Барбара Эрскин - Победить тьму...
— Робби, соблазненный летчицей! — ради смеха вставил Адам. — Как тебе могла прийти такая мысль? — Он подался вперед и нежно похлопал друга по плечу. — У нашего Робби нет времени на такие глупости. Ведь он собирается выиграть войну в одиночку, не так ли, старина!
Робби заулыбался. Он искоса посмотрел на Джейн и скромно пожал плечами.
16 октября немецкие бомбардировщики пролетели на бреющем полете над рекой Форт, и 602 и 603 эскадрильи подняли в воздух истребителей-перехватчиков. Для Робби началась война.
Брид не ожидала, что все так сложится.
Она добралась до Эдинбурга без приключений. Движимая шестым чувством, она отыскала Лизу сравнительно легко, когда впервые появилась здесь. Затем необъяснимым образом ее потеряла. У нее пошла кругом голова, и нашло затмение. Она бродила по городу, потерянная, ничего не видя, испуганная, не зная, куда идти и что предпринять. Иногда во время сна где-нибудь в подворотне или где-то в другом укромном месте она совершала в уме прыжок, который должен был бы доставить ее домой на холмы, где сделанный Гартнайтом крест знаменовал переходный рубеж в ее мир. Но каждый раз рядом маячил Бройчан, и она в страхе возвращалась на то место, где ее бедное замерзшее тело ютилось подальше от чужих глаз. В этом большом городе, где она бродила, было много мест, где завеса времени была тонкой. Очутившись на развалинах Аббатства святого распятия, она ощутила холод тумана и поняла, что это — ее стихия. В огромном соборе на Хай-стрит, где она тайком ночевала в полумраке, она тоже почувствовала это. Внизу под церковным фундаментом находилось священное место, где богиня ждала бы, если бы она искала ее. Но она не была готова к этому, так как ее охватило чувство горечи и отчаяния. Время — это понятие, которого в тиши ее снов не существовало; она была рождена, чтобы преодолеть его — генетический отпечаток чрева ее матери, — и ее первые учителя оказались хорошими. Сумев быстро разгадать ее природные способности, они обучали ее без предосторожностей и без посвящения в тайны. Они не поняли, что одни только способности без многих лет учебы могут быть опасными. Они не подумали, что разум этой женщины может перелететь через естественные границы пещеры философа и устремиться к звездам. Они недооценили то обстоятельство, что страстное желание молодой жаждущей плоти окажется сильнее стремления к философскому камню или страха перед угрозой возмездия, когда нарушаются незыблемые законы. Когда Бройчан увидел опасность и признал силу Брид, было уже поздно, и она, не понимая, что при нарушении связи времен между светилами возникают черные дыры небытия, потеряла ориентацию. Она не осознала, что воздух, которым она дышит в XX веке, уже другой; не осознала, что тело, несущее в себе ее душу, подвержено напряжениям и страданиям, о которых она и не слыхивала. Свернувшись в клубок в агонии приспособления к ситуации, она наконец погрузилась в сон в относительной безопасности огороженного забором сада одной из площадей Эдинбурга.
Она проснулась лишь с одной мыслью — найти Адама, и найти быстро. Для этого она вновь использует свое древнее искусство и отыщет Адама через посредство женщины, у которой, как она знала, находилась подвеска.
— Нет!
Лиза забилась во сне, пытаясь сбросить стеснявшие ее движения одеяла. Она слышала доносившийся с неба гул моторов. Иногда самолеты люфтваффе прилетали на разведку кораблей королевского флота, стоявших в Росите, иногда бомбардировщики вновь брали курс на Глазго. Наступили тяжкие времена. Она тяжело вздохнула и, протянув дрожащие руки к тумбочке за сигаретами и спичками, возблагодарила Бога, что Эдинбург до сих пор обходили стороной. Лишь когда уселась в кровати, положив на колени пепельницу, она стала размышлять над тем, что разбудило ее.
Она потерла глаза и глубоко зевнула. В душе было какое-то неприятное ощущение, не имевшее отношения к реву пропеллеров и мысли о смертоносном грузе, который могли обрушить самолеты во тьму шотландской ночи. Она вновь легла на подушки, глубоко вдыхая в легкие дым.
— А-дам!
Запавшее в ее память слово было произнесено со странным иностранным акцентом. Этот акцент она помнила прекрасно. Она открыла глаза и стала всматриваться в темные тени студии. Со спущенными шторами и в отсутствии света, за исключением слабого мерцания сигареты, комната была погружена во тьму. Звук прозвучал в ее голове, и тем не менее он шел откуда-то извне. Поспешно затушив сигарету, она свесила ноги на пол и сидела, прислушиваясь. Гул моторов уже замер в тиши. Она слышала лишь тихое колыхание ветра в дымоходе.
