Кора Бек - Эльнара. История принцессы
— Господин, разве твое законное место не там, где находится твоя жена? Зачем ты хочешь оставить меня в холоде одиночества, подвергая страданиям мое трепещущее от любви к тебе маленькое, но очень горячее сердце?
— Но, любовь моя, ведь мы еще не поженились. Как я могу прикоснуться к тебе, зная, что тем самым вовлеку твою невинную душу в непозволительный грех? Я очень люблю тебя, и не хочу причинять тебе никаких, даже малейших страданий.
— О каком грехе ты ведешь речь, светоч глаз моих? Разве любовь не есть самое чистое чувство, которое люди могут испытывать друг к другу, и разве перед лицом Всевышнего мы с тобой не есть отныне муж и жена? Грех — не разделить со мною ложе любви.
— О моя прекрасная принцесса! Ты причиняешь мне немыслимые мучения своими словами, ведь мои душа и тело уже давно нестерпимо рвутся к тебе, однако праведный мусульманин обязан в первую очередь свято чтить и строго соблюдать предписанные Аллахом законы. Как только мы поженимся…
— Господин мой, у тебя будет возможность замолить наш ночной грех во время утренней молитвы, если ты считаешь плотскую любовь грехом. А сейчас иди ко мне, я жду тебя, больше всего на свете мне нужны твои крепкие объятия, хочу забыть обо всех тревогах, испить этой ночью чашу твоей любви до самого дна.
Свет души моей, для того, чтобы пожениться, нам вовсе не обязательно ждать прибытия в Хоршикское ханство. Мы сможем сделать это сразу же, как только пересечем границу Персии. Надеюсь, это произойдет уже скоро.
— А не разонравилась ли я тебе, солнце моей жизни? Или, быть может, у тебя на родине осталась невеста, и теперь ты жалеешь о поспешности своего шага? Скажи, не томи мою душу.
— Я прошел много стран, но не видел девушки красивее и лучше тебя, любовь моя. Ты, словно гурия, спустившаяся на грешную землю из райского сада. Назвать тебя своей женой — предел всех моих мыслимых и немыслимых желаний.
— Ты можешь назвать меня ею уже сейчас. Я верю, что Всевышний нас видит и одобряет. Но только ему одному ведомо, как много времени нам придется провести здесь, подвергая жизни постоянной опасности. Знаю, что гнев моего отца не будет иметь пределов, когда он узнает, что его единственная дочь сбежала из отчего дома, да еще накануне свадьбы с шахзаде. Если только воины обнаружат нас, нам обоим придется очень тяжко. Но мы выбрали этот путь, и во имя своей любви я хочу идти до конца, хочу, чтоб ты стал моим первым и единственным мужчиной, чтоб ты назвал меня своей женой, хочу принадлежать тебе, господин мой, и не только душой, но и телом, хочу, чтоб мы стали единым целым. Я люблю тебя так, как никто никогда не любил еще на этом свете!
— О моя несравненная возлюбленная! Ты не только удивительно красива, но и необыкновенно мудра, жена моя. Не представляю теперь, как мог я жить все эти долгие годы, не видя твоего дорогого лица, не слыша твоего родного голоса. Куда-то шел, к чему-то стремился… А ведь подлинное счастье только в любви, как же мне повезло! Я самый счастливый человек на свете! Хочу жить ради тебя, беречь тебя, любить тебя, солнце жизни моей! Ты — моя путеводная звезда, осветившая своим чудным неземным светом мой доселе одинокий путь. Я готов отказаться от всего и от всех, лишь ты бы была всегда рядом. Я люблю тебя так, как любят только раз в жизни, мое бесценное сокровище, моя судьба, жена моя! — С этими словами Пехлибей заключил Фариду в крепкие и ласковые объятия.
Она, безмерно обрадованная таким пылким и искренним признанием, немного смутилась, спрятав свое пылающее личико на широкой груди любимого, а потом решительно откинулась на пышные подушки, увлекая за собой Пехлибея. Почувствовав волнующую тяжесть его большого ладного тела, тихонько застонала от наслаждения и закрыла глаза. Опасаясь, что возлюбленной нечем будет дышать, Пехлибей попытался приподняться, но девушка, не открывая глаз, притянула его к себе, словно желала раствориться в нем. Приятная тяжесть мужского тела несказанно возбудила Фариду. Снова и снова она изо всех сил вжималась в него, остро ощущая свою женскую хрупкость и беззащитность и, наслаждаясь безудержной мужской мощью, исходившей от любимого, которой хотелось полностью отдаться, забыв обо всем на свете.
«Сегодня, если на то будет воля Всевышнего, мне предстоит познать великую тайну жизни, став женщиной. Наверное, это знание сделает меня особенно счастливой, и все же то, что я испытываю сейчас, — это уже совсем даже не маленькое счастье. Я чувствую себя ранней травой, которую нетерпеливо топчет, изголодавшийся за зиму по свежему выпасу молодой горячий конь. Он то нависает надо мной подобно неумолимо-грозным скалам, не оставляя малейшей надежды на пощаду, то вдруг бросается вперед, сминая все на своем пути, безжалостно вдавливая меня в землю, обрушившись всей своей, до боли сладкой и безумно притягательной тяжестью, приводя меня в неистовый трепет. Что может быть слаще этого?» — думала Фарида, страстно прижимаясь к телу любимого.
