Санта Монтефиоре - Соната незабудки
Инстинктивно Луис чувствовал, что не следовало задавать этот вопрос, но не мог сдерживать себя. Его нетерпение возрастало.
Одри отстранилась и села на скамью. Она вспомнила о скандале, связанном с Эммой Леттон, и злобные «крокодилицы» снова возникли в ее воображении, как темные судьи, жаждущие приговорить ее, Одри, к жизни в изгнании за то, что она причинила боль людям, любившим ее больше всех на свете. Затем она увидела искаженное горем, испуганное лицо матери и поняла, что еще недостаточно сильна и самостоятельна, чтобы плыть против такого мощного течения.
Луис присел рядом с ней. Он всмотрелся в ее изможденное лицо, и его плечи уныло опустились. По выражению лица Одри он догадался, что она сейчас скажет.
— Нам не обязательно обсуждать это сейчас, — добавил он поспешно, желая забрать назад свой вопрос, но было слишком поздно.
— О, Луис, разве ты не понимаешь? Я не могу причинить боль своим родителям. Смерть Айлы сломила их — она сломила всех нас. Я не могу думать только о себе. Не могу думать только о своем собственном счастье. Разве ты не понимаешь? — Она посмотрела на него грустными глазами и едва слышно добавила: — Мне нужно время.
— Я буду ждать столько, сколько ты захочешь. — Он сжал ее руку, но перчатка стала барьером, который помешал ему восстановить их близость.
Одри покачала головой.
— Я не знаю, как долго это будет продолжаться. Теперь я — единственная дочь. Я не могу огорчать родителей.
Луис больше не мог сдерживать раздражение, и на его лице вдруг появилось выражение страшной злости.
— А как же я? — Его голос эхом отдавался в стенах церкви. — Разве я больше ничего для тебя не значу?
Одри снова встала и взяла его руки в свои.
— Конечно, значишь. Я люблю тебя.
— Тогда поступай так, как велит тебе сердце!
— И разбить сердца тех, кто мне дорог? Я не могу. Не сейчас.
— А как же твои мечты?
— Я боюсь мечтать, Луис, потому что мои мечты приносят мне боль.
Луис откинулся на скамье и устремил взгляд вдаль. Было холодно. Он дрожал. Вдруг у него появилось такое чувство, что умерла не Айла, а Одри. Его рот исказило отчаяние. Большую часть своей жизни он прожил без любви, а теперь, насладившись теплом любви Одри, он не знал, как будет жить без этого. Его будущее медленно таяло в клубящемся сером тумане, и все, что он мог сделать — наблюдать за тем, как оно ускользает. Спасения нет…
— Тогда всему конец? — спросил он глухим голосом. Битва состоялась, и он ее проиграл.
— О, Луис, пожалуйста, не говори так обреченно, — попросила Одри. — Я не могу сейчас мыслить здраво. Просто дай мне время, вот и все.
— Время для чего? — Он передернул плечами. — Ты же сама сказала, что не можешь огорчать свою семью. А я с рождения для всех — громадная неприятность.
— Луис…
— Да, так было всегда. Я огорчал своих родителей и Сесила. Я сею неприятности там, где появляюсь. Но доставлять лишние хлопоты тебе? Нет!
— Луис, не говори так! Ты преувеличиваешь.
— Преувеличиваю? Я люблю тебя, Одри! Единственное, в чем я виновен, — в том, что люблю тебя. — Его глаза загорелись страстью и болью, и у него больше не было сил продолжать. Но Луис всегда видел мир либо в белом, либо в черном цвете. Одри любит либо не любит его. Третьего не дано. Кроме того, сейчас ему нужно было защищаться. Даже если бы он захотел, он не смог бы усмирить возрастающее нетерпение, которое разрывало его.
— Я тоже люблю тебя, Луис. Я до боли люблю тебя, — уверяла она. — Но моя сестра мертва! Моя прекрасная, живая Айла ушла! Ты понимаешь? Она никогда не вернется. Как я могу думать о себе, если она умерла?
— Потому что ты должна думать о том, как жить сейчас.
— Сейчас? Сегодня? — Одри задохнулась от ужаса, отыскивая слова, которые помогли бы ему ее понять. Нетерпение и самоуверенность Луиса поразили ее. — Возможно, завтра или послезавтра. Но сегодня? Как я могу думать о чем-то, кроме Айлы?
— Я достаточно сильно люблю тебя, чтобы заполнить пустоту, оставшуюся в сердце после ее смерти.
— Никто никогда эту пустоту не заполнит. Даже ты, Луис, любовь моя! Даже ты.
— Позволь мне попробовать.
— Тогда дай мне время. Дай нам всем время, чтобы смириться с этой трагедией.