Все ее чувства напряглись.
Теперь она услышала этот звук более ясно: он зондировал ее мозг подобно пальцу, скользящему по поверхности мозжечка.
— А-дам?
— Нет, сука! — Соскользнув с кровати, она бешено затрясла головой. Она отрикошетила на стул и стала громко ругаться, растирая себе голень. — Нет, ты не найдешь его через меня. Я не глупее тебя, девочка. Какая же ты все-таки подлая ведьма! — Она что есть силы терла ладонями виски.
Она включила лампу, зажгла газ и поставила на плитку чайник, утешаясь приветливым шипением пламени. В комнате было очень холодно. Стянув с кровати ярко-красную шаль, обмотала ее вокруг плеч, дрожа всем телом. Вот опять в ее мозгу пошел сеанс зондирования; она почти ощущала остроту небольшого ножа с железным лезвием, который выскабливал из ее головы секреты ее жизни.
— При чем тут я? Чего ты от меня хочешь? — Она обнаружила, что пятится спиной по студии, пытаясь вырваться из объятий ужасов, творящихся в ее мозгу. — Ты должна знать, где он? Что же надо тебе от меня?
И вот наступил третий сеанс. Самый тяжкий. Раздалось нечто похожее на стук на расстоянии. Вначале он не был пугающим или даже действующим на нервы. Затем стал более назойливым, и ее тело начало постепенно реагировать. Сухость во рту, холодное жжение в животе, покалывание в затылке, ледяная дрожь, охватывающая легкие — и вот она уже едва дышит под воздействием чьего-то разума, медленно изнуряющего ее.
Она более не могла этого выносить. Пустое здание стало для нее слишком тихим, хорошо резонирующая звук студия — слишком одинокой. Сорвав с себя шаль и халат, она схватила свитер, пиджак и широкие шерстяные брюки. Через пару минут она уже выбралась из здания и бежала по тротуару, отгороженному от реки старыми извилистыми перилами, по направлению к городу.
Адам был разбужен громким стуком в дверь. Очнувшись ото сна, он посмотрел на наручные часы, но ничего не увидел. Шторы были опущены до самого низа. Он не имел понятия, который час. Нащупав выключатель, отправился к двери.
— Тебе придется принять меня. Эта цыганская сучка, твоя подруга, взялась за меня! Она использует какую-то оккультную технологию, чтобы проникнуть в мой разум, Адам. Ты должен что-то придумать. — Лиза протиснулась мимо него в комнату и села на его кровать. Она дрожала.
Он взглянул на темный лестничный пролет за ее спиной и, закрыв дверь, повернул ключ.
— Что случилось? — При свете единственной, висевшей под потолком лампы он установил, что было 4.30 утра. Он провел рукой по голове. Он изучал лекции по физиологии до часа ночи, и в голове у него царил полный сумбур. — Как ты сюда попала, Лиза?
— Бегом. — Ее зубы стучали. — Понимаю, что это глупо. Я не хотела направлять ее на твой след, но я очень испугалась. Она была в студии. В моей голове. Она обезумела, Адам. Совершенно обезумела.
Он сидел рядом с ней, обняв ее за плечи.
— Рассказывай, что произошло. Только медленнее.
Особо рассказывать было нечего. Как можно объяснить интуицию? Уверенность, что внутри тебя что-то есть? Инстинкт… и боль от зондирующего ножа?
— Когда ты видел ее последний раз? — Немного успокоившись, Лиза поднялась. Она стянула с кровати одно из одеял Адама и накинула себе на плечи. Она по-прежнему была в пальто и перчатках.
Он понял намек и пошел зажигать газ, горевший слабым пламенем.
— Я ее не видел. Фактически не видел. Мне показалось, я видел ее на улице пару раз, затем ты сказала, что видела ее в студии. После этого — ни слуху ни духу. — Он смотрел на нее, стоя у огня. — Да, она знает странные вещи — думаю, их можно назвать оккультными, — и она говорила мне, что изучает это. Но цыганки так или иначе знают их, верно? Они обладают силой, вторым зрением.
— Я тоже обладаю вторым зрением, Адам. — Она говорила так тихо, что он не понял, что она сказала в данный момент. — Потому-то она и смогла отыскать меня. Вот почему я понимаю происходящее.
Он с удивлением смотрел на нее.
— Ты шутишь. Это смешно. Это грех!
— А, заговорил сынок пастора! Я знала, что ты именно так и отреагируешь, если я тебе скажу об этом. — Она ожесточилась. — Адам, ради Бога, думаю, ты теперь понимаешь, что воспитан в духе фанатизма и нетерпимости. Если люди не вписываются в тот образ, который создал твой отец в своем узком, замкнутом мире, то это не значит, что они грешны.