Заглянувшая сквозь небольшое окошко полная луна осветила лицо возлюбленной. Восторгаясь ее утонченной красой, Пехлибей покрыл нежными поцелуями высокий белый лоб, дразнившие его воображение, чуть впалые благородные щеки, восхитительный точеный носик, тонкие черные брови, взлетающие к вискам, трепещущие длинные ресницы. Изящная длинная шея призывно белела в темноте, сводя его с ума. Он поцеловал ее таким глубоким долгим поцелуем, что упругие соски на груди милой тут же напряглись, словно две маленькие острые стрелы. Стоило ему надавить на них, как Фарида выгнулась всем телом, не сдержав громкого стона. Спустив ее платье до самого пояса, Пехлибей на несколько мгновений восхищенно застыл: небольшие округлые груди показались ему пределом женского совершенства. Он бросился к этим божественным райским источникам, поочередно целуя их то дразнящими, едва уловимыми, то сильными, неистово-страстными поцелуями, жадно лаская их своим нетерпеливым языком и очень умелыми руками.
Фарида уже не стонала, а кричала от нестерпимого наслаждения, словно змея извиваясь под Пехлибеем. Ее длинные иссиня-черные, как масть чистокровного арабского скакуна, волосы разметались по подушке, а раскинутые руки теребили края простыни так сильно, будто хотели порвать ее. Оставив в покое ее изумительную грудь, находившуюся на пределе возбуждения, Пехлибей покрыл легкими поцелуями маленький, почти плоский живот возлюбленной, после чего стал проталкивать свой горячий язык внутрь ее пупка ритмичными сильными движениями, временами то быстро вращая им, то резко останавливаясь и полностью вынимая, чтобы затем вновь страстно припасть к этой неимоверно-сладкой впадине.
— О, мой господин, ты просто волшебник, мне кажется, я сейчас умру от невиданного наслаждения, — шептала, задыхаясь, Фарида. — Умоляю, возьми меня поскорее!
Но Пехлибей, задрав подол девственно-белого платья, принялся ласкать руками внутреннюю поверхность ее пленительных стройных бедер. Его ладонь то почти невесомо скользила над ними, отчего по телу любимой пробегали легкие судороги, напоминая потревоженную шаловливым ветром игривую водную гладь. То уверенным хозяйским движением крепко гладила их, и тогда красавица на мгновение замирала, отдаваясь сладостным ощущениям. Когда же его жаждущая все большего удовлетворения рука коснулась ее пушистого черного холмика, Фарида, словно серебристая рыбка, мягко соскользнула с постели. Ее белоснежное атласное платье, так чудно облегавшее тонкий стан, упало на пол, подобно облаку, внезапно решившему спуститься с заманчивых высот неба на кипящую страстями землю.
У Пехлибея перехватило дыхание при лицезрении сей неземной красы. Изящное, удивительно пропорциональное тело любимой являло собой образец совершенства, который можно встретить в природе, наверное, не чаще, чем раз в столетие. Миниатюрная, как и большинство женщин Востока, она обладала царственно-стройной шеей, изящными неширокими плечами, имела небольшую, аппетитно-округлую грудь с бледно-розовыми сосками и голубыми прожилками на белой, изумительно-нежной, как у младенцев, коже. Ее трогательно-хрупкая прямая спинка плавной, безумно манящей линией переходила в два маленьких упругих полушария. Соблазнительные стройные бедра подчеркивали головокружительную чувственность красивых ног, а изящные гибкие ступни способны были свести с ума.
Совершенство, случайно или намеренно стоя к Пехлибею вполоборота, отчего все достоинства женской фигуры представали как на ладони, улыбнулось ему лукавой и, вместе с тем чуть смущенной улыбкой, затем грациозно преклонило колени и нежно прошептало:
— Я у твоих ног, господин мой. Да будет так всегда!
— Да будет так всегда, жена моя! — эхом отозвался Пехлибей и, подняв ее на руки, осторожно опустил на софу.
Когда он полностью обнажился, пришел черед искреннего восхищения Фариды перед божественной красотой и гармонией, которой наделяет Всевышний отдельных представителей лучшей половины человечества. Телосложению Пехлибея мог позавидовать сам Юсуф Прекрасный родом из Ханаана. В меру высокий, широкоплечий, он имел гордую осанку человека, воспитанного в духе внутренней свободы и нравственной чистоты. Его мощную грудную к летку украшали мягкие и не слишком густые волосы, безупречно-стройная талия и подтянутый живот радовали сердце, аккуратные ягодицы притягивали взгляд, а сильные крепкие ноги восхищали мужественным рельефом мышц. В каждом движении — характерная для жителей Азии чарующая упругость, во внимательном взоре раскосых карих глаз, пленяющих романтичные женские души, — знание жизни и властность, в смуглом обветренном лице, в изящном, но твердом подбородке, в крупных губах — обжигающая чувственность. Порывистым мечтательным юношей, стремившимся к познанию мира и самого себя, покинул когда-то Пехлибей родное Хоршикское ханство, а возвращался зрелым мужем.
