Сара Билстон - Постельный режим

Или не в шляпе.

Только что звонила Брианна. Хочет вернуться к Марку.

— Ты не поверишь, Кью! Оказывается, ты знакома с ЖМ!

— Что ты говоришь. — Я со вздохом вернулась к роли доброй, но рассеянной подружки. — Надо же.

— Представь себе! Я видела его на твоей вечеринке. Это Марк Керри.

Силы небесные. Боже всемилостивый. С ума сойти.

— Я так и знала, что ты удивишься, — продолжала Брианна. — Ну так вот, слушай дальше. Он всю неделю обрывает мне телефон, как начал после вечеринки, так и названивает каждый день. Много раз в день! А я не отвечаю, не потому что не хочу, а потому что хочу убедиться, что я ему нужна. Если он просто поддался порыву, ни за что не вернусь. Это ведь будет нечестно по отношению к его жене, верно? Но знаешь, мне кажется, он правда меня любит. Вчера днем оставил сообщение, говорит, жить без меня не может, говорит, должен мне что-то сказать… Как по-твоему, Кью? Вдруг он все-таки решился уйти от жены? Не знаю, может, я слишком тороплюсь, но он так это сказал… Из головы не идет, все думаю да гадаю…

Я слушала ее с растущим ужасом. И, если откровенно, с некоторой тревогой за собственную репутацию — не хватало еще прослыть лицемеркой. Если эти двое снова сойдутся, Брианна поймет, что мне уже с неделю все про них известно, а может и смекнуть, что я давным-давно в курсе. Не самый тяжелый камень у меня на душе, но все же.

— Послушай, Брианна! Я знаю его жену, понимаешь? Я знаю Лару. Она моя подруга… почти. Не могу я сидеть и молча наблюдать, как ты уводишь ее мужа. У них двое ребят, на подходе третий, и… кстати! (Уже на грани отчаяния.) Сегодня у меня был Алексис, просил твой телефон, хочет позвонить тебе. Картинка, а не парень! Волосы бесподобные, глаза — умереть не встать, и вообще славный…

— Кью, — удивленно выдохнула Брианна, — да ты, похоже, сама в него втюрилась. Что до меня, боюсь, ничего не выйдет. Марк для меня — единственный и неповторимый. Если считаешь, что больше не можешь оставаться моей подругой, я все пойму, но знай: когда Марк снова позвонит, я подниму трубку и отвечу «да». Что бы он ни попросил. Что бы ни попросил, — повторила она медленно, со значением.

Я бросила трубку.

И тут же запаниковала. Брианна — преданная подруга и, надо признать, самый постоянный мой посетитель. Кто, если не Брианна, принесет чего-нибудь вкусненького на обед и печенье на полдник? Кто будет шепотом докладывать про ночные забавы? Кто станет советоваться со мной по поводу замысловатых па романтического танца, если не Брианна? И кто, если не Брианна, будет участливо выслушивать мои собственные жалобы?

Без Брианны я останусь один на один с Элисон. Я схватила трубку.

— Бри! Мы ведь подруги, так? Я не хочу делать поспешных выводов. Приходи вечерком, все обсудим.

Но она заявила, что не может: пока мы с ней болтали, Марк оставил сообщение на автоответчике — пригласил ее на ужин в «Ле Бернардин».

Ну и что мне теперь делать? Звонить Ларе? Или Марку? Или Тому?

Вечером из Балтимора возвращается Том. Элисон завтра возвращается в Англию. Совсем скоро мы с мужем опять будем вместе. Только вдвоем.

Я словно тугая струна, нота ми на скрипке, слепящая серебряная нить, натянутая до предела. Колки закручиваются, закручиваются, звук взлетает выше, выше.

Из указательного пальца на левой руке идет кровь, и сильно; я уже полчаса наблюдаю, как кровь просачивается через розовые бумажные салфетки, которые я меняю одну за другой. Порезалась, пытаясь разрезать яблоко (трудно пользоваться ножом, лежа на боку). Нужен пластырь, но некому принести. Элисон опять бегает по магазинам. Разваливаюсь на части.

44

Самолет Элисон вылетает из аэропорта Джона Кеннеди в 9 вечера. Она только что укатила с двумя новенькими чемоданами от Луи Вуиттона, набитыми шикарными обновками: зеленое шелковое вечернее платье от Диора, кашемировые свитера всех цветов радуги, браслет и сережки из черного дерева от Тиффани, мужу — набор роскошных шелковых галстуков, мягкие игрушки детям — и это содержимое только одного чемодана. Ее назойливые советы, спешу добавить, остались здесь, со мной.

— Ты вышла за Тома, поскольку решила, что такого мужа одобрит мама, — выдала она не далее как сегодня за завтраком.

— Ха! Много ты понимаешь, — прошамкала я, уписывая восхитительный, пропитанный маслом круассан. — Мама поначалу Тома на дух не переносила.

