Нэнси Гэри - Несостоявшаяся свадьба
— Я боялась, что вы меня не узнаете, — смущенно улыбнулась Келли. — Я сама себя узнаю с трудом. Как-то непривычно, что я выгляжу такой маленькой…
— Маленькой — возможно, но по-прежнему храброй, — попыталась ободрить ее Фрэнсис. — Не так ли? Я рада, что ты держишься молодцом. Мы не виделись целую вечность.
— Восемь месяцев и две недели, — уточнила Келли и, нервно покусав губы, вдруг перешла на шепот: — Я должна перед вами извиниться.
— За что?
Келли ответила не сразу и сделала нелегкое признание совсем умирающим голосом:
— Я вернулась домой. Мэтт и я… мы опять вместе.
Фрэнсис чуть ли не ахнула от изумления. Такое невозможно было представить.
Келли состояла клиентом Ассоциации на протяжении нескольких лет, задолго до ее знакомства с Фрэнсис. Возмутительное поведение ее мужа оставалось безнаказанным из-за того, что Келли не доверяла молодому адвокату, назначенному вести дело на первом этапе. Юристы Ассоциации подбирались словно по определенному шаблону — юные симпатичные создания женского пола, большей частью выпускницы Фулхемского и Бруклинского юридических колледжей. Они были согласны трудиться за мизерное вознаграждение из самых благородных побуждений, но не имели представления, что такое работа в суде, и неспособны были противостоять агрессивному натиску защиты.
Адвокат Келли не составляла исключения, была так же наивна и неопытна, как и все прочие, и не имеющая надежной опоры несчастная женщина, запугиваемая супругом, каждый раз, когда назначалось слушание ее дела, отказывалась от иска, и обвинение рушилось.
Став президентом Ассоциации, Фрэнсис лично занялась защитой Келли после того, как муж сломал ей ключицу и вдобавок спустил с лестницы. Возможно, на Келли произвел впечатление двенадцатилетний прокурорский стаж нового союзника или помогли бессчетные беседы за чашечкой кофе в уединенном ресторанчике, но, так или иначе, Фрэнсис завоевала ее доверие. Однако этот успех и согласие Келли вновь добиваться через суд изоляции насильника Фрэнсис относила к тому переломному вечеру, когда Мэтт вздумал срывать свою злобу на их девятилетней дочери Корделии, трогательной малышке с восковым личиком, темно-рыжими косичками и робкой улыбкой, открывающей неровные зубки.
«Не подумайте, что он ее просто отшлепал. Он хотел изувечить ее. Я видела по его глазам, — шептала в телефонную трубку Келли. — Ему хотелось ударить ее побольнее. А ведь Корди всего лишь маленькая девочка…»
Шепот сменился рыданиями. Пока Келли плакала, у Фрэнсис сжималось сердце.
«Самое плохое, что Корди сделала за свою жизнь, — это пролила один раз клюквенный сок на ковер, — всхлипывая, продолжала Келли. — Если бы вы видели ее личико, ее слезы… — Наступило молчание, а потом Келли, немного придя в себя, заявила: — Корди не заслужила, чтобы с ней так обращались».
«И ты тоже», — так и вертелось на языке у Фрэнсис, но она знала, что слова в данном случае бесполезны. Никакие ободряющие призывы не могли заставить Келли обрести самоуважение, которого она напрочь была лишена. Пока не произойдет что-то ужасное, она будет мучиться, но терпеть. Задачей Фрэнсис было разбить эту скорлупу обреченности.
Потребовалось немало времени — несколько недель — и множество телефонных разговоров, неизменно на трагической ноте, чтобы Келли согласилась довести дело до конца. Получив судебное решение, Фрэнсис вместе с нею и полицейским сопровождением поспешила к ее жилищу в Риверхэде. Что поразило Фрэнсис, так это вполне обыденный и благополучный вид дома, построенного в стиле ранчо, с автоматически открывающимися воротами гаража, спутниковой антенной и красивыми шторами в каждом окне.
Пока Корделия ждала на заднем сиденье патрульной машины в обществе женщины-полицейского, доставившей девочку из школы, а Фрэнсис складывала в пластиковые мешки для мусора все подряд — туалетные принадлежности, одежду, альбомы с семейными фотографиями, игрушки и — по настоянию Келли — ее свадебное платье, Мэтт мрачно наблюдал эту суету из угла, заслоняя собой помещенную в рамку вышивку с текстом Двадцать третьего псалма. Над его головой была видна лишь первая строка — голубые буквы на белом шелковом фоне: «Господь — мой пастырь…»
Впрочем, он недолго сдерживал свой нрав.
— Что ты возомнила о себе, жирная тварь?! — обрушился он на жену. — Тебе твое брюхо мешает разглядеть даже свои ноги. Какого мужика ты еще найдешь? Думаешь, найдется другой охотник спать с такой коровой?
