Каролин Терри - Ловцы фортуны
В бальном зале Мэтью осушил бокал шампанского и, все еще кипя от гнева, стал наблюдать за гостями. Джулия сегодня была очаровательна — ее светлые волосы сияли в свете свечей. Она обладала материнской красотой и посадкой головы, характерной для женщин Дэсборо. Она оглядывалась, без сомнения разыскивая Деверилла. Потом вошел Рэйф, и руки Мэтью крепче сжали бокал, когда тот подошел прямо к Лоре и поднес ее руку к своим губам. Ревность, разрывавшая Мэтью, ощущалась им почти как физическая боль. Она и была главной причиной его неприязни к Рэйфу Девериллу. Мэтью было пятьдесят пять лет, и его мучил страх, что его красивая молодая жена может пожелать более молодого любовника. Конечно, вокруг были и другие мужчины, но никто из них не представлял такую угрозу, как Рэйф. Никто не был так высок и красив. Никто не обладал такой яркой индивидуальностью, как капитан, и никто не оказывал Лоре такого внимания.
Весь вечер Мэтью наблюдал за Рэйфом Девериллом. Он видел, как женщины провожали его взглядами, кто тоскливым, кто смелым, и узнавал в Рэйфе самого себя, каким он был лет тридцать назад. К вражде и ревности добавилась зависть; Мэтью завидовал молодости Рэйфа, тому, чего не купишь ни за какие миллионы.
Позднее, в спальне, Лора попыталась рассеять мрачное настроение Мэтью. Может, рассказать про Филипа? Что ж, какова бы ни была его реакция, она должна попробовать.
— Мы с Мирандой ездили в Оксфорд на гонки. Баллиоль побивает всех соперников и почти без всяких сомнений станет «речным королем».
Мэтью молчал. Он испытывал по отношению к Филипу столь сложные чувства, что не мог высказать их вслух и хоть как-то объяснить даже Лоре. Мэтью прекрасно понимал, что его реакция на успехи сына в гребле была неправильной и обидной. Но как раз тогда, когда Мэтью начал гордиться успехами Филипа на крикетном поле и на университетской скамье, как раз тогда, когда он начал надеяться, что тот действительно его сын, весть о достижениях Филипа в гребле испортила все дело. И основанием для такой нелепой реакции послужили старые предания о том, что Харкорт-Брайты всегда боятся воды. Тот факт, что Филип явно не страдает водобоязнью, косвенно подтверждал подозрения Мэтью, что Филип не его сын. Это было совсем нелогично, потому что сам Мэтью тоже не боялся воды — и он все это хорошо понимал, но ничего не мог с собой поделать. Но он так привык уважать логику и полностью контролировать свое поведение, что его нелогичная и неуправляемая реакция на успехи сына в гребле привела к тому, что его антипатия к Филипу лишь усилилась. И положение становилось все более оскорбительным и непереносимым.
Молчание затягивалось.
— У Филипа все хорошо, — продолжала Лора с фальшивым оптимизмом. — А после гонок он беседовал с какой-то ослепительно красивой девушкой. О, Мэтью, хотела бы я, чтобы и ты на нее посмотрел! Она так прекрасна, что любой мужчина будет счастлив возможностью полюбоваться на нее! Она понравилась бы тебе, я уверена.
К Мэтью вернулось чувство юмора. Чья еще жена может выражать подобные чувства или демонстрировать такую открытую и искреннюю щедрость?
— И как же зовут это чудо?
— Я не знаю, — смутилась Лора. — Я хотела спросить, но что-то меня отвлекло. К тому же Филип еще в таком возрасте, когда подобные отношения вряд ли воспринимаются всерьез, так что не так уж и важно, кто она.
— Да, — мягко согласился Мэтью, нежно проведя кончиками пальцев по ее щеке, — это неважно.
Глава седьмая
В это утро Оксфорд был великолепен, легкая дымка плыла над древними стенами, позолоченными майским солнцем. Тиффани отправилась на свидание много раньше назначенного часа и вместо того, чтобы сразу направиться по Турл-стрит к колледжу Филипа, она пошла по Хай-стрит в другую сторону, дошла до башни Карфакс, а затем свернула на Корн-маркет-стрит. Ее совершенно не смущали недоуменные взгляды встречных прохожих, попадавшихся ей на улице в такую рань. Она прошла мимо места, где в шестнадцатом веке были сожжены на костре архиепископ Кранмер и епископы Латимер и Ридли, а затем вошла в ворота Баллиоля, где ее поджидал Филип. Увидев друг друга, они не испытали ни волнения, ни восторга, ни смущения. Встреча Филипа с Тиффани была естественной и дружеской, словно они знали друг друга вечность. Тиффани даже не пожелала Филипу доброго утра.
