Лариса Уварова - Всему свое время
— Отлично, — снова усмехнулся Валерка. — Значит, так. Я нашел людей, которые согласились разменять нашу двухкомнатную квартиру на две однокомнатные. В разных районах. Конечно, придется доплачивать, но это уже не твоя проблема, — добавил он, наблюдая за тем, как меняется выражение ее лица. — В общем, дело за небольшим — за твоим согласием.
С минуту она как-то ошалело смотрела на Валерку, но потом махнула рукой и кивнула:
— Я согласна. Теперь мы можем выпить? — и вновь ее взгляд вернулся к бутылке.
— Сначала ты подпишешь бумаги, — возразил он.
— Как это? — беспокойно заерзав, проговорила Тамара. — Это ж надо куда-то идти… Свидетели, что ли, нужны; Этот, как его, нотариус… — и ее голодный взгляд стал недоверчивым.
— Никуда идти не надо, — заверил Валерка. — Ни о чем не переживай. Это вообще не твоя забота.
— Ну, если так… — Она вздохнула. — Давай сюда твои бумаги, я все тебе подпишу!
Валерка положил подготовленные бумаги перед ней, протянул ручку, показал, где нужно поставить подпись. Она нервно и размашисто расписалась и тут же схватила бутылку. Валерка не спеша собрал документы.
— Ну, — с воодушевлением предложила тост Тамара, наполнив рюмки, — за удачную, как это… сделку? — на секунду она напомнила Валерке ту, прежнюю Тамару, симпатичную и молодую, еще не пьющую, но он моргнул и иллюзия рассеялась.
— Нет, — покачал он головой, — я с тобой пить не буду.
— Ну как хочешь! — беззлобно ответила она и выпила одна.
Валерка сидел напротив и смотрел, как она, жадно чавкая, словно большой пес, ела, как пила, бережно наливая водку в рюмку, явно опасаясь пролить хоть каплю. Он смотрел и думал: как же это так случилось, что из Тамары Назаровой — смеющейся, жизнерадостной заводской активистки получилось вот это, чему и название-то подобрать сложно? И что-то изменилось в его душе — исчезнувшие ненависть и остатки любви уступили место двум другим неразлучным подругам — жалости и презрению.
Они разменялись через месяц. Валерка, обустроившись в своей квартире, приходил к Тамаре примерно раз в неделю, наблюдая за тем, как она окончательно деградирует. Кроме выпивки, ничто больше ее не интересовало. Он приносил ей продукты, делал уборку, во время которой Тамара или недовольно ворчала на него, или, что случалось не так уж редко, просто спала, уже набравшись. Валерка даже пытался уговорить ее полечиться, но она так яростно возмутилась его предложением, так убедительно заявила, что в любой момент может бросить пить сама, поскольку это просто ее маленькая прихоть, а вовсе не болезнь, что он безнадежно махнул рукой. Лечить Тамару было явно поздновато. «Каждому свое, — думал он, наблюдая за ней. — Но она сама выбрала такой путь и теперь для нее вряд ли существует обратная дорога».
Когда мать умерла, в его душе шевельнулось какое-то почти забытое чувство, настолько слабое, что он и сам не понял, что это такое. Валерка приехал к ней, просидел около трупа всю ночь, выпив в одиночку бутылку водки и задавая мертвому телу только один вопрос: «Почему ты не любила меня, мама?» Ответа он, конечно, не получил. Может быть, душе Тамары, если она, конечно, присутствовала тогда рядом, это тоже было неведомо.
Валерка очнулся от воспоминаний. Одним махом осушил бутылку и со злостью метнул ее в угол. «К черту!» — выругался он и мрачно уставился на неубранный стол.
На пороге комнаты появилась тетя Стеша, материна соседка, аккуратненькая и хлопотливая бабулечка шестидесяти пяти лет. Она присела на кушетку, стоящую рядом с креслицем, в котором сидел Валерка, и погладила маленькой сухой ладонью его руку. И у Валерки неожиданно защемило сердце от этой простой, но такой душевной ласки.
— Значит, распрощался с дружками? — заботливо спросила тетя Стеша.
— Давно уже, — ответил он.
— Ну-ну, — вздохнула она, слабо улыбнувшись. — Хорошо. А то я грохот-то услышала, ну, пойду, думаю, посмотрю, не иначе как достали они Валерку.
— Да нет, — невесело улыбнулся он, — не успели. Спасибо вам, тетя Стеша. Без вас и без Полины я не справился бы ни с похоронами, ни с поминками.
— Ну, ну, — вздохнула она. — Не стоит. Дело такое. Святое дело помянуть. А то как же…
— Тетя Стеша, — Валерка достал из кармана деньги, вложил их в сухонькую старушечью руку, — это вам.
— Да что ты! — испугалась она. — Бог с тобой, Валерочка! — и попыталась отнять руку, но он упрямо держал ее кулачок в своих ладонях и мягко, даже вкрадчиво, но настойчиво говорил:
— Тетя Стеша, не обижайте меня, возьмите. У вас ведь двое внуков; их-то небось хочется побаловать. Да и пенсия, наверное, не такая уж большая. И Полине тоже какая-никакая помощь пригодится.