Не дождавшись ответа, Мэтт мгновенно смягчил тон и, хныча, стал упрашивать жену остаться.
Келли, слушая его, застыла на месте, опустив руки.
— Ты правильно поступаешь, — тихо обратилась к ней Фрэнсис. — Не слушай его.
— Заткнись ты, сука! — гаркнул Мэтт. — Не лезь в нашу жизнь!
Глядя на заплаканное лицо Келли, видя, как дрожь сотрясает ее расплывшееся тело, Фрэнсис испытывала острое желание вступить в словесную схватку с Мэттом, но заставила себя сохранять внешнюю невозмутимость. Не было смысла что-либо объяснять человеку, который привык пускать в ход кулаки по любому поводу, да и без повода тоже.
Адвокаты Ассоциации и социальные работники поместили Келли с дочерью в скромной однокомнатной квартирке. Корделия пошла в школу в новом районе, а Келли устроили на работу помощницей воспитателя в детском саду, чем она была очень довольна. Ей нравилось возиться с детишками.
И вот подопечная Фрэнсис подготовила ей сюрприз.
— Я… я… проконсультировалась… — запинаясь и пряча глаза, бормотала Келли.
Из опыта Фрэнсис знала, что женщины, которых избивали мужья, часто возвращались к своим истязателям. Домашняя обстановка, привычка к знакомым вещам и к человеку, с которым были связаны пусть давние, но не самые плохие воспоминания, — все это обладает такой притягательной силой, что страх перед побоями отходит на второй план. Но она никак не ожидала, что Келли окажется среди тех многих, которые предпочли сдаться. Тем более после той изнурительной борьбы, которую она выдержала сама с собой.
Фрэнсис решила воздержаться от вопросов. Келли явно желала выговориться и облегчить душу. Так пусть сделает это как умеет, без подсказки.
— Я о многом передумала… Скажем так — многое открыла в себе самой. Раньше я считала, что никогда не смогу сделать Мэтта счастливым, но ошибалась. Просто я шла неверным путем. А когда я это поняла, то и Мэтт изменил свое отношение ко мне и сам стал другим. И у нас все начало налаживаться. Правда.
— Если так, то я рада за тебя, — сдержанно произнесла Фрэнсис, стараясь, чтобы в ее голосе не прозвучало сомнение. — И за Корделию тоже.
Взгляд Келли скользнул мимо Фрэнсис куда-то за окно.
— Вы удивитесь, как она выросла. И как повзрослела. Но ей нужен отец, а Мэтт любит ее. Он постоянно говорит мне, что тяжелее всего ему было пережить расставание с дочерью, когда мы ушли от него. Он хочет быть с нею, хочет, чтобы мы вернулись. Он будет заботиться о нас обеих.
— Ты сама способна позаботиться о себе. У тебя появились для этого возможности. И право выбора за тобой…
— Я не хочу, чтобы вы подумали, будто это не мой выбор, — прервала ее Келли.
Фрэнсис приблизилась и положила руку ей на плечо. Она знала, что Келли чувствует ее неодобрение, и была бы рада произнести ободряющие слова, но не хотела кривить душой. У Келли действительно были все шансы устроить свою жизнь самостоятельно. Она имела диплом преподавателя английского языка и литературы, а родные, проживающие в Миннесоте, с удовольствием бы приютили ее с дочерью, пожелай она только вернуться в отчий дом. Но этого оказалось недостаточно, чтобы противостоять уговорам и обещаниям Мэтта.
Он опять соблазнил ее, и Фрэнсис не могла не отделаться от тяжелого предчувствия, что когда-нибудь, а возможно, и очень скоро, телефонный звонок известит, что с Келли произошло несчастье.
— Наша дверь всегда открыта, если тебе что-нибудь понадобится, — сказала Фрэнсис. — Пожалуйста, запомни это. Любая помощь в любое время.
— Вряд ли возникнет такая необходимость. На этот раз я уверена. — Келли замешкалась, явно не зная, какими еще доводами подкрепить подобное заявление и стоит ли это делать. — Но все равно, большое вам спасибо. Я очень ценю все то, что вы для меня сделали.
2
Хоуп Лоуренс ткнула зубцом тяжелой серебряной вилки в крохотный холмик салата с тунцом, и рука ее замерла. Полновесное столовое серебро высокой пробы от Тиффани она сама выбрала для предстоящего свадебного обеда.
— Разумнее всего остановиться на классике, — посоветовала Аделаида, когда они рассматривали выставочные образцы в демонстрационном зале у Тиффани.
Хотя Хоуп весьма редко следовала материнским советам, но на этот раз, в случае с серебром, кажется, получилось удачно. Как и с остальной посудой. Вот только зачем мать вздумала использовать ее задолго до торжества, каждый раз выставлять на стол тарелки и блюда с золотым ободком вместо старых, на которых от неоднократного мытья позолота уже начала кое-где сползать?
