Элизабет Гаскелл - Руфь
Но, взглянув на девушку, она была в очередной раз поражена ее замечательной красотой. Эта чудесная фигура, это привлекательное лицо с черными бровями и ресницами, каштановыми волосами и нежным цветом кожи сделают честь ее заведению. Нет! Прилежная или ленивая, но Руфь Хилтон должна быть на бале.
— Мисс Хилтон, — сказала миссис Мейсон строгим, исполненным достоинства голосом, — эти юные леди могут подтвердить вам, что я не привыкла с кем-либо обсуждать мои решения. Если я так говорю, то так и должно быть исполнено, я знаю, что делаю. Итак, садитесь, пожалуйста, и будьте готовы к восьми часам. И больше ни слова! — прибавила она, пресекая новые возражения.
— Дженни, это ты должна была идти, а не я, — сказала тихонько Руфь, садясь подле мисс Вуд.
— Тсс, Руфь! Я все равно не смогла бы пойти из-за кашля. Мне приятнее уступить это удовольствие тебе, чем кому-либо другому. Вообрази себе, что я сама тебе уступила, и прими это как мой подарок, а когда вернешься домой, расскажи мне обо всем, что там увидишь.
— Хорошо, тогда я приму это как подарок, а не как награду. Спасибо тебе! Ты не можешь себе представить, как мне будет теперь весело. Когда я услышала, что возьмут самых старательных, мне так захотелось пойти туда, что я проработала прилежно целых пять минут. Но больше я не выдержала. Ах, дорогая, неужели я в самом деле услышу оркестр и увижу этот знаменитый зал?
ГЛАВА II
Руфь отправляется на бал
Вечером перед уходом на бал миссис Мейсон собрала своих «юных леди» и тщательно осмотрела их наряды. Ее важность и нетерпение напоминали курицу, созывающую цыплят. Она подвергла девушек такому осмотру, как будто им предстояло играть на балу роль поважнее, чем роль временных горничных.
— Это ваше лучшее платье, мисс Хилтон? — недовольно спросила миссис Мейсон, оглядывая Руфь, одетую в черное шелковое воскресное платье, довольно старое и поношенное.
— Да, мэм, — тихо ответила Руфь.
— Ну, делать нечего, — продолжала миссис Мейсон тем же тоном. — Вы знаете, юные леди, наряд — дело неважное, главное — это поведение. Но все же, мисс Хилтон, вы бы написали вашему опекуну и попросили у него денег на другое платье. Жаль, что я об этом не подумала прежде.
— Я думаю, он мне не пришлет, даже если я напишу, — еле слышно ответила Руфь. — Когда в начале зимы я попросила у него шаль, он рассердился.
Миссис Мейсон недовольно подтолкнула ее в знак того, что можно идти, и Руфь вернулась к своей подруге, мисс Вуд.
— Ничего, Руфь, ты все-таки красивее их всех, — весело сказала одна добродушная девушка, слишком несимпатичная для того, чтобы чувствовать зависть к сопернице.
— Да, я знаю, что я хорошенькая, — сказала Руфь печально, — но мне так стыдно: у меня нет платья получше, это такое истасканное, а миссис Мейсон за меня еще стыднее. Лучше бы мне не идти. Я не знала, что нам придется заботиться о своих нарядах, а я и не мечтала туда пойти.
— Ничего, Руфь, — сказала Дженни, — тебя теперь уж осмотрели, а через несколько минут миссис Мейсон будет слишком занята, чтобы думать о тебе или о твоем платье.
— Ты слышала, Руфь Хилтон знает, что она хорошенькая! — громко шепнула одна девушка другой, и Руфь услышала это.
— Ну а как же мне не знать, — ответила она совершенно простодушно, — когда столько людей говорили мне это!
Наконец приготовления были окончены, и девушки вышли на свежий морозный воздух. Прогулка так ободряюще подействовала на Руфь, что она едва не прыгала, позабыв и о своем поношенном платье, и о сердитых опекунах. Бальный зал в магистрате оказался даже лучше, чем она ожидала. Стены лестницы были разрисованы человеческими фигурами, которые при тусклом свете казались привидениями, потому что на темных выцветших полотнах выдавались одни только лица с каким-то странно-неподвижным выражением глаз.
Разложив принадлежности для работы на столах в передней и все приготовив, молодые модистки рискнули наконец заглянуть в зал, где музыканты уже настраивали инструменты и несколько поденщиц заканчивали вытирать пыль со скамей и стульев. Какой странный контраст представляли их запачканные платья, их неумолчная болтовня с величественным эхом, раздававшимся высоко под сводами!