— Но ведь ничего не изменится! Твоя семья всегда будет считать меня эксцентричным. А я не могу стать другим. Я не смогу стать Сесилом, это противоречит моей природе. Они никогда не примут меня в качестве своего зятя, я не могу на это рассчитывать, Одри.
— Давай сейчас не будем говорить об этом. Пожалуйста, Луис, давай вернемся к этому разговору, когда пройдет время и мы справимся с горем. — Одри хотела добавить, что нуждается в его поддержке, а не в его требовательности, но он выглядел таким несчастным! Она испугалась, что возлюбленный может что-нибудь с собой сделать, поэтому промолчала, теряясь в догадках, куда исчез тот Луис, которого она знала и любила.
Луис подумал, что таким образом Одри хочет оттянуть решительное объяснение. Она больше не любит его, и он больше не хочет быть рядом с ней. Какой сильной была боль, причиненная ее отказом!
Одри умоляла его проводить ее до дома и попить с ними чаю, но он настоял на возвращении в клуб. Одри знала, что в клубе Луис будет играть на фортепиано самые печальные мелодии. Она с завистью думала о том, что он может дать выход своим эмоциям. Ей тоже хотелось переложить невыносимую агонию своей души на прекрасную музыку, но все, на что она была способна, — это плакать. Она видела, как он уходит. Потом, закутавшись в пальто, поспешила домой, сопротивляясь сильному ветру и чувствуя себя абсолютно опустошенной.
Одри бросила взгляд на голые зимние деревья, блеклое, сырое небо и вспомнила об Айле, которой до природы никогда не было дела. Она едва замечала все это… И тем не менее они прекрасно понимали друг друга, несмотря на огромную разницу в характерах, которая для других могла бы стать непреодолимой. Она вспомнила ее чувство юмора, ее язвительные шутки, интерес, который она питала к интрижкам окружающих, и как ей всегда хотелось удивлять других и быть в курсе всех событий. Конечно, сегодня она всех удивила, но совсем не так, как делала это обычно. Одри смотрела на поникшие старые деревья и думала об Айле, которая останется вечно юной, в то время как она сама и все остальные будут медленно стареть.
Мысль о том, что Айлы больше нет, подобно кукушке, не умолкавшей ни на минуту, не давала Одри покоя. Образ так рано ушедшей сестры постоянно присутствовал в ее сознании, вытесняя все личное, даже ее чувства к Луису. Требования Луиса настолько выбили ее из колеи, что она была не в силах думать о его сердечных переживаниях. Одри чувствовала себя беззащитной и безумно усталой. Единственное, чего ей хотелось, — свернуться калачиком под одеялом, уснуть и забыть о своем горе. Со стороны Луиса было нечестно давить на нее, когда ей так плохо! Если бы у нее было больше сил, она бы почувствовала злость, но сейчас испытывала лишь легкое разочарование.
Она вернулась домой и увидела, с каким нетерпением ее ждет Сесил. В гостиной гудели печальные голоса друзей и родственников, которые пришли, чтобы выразить соболезнования и сказать слова утешения Роуз и Генри, но Одри не могла смотреть им в глаза. Она попросила Сесила проводить ее в сад.
Было уже темно, сад казался неподвижным, замерзшим и неприступным. Казалось, он тоже протестовал против смерти Айлы. Одри не могла представить себе весны без нее, и сердце девушки снова наполнилось щемящей грустью.
— О, Сесил, я чувствую себя такой потерянной! — Они шли под покровом черного, лишенного звезд неба. — Душевная боль еще хуже, чем физическая. Мне кажется, я никогда не выздоровею. — Она опустила голову, и лицо ее снова исказило горе.
Сесил, переполняемый жалостью, повернулся и обнял ее. Одри слишком устала, чтобы сопротивляться. К ее удивлению, именно это ей было сейчас нужно. Она прижала голову к его груди, и от его теплых и надежных объятий по телу разлилось спокойствие. Он долго не отпускал ее, позволив изливать свое горе и печаль ледяному ветру до тех пор, пока сил плакать не осталось.
— Вы были друг для друга самыми близкими людьми. Это все равно что лишиться правой руки, правда? — сказал Сесил ласково.
Одри кивнула, продолжая глотать слезы.
— Смерть — трагедия даже в старости, — продолжал он. — Но в этом случае человек, по крайней мере, прожил долгую жизнь, а Айла ведь была совсем ребенком. И вся жизнь у нее была еще впереди. Эта мысль наполняет мое сердце злостью. В такие минуты я задаю себе вопрос, есть ли Бог на небесах.
Одри удивилась, что Сесил может говорить с такой страстью.
— Я верю в Бога. Для Айлы пришло время уйти, — ответила она. — Я знаю, что она на небесах. Я действительно верю в это. Я очень буду скучать по ней, вот и все. Я не представляю себе жизни без нее. Я плачу о себе.