— Знаю, — с задумчивым видом проговорила Элисон, наблюдая, как я принимаюсь за гигантскую слоенку в шоколадной глазури. — И все же, думается, одна твоя половина искала человека с хорошей специальностью, чтоб заслужить мамину похвалу, а другая половина выискивала кого-то, кого она возненавидит лютой ненавистью. И что ты имеешь в итоге? Юриста-американца. Ты сама с собой в раздоре, когда дело касается мамы. С одной стороны, тебе до зарезу нужна ее любовь, а с другой — ты изо всех сил стараешься вызвать ее ненависть, чтоб заглушить чувство вины за то, что сама ненавидишь ее. Ты всегда была такой, даже когда мы были маленькими.

— Во сколько тебе обходится твой психоаналитик, позволь полюбопытствовать? Как понимаю, весь этот дешевый треп — его заслуга?

— До чего же ты агрессивна, — невозмутимо откликнулась она. — И потому агрессивна, что не на жизнь, а на смерть соперничаешь со мной. Это отравило все наше детство, Кью. Ты была добра со мной, когда хотела помучить Дженни, и страшно жестока, когда мама заставляла мучиться тебя. Ты права — я хожу к психоаналитику и очень огорчилась, когда ты перестала ходить к своему. Если не возражаешь, дам один совет: тебе необходимо во многом разобраться.

Я очень даже возражала, что и попыталась донести до Элисон, но та уже переключилась на тему «Как растить ребенка при муже, которого вечно нет дома».

— Дело вот в чем, Кью, — глубокомысленно вещала она, — я пробыла у вас десять дней, а видела его — сколько? Часа три в общей сложности. Для него это не дом, а гостиница. Тебя это устраивает, дорогая? Как ты собираешься управляться в одиночку, если ребенок будет кричать по пять часов кряду?

— Хоть что-нибудь в моей жизни ты одобряешь? — ядовито осведомилась я. С какой стати женщина без видимых талантов, с высокородным ничтожеством вместо мужа и двумя несносными отпрысками читает мне нотацию — в который раз! — об особенностях моего существования?!

— Интересно послушать, что на все это скажет мама, — многозначительно заметила Элисон.

У меня потемнело в глазах. Боже, зачем мне понадобилась мама, — может, еще не поздно ее остановить?

А Элисон все не унималась:

— Ты не слишком высокого мнения о Грегори, дорогая, — ты это ясно дала понять. Но наши отношения прекрасно устраивают нас обоих, и он на все сто поддерживает мои занятия скульптурой. В доме мир и тишина, дети всегда со мной, профессия доставляет мне только радость. Так что не тебе нас судить. И раз уж речь зашла… Кью, ты отвратительно обошлась с Дженни. Между прочим, ее Дейв вовсе не так плох, а ты и видела-то его, если не ошибаюсь, считанные разы.

Хуже всего, что в этом она права. Черт, она во многом права. Я действительно издеваюсь над Дейвом, разбирать Грегори по косточкам — действительно не мое дело, а мой муж действительно редкий гость дома. И уж одно к одному: друзья у меня зануды, на моих вечеринках от скуки мухи дохнут, а работа мне, по большому счету, до лампочки.

— Право слово, Элисон, — сказала я, — тебе бы почаще меня навещать. Кто еще может так ободрить.

Ну а Том? Он вернулся вчера вечером, без десяти восемь, и с той минуты мы обращаемся друг с другом очень осторожно, крайне осторожно. Едва переступив порог, он положил мне на колени коробку бельгийского шоколада «Годива»; искоса глянув на Элисон, учтиво, как и положено джентльмену, поблагодарил ее за заботу обо мне в его отсутствие… и всю ночь проспал на краю кровати, ни разу, насколько могу судить, даже не придвинувшись ко мне.

45

В университете я выбрала ПФЭ, хотя всегда мечтала изучать литературу. «Политика, философия, экономика — полезные предметы, — сказала мама. — Будущий работодатель сразу поймет, что ты серьезная личность. С такими знаниями ты сможешь пойти куда угодно и заниматься чем угодно, все двери будут перед тобой открыты, к тебе станут прислушиваться. А литература… что литература?! Такая же ерунда, как СМИ, внутренняя экономика и прочие “гуманитарные” дисциплины». (Это было, разумеется, еще до того, как она познала просветление, нисходящее на человека в позе «собаки, смотрящей вниз»[28].)

И я выбрала ПФЭ, но тайком бегала на занятия по прозе и поэзии, по теории литературы. Недолго, правда. Мне всегда нравились женщины-писательницы — сестры Бронте, Джордж Элиот, Эмили Дикинсон, Кейт Чопин, Вирджиния Вульф, Сильвия Платт. Как трагична судьба многих из них, судьба их героинь. Жизнь их зачастую горька и злосчастна. Они находили свой конец в морской пучине, жадно ловя последний глоток воздуха, и белый свет мерк над их головами в момент цепенящего освобождения. Иногда я лежала у себя в спальне, уткнувшись носом в ковер, и представляла, будто тону в речке, которая протекала в километре от нашего дома. Я зажмуривалась, тело наливалось тяжестью, тьма брала верх. Половина меня в самом деле хотела умереть, только без боли, без удушья и страха. Такой я рисовала себе смерть — смерть без грязи.