Поденщицы ушли, когда вошла Руфь и ее подруга. Весело болтавшие до этого в передней, девушки смолкли перед древним великолепием огромного зала. Он был столь велик, что трудно было различить предметы, находившиеся на противоположной стороне. На стенах висели писанные во весь рост портреты знаменитых представителей графства во всевозможных костюмах, начиная от современных Гольбейну и до самых новомодных. Потолок нельзя было хорошо разглядеть, потому что лампы еще не были зажжены, но в одном конце комнаты сквозь ярко разрисованное готическое окно светила луна и, казалось, посмеивалась над потугами искусственного света соперничать с ней.
Сверху раздавались звуки оркестра, повторявшего еще не твердо разученные пассажи. Но вот музыканты перестали играть. В темноте, освещаемой всего несколькими свечами, их голоса звучали пугающе. Дрожание свеч напоминало Руфи зигзагообразное движение блуждающих огоньков.
Вдруг зажегся свет. Но освещенный зал произвел на Руфь менее сильное впечатление, чем прежний таинственный полумрак, и она без сожаления покинула его по первому зову миссис Мейсон, собиравшей свое разбежавшееся стадо. Теперь наши швеи должны были помогать дамам, которые толпились в передней и заглушали своими голосами звуки оркестра, — а Руфи так хотелось его послушать. Но если в этом отношении надежды Руфи не сбылись, то в остальном вечер превзошел ее ожидания.
— При определенных условиях… — и тут миссис Мейсон начала перечислять бездну условий, которым, как казалось Руфи, и конца не будет, — при определенных условиях швеям позволяется во время танцев стоять у боковой двери и смотреть.
Ах, какое это было прекрасное зрелище! Там плыли, то приближаясь, то удаляясь под звуки музыки, похожие на фей прелестнейшие женщины графства. Когда они приближались, можно было разглядеть мельчайшие детали украшений на их роскошных нарядах, но сами дамы не обращали никакого внимания на тех, кто любовался ими. На улице было так холодно, бесцветно, уныло, а здесь так тепло, ярко, живо. Благоухающие цветы, точно не кончилось лето, украшали головы и корсажи. Краски вспыхивали и исчезали в быстром движении танцев, сменяясь другими, не менее привлекательными. Улыбки появлялись на всех лицах, а во время перерывов по залу проносилась волна неясного, но полного радости говора.
Руфь не пыталась разглядеть каждую фигуру из тех, что составляли такое восхитительное и блестящее целое. Ей было довольно смотреть и мечтать о жизни, в которой эта музыка, это множество цветов и бриллиантов, эта роскошь и красота считались делом обычным. Ее не интересовало, кто все эти люди, между тем как подруги ее с восхищением называли друг другу имена гостей. Эти разговоры даже мешали ей: волшебный мир грозил моментально превратиться в будничную жизнь разных мисс Смит и мистеров Томсонов, и, чтобы не слышать об этом, Руфь вернулась в переднюю.
Там Руфь стояла, предаваясь мечтам, пока ее не вернул к действительности голос, раздавшийся над самым ухом. С одной из танцевавших молодых дам случилась маленькая неприятность. На ней было платье из легчайшего газа, подхваченное букетами. Один из букетов оторвался во время танца, и юбки волочились по земле. Чтобы поправить эту беду, дама попросила своего кавалера проводить ее в переднюю, где находились швеи. Там оказалась одна только Руфь.
— Мне уйти? — спросил джентльмен. — Необходимо ли мое отсутствие?
— О нет! — ответила леди. — Несколько стежков, и все исправлено. Да я и боюсь войти одна в эту комнату.
Все это она говорила очень весело и любезно. Но вот она обратилась к Руфи:
— Работайте побыстрей, не держите меня здесь целый час! — И голос ее зазвучал резко и повелительно.
Дама была хороша собой, с темными локонами и блестящими черными глазами. Руфь заметила это с первого взгляда, прежде чем встала на колени и принялась за работу. Она заметила также и то, что джентльмен был молод и изящен.
— Ах, этот чудный галоп! Как мне хочется танцевать его! Да скоро ли вы закончите? Как вы копаетесь! Мне так хочется поскорей вернуться, чтобы поспеть к этому галопу!
И, желая выказать милое ребяческое нетерпение, она начала под веселую музыку оркестра выбивать ножкой такт. Это беспрерывное движение мешало Руфи зашивать платье, и она подняла голову, чтобы попросить даму держаться поспокойнее. Но тут глаза ее встретились с глазами молодого человека, которого, по-видимому, очень забавляли грациозные выходки его хорошенькой дамы. Веселость молодого человека заразительно подействовала на Руфь, и она опустила голову, чтобы скрыть улыбку. Но он ее заметил и теперь обратил внимание на эту коленопреклоненную фигуру, всю в черном, с благородной опущенной головкой, составлявшую такой контраст с беспечной, веселой, немного фальшивой девушкой, принимавшей услуги швеи с гордым видом королевы.