— Этот самый епископ Латимер, которого сожгли, случайно не предок твоего друга Дика?
— Понятия не имею, но вполне возможно. Дик происходит из страшно древней и знатной семьи.
— А ты?
— Наша семья тоже ; довольно почтенная — мой кузен граф.
Тиффани рассмеялась при таком небрежно-скромном заявлении.
— Да. Думаю, ты можешь называть свою семью довольно почтенной!
Они вошли в четырехугольный двор Баллиоля.
— И здесь ты занимаешься?
— Иногда. Мои занятия, как правило, это зубрежка в последнюю минуту перед экзаменами. Вон там направо часовня, налево библиотека. Между прочим, какую записку ты оставила, чтобы объяснить свое отсутствие.
— Записку? Я не оставляла никаких записок, — презрительно ответила Тиффани.
— Здорово! «Никогда не сожалеть, никогда не объяснять, никогда не извиняться».
Тиффани даже замерла посреди двора Баллиоля от приятного изумления, настолько в ее духе было это изречение.
— Кто это сказал?
— Бенджамин Джоуэтт, великий магистр Баллиоля.
— Великий магистр Баллиоля, — Тиффани просмаковала эти слова. — Звучит так же прекрасно, как и его изречение. И эти маски тоже прекрасны, — с улыбкой добавила она, указывая на фантастические фигуры, украшавшие водосточные трубы.
Но Филипу не хотелось задерживаться в Баллиоле, они зашагали по Брод-стрит, миновали колледж Святой Троицы, книжный магазин Блэкуэлл и Шелдонский театр, а затем свернули на Кэтта-стрит и дошли до Хай-стрит. Мимо проплыли колледжи: Хартфорд, Колледж Всех Душ, колледж Королевы, и, наконец, они увидели Башню Магдалены.
— В башне Магдалены, — сообщил Филип, — оксфордские студенты празднуют Майский день. Певчие…
— Не рассказывай, — Тиффани выставила указательный палец. — Еще один древний и тщательно сохраняемый обычай. В этой стране их слишком много.
— Ты не уважаешь традиции? — с притворным ужасом спросил Филип.
— Я не поклоняюсь традициям, в отличие от миссис Уитни, которая с тех пор, как мы приехали в Англию, ходит на цыпочках и говорит испуганным шепотом! Но кое-что, например, эти камни, которые напоминают о прежних временах, да и сами по себе — история, — тут Тиффани широким жестом указала на окутанные мягкой дымкой башни и шпили, — производят на меня впечатление. Я ведь дочь бриллиантового магната и поэтому способна разглядеть и оценить стоящие вещи, и я признаю, что Англия и, в особенности, Оксфорд — истинная ценность.
— Мне кажется, Оксфорд больше подходит мужчинам, чем женщинам, — заметил Филип, — потому что здесь царит мужская атмосфера. Этот город очаровывает, но его романтика чистая классическая, в ней нет страстности и чувственности. Это город молодых мужчин, для которых идеалом любви является возведение женщины на пьедестал и поклонение ей как богине.
— Ну, ты-то этим не грешишь!
Тиффани оставила при себе, что это ее страстное, но неисполнимое, желание быть мужчиной, возможно, и помогло ей воспринять подлинное очарование Оксфорда.
— Конечно, нет. Вместо этого я бы завлек тебя к себе в канаву!
— Чудесно! Канавы гораздо интереснее пьедесталов.
Они дошли до моста Магдалены и облокотились о высокий парапет, чтобы посмотреть вниз на Черуэлл. Плакучие ивы, каштаны, вязы и дубы превращали реку в тенистую беседку. Покой нарушали только ласточки, которые иногда задевали крылом неподвижную поверхность воды, да водоплавающие птицы, пошевеливающие густые заросли осоки.
— Интересно, почему наши почтенные родители перестали сотрудничать? — лениво спросил Филип. — Что же такое между ними произошло, что они разошлись и стали враждовать?
— А тебя, похоже, совсем не удивляет, что у твоего отца есть смертельный враг.
— Не удивляет. Наоборот, я не могу не удивляться, что у него есть друзья. И мне кажется, что этих друзей больше всего привлекают его денежки.
— Это относится к большинству друзей, а не только к друзьям твоего отца, — сухо ответила Тиффани, — и я не знаю, что между ними произошло. Я пыталась выспросить, но ничего не добилась, а так как он обычно исполняет все, что я ни попрошу, то причина ссоры видимо очень серьезная, должно быть это и вправду было что-то жуткое.
— Как я понял, они были вместе в Кимберли, следовательно, это «что-то» произошло именно там. Убийство? Захват чужого участка? Незаконная продажа бриллиантов? Или, — Филип сделал полную драматизма паузу, — леди?