Тетя Стеша прекратила попытки вырвать руку и вздохнула, зардевшись, словно девушка, а ее светлые от возраста глаза заблестели. Но она упрямо помотала головой.
— Не надо, тетя Стеша, — попросил он. Потом появилась спасительная мысль, и Валерка мгновенно за нее зацепился. Приподняв брови, он проговорил уже несколько иным, раздумчивым тоном: — Мне ведь еще поминки отводить. А если вы сейчас мне откажете, то, боюсь, придется отказаться от вашей помощи.
Он попал в точку. Характер тети Стеши не позволял ей оставаться в стороне от таких знаменательных событий, как рождения, свадьбы, болезни, разводы, ссоры и похороны. Поминки занимали в этом списке далеко не самое последнее место. Ее характер требовал самого прямого и деятельного участия в жизни всех соседей, да и соседи, зная эту ее черту, никогда от тети Стешиной помощи не отказывались. И Валеркин намек, что в следующий раз он может попросить о помощи кого-то другого, ее задел. Она сдалась, улыбнувшись ему неловко и смущенно. Валерка осторожно выпустил ее кулачок из своих ладоней. Она ловким движением спрятала деньги в карман фартука. Он облегченно улыбнулся, но и глазом не моргнул, а про себя подумал: «Молодец, тетя Стеша, оправдала мои ожидания!»
— А хорошо, что ты, Валерочка, меня послушался и священника на похороны позвал, — начала она тут же совершенно отвлеченно, но в то же время давая ему понять, что без нее ему никак не обойтись. А кто бы еще дал такой правильный совет? — Какой бы человек при жизни ни был, — продолжила старушка, — но хоронить его нужно со словом Божьим. Прости Господи, вот только жаль, что она перед смертью покаяние не принесла, — тетя Стеша вздохнула и покачала головой. — А то ведь, насколько сейчас ее душе легче было бы… Правда? — и она посмотрела на него открыто, с самым искренним интересом.
Теперь пробило Валерку. Он прислонил голову к уютному бюсту тети Стеши и заплакал. Заплакал горько, навзрыд, как десятилетний мальчишка. Тетя Стеша медленно гладила его по густым, темно-русым волосам, тихонько приговаривая:
— Ну-ну, поплачь, поплачь, Валерочка, авось полегчает.
Потом, когда слезы иссякли, он поднял голову и посмотрел в лицо этой ласковой и отзывчивой старушки.
— Ох ты! — ахнула она.
— Что с вами, тетя Стеша? — забеспокоился Валерка, немного отстранившись.
— Ну-ну, ничего, — успокаивающе улыбнулась она. — Просто глаза у тебя, Валерочка, прямо жуть какие синие. Аж мороз по коже пробирает. — Она снова зарделась и лукаво добавила; — Небось от девок-то отбоя нет? Коли даже у меня, карги старой, и то кровь в жилах стынет?
Он легко рассмеялся, запрокинув голову. А тетя Стеша, явно им залюбовавшись, утвердительно проговорила:
— Ну да, конечно. Хорош ты, Валерка… Эх, скинуть бы мне пару десятков лет…
— Тогда, думаю, я на вас с удовольствием женился бы, — откликнулся он, подмигнув. — Пошли бы за меня, тетя Стеша?
— А то как же! — усмехнулась она в ответ.
Проводив вконец растаявшую тетю Стешу и договорившись, что он заберет у нее ключи через пару дней, Валерка еще раз окинул взглядом убогую материну квартиру и, задержавшись на минуту в дверях, мысленно констатировал: «Все. Кончено. Можно продавать».
Валерка сидел на веранде своего дома, стоявшего на склоне горы, и смотрел на пейзаж, расстилавшийся перед ним. Яркое послеобеденное солнце, синее небо, широкая лента спокойной серо-голубой реки, буйные краски осени на ее берегах и затерявшиеся в яркой оранжево-желтой листве крыши домиков.
Из динамиков музыкального центра лилась такая же, как река, тихая, спокойная музыка. Валерка, удобно устроившись в низком кресле, с удовольствием потягивал апельсиновый сок с каплей водки и полностью отдавался гармонии природы и гармонии ненавязчиво-расслабляющих негритянских блюзов. Суббота…
Его вырвал из приятного ничегонеделания резкий, по контрасту с окружающей обстановкой и внутренним расслабленным состоянием, телефонный звонок. Валерка нахмурился, но решил его проигнорировать. Звонок повторился. Ему не хотелось никого ни видеть, ни слышать. Однако телефон продолжал настойчиво призывать. Валерка вздохнул, но не сдвинулся с места. Свой номер он дал только риэлтеру, занимающемуся продажей материнской квартиры, но и того предупредил, что в выходные, особенно в субботу, его лучше не беспокоить. Неужели этот балбес не понял?
