Лорна Мартин - Женщина на грани нервного срыва
— Ему легче презирать всю журналистскую братию, чем признать, что его папаша — преступник.
— Да, все мы ищем козлов отпущения, — кивнула я. — Приятно было познакомиться.
Я вышла во двор. Хорошо, допустим, он красавец. Но я не собираюсь говорить о свободе прессы и чужих психологических проблемах — мне, как недавно выяснилось, вполне хватает своих.
Стоял чудный апрельский вечер. Воздух был свеж, прохладен и чист. Бутоны и почки набухли, а яркий, глубокий оттенок травы подтверждал, что весна уже с нами. Скоро защебечут птицы. Самое время начать новую жизнь.
Мой зять Скотт обсуждал со своими друзьями решение их общего знакомого устроить безалкогольную свадьбу.
— Возьму с собой фляжку, — сказал кто-то. — Напьюсь заблаговременно.
— Нет-нет-не-е-ет! — рассмеялась, а скорее заржала какая-то вульгарная особа — как вскоре выяснилось, невеста. Свою пышную рыжую гриву она то и дело забрасывала за фарфорово-белое плечо — ну чистая мисс Пигги. — Нетрезвым вход закрыт, у нас фейс-контроль.
Или бывшие алкоголики, или профессиональные святоши, решила я. Она тут же продолжила:
— Мы не бывшие алкаши и не религиозны. Просто мы терпеть не можем алкоголь. Это барьер, которым человек отгораживается от жизни. Опасное дело.
«Ничего подобного», — с негодованием подумала я, прикончив свой первый бокал шампанского.
Кто-то произнес:
— Не согласен. Напротив, алкоголь снимает барьеры, раскрепощает. Вы же знаете поговорку «Истина в вине»?
— Только вот некоторым истина противопоказана, — перефразируя Кэти и Луизу, пробормотала я и юркнула обратно в дом — на случай, если во дворе разгорится скандал.
Я положила на свою тарелку всего по чуть-чуть — не хотела, чтобы меня сочли обжорой, — и присоединилась к группе гостей, среди которых был Дэвид.
— Лорна, так о чем ты пишешь? — спросил он.
— Небось тусуешься со знаменитостями? — добавил парень по имени Джером.
Я принялась лихорадочно соображать. О чем я пишу? Хороший вопрос. Мне не хотелось угробить непринужденную беседу, рассказав о том, что сейчас я занимаюсь темой психотерапии. А психолога я посещаю, потому что не умею выражать свои чувства, неспособна разобраться в себе и не в состоянии вступать в нормальные партнерские отношения с мужчинами. Общалась ли я со знаменитостями?
— Ну, я беседовала с первым министром Шотландии… — Это прозвучало как извинение.
— Ясно… — Кажется, Джером не впечатлился. — А еще? Может, футболисты или поп-звезды?
Ну же, ну же… ах да, вспомнила.
— Да! Я брала интервью у парня, который играет Уилла в сериале «Уилл и Грейс»[12]. Не помню, как его звали, но он обалденный. И при этом гетеросексуал. Правда, счастливо женат, как назло. Я специально спросила.
— А о чем была твоя последняя статья? — Дэвид не унимался.
— Большое журналистское расследование. Скандал с пациентами, которых заразили СПИДом и гепатитом через переливание крови. Это настоящая катастрофа, ничего хуже в нашем здравоохранении никогда не случалось. А власти снова и снова отказываются проводить разбирательство. Стыд и позор, — объявила я, хотя гостей, судя по выражениям их лиц, эта тема не очень привлекала.
— Это в воскресном «Обзервере», да? — Дэвид был слегка удивлен. — Я читал. Отличная статья. И к сожалению, соответствует действительности. Очень печальная история.
О нет, о да, о нет… о да, комплимент… о нет, о да!
— Спасибо… ну ладно… в общем… Кому еще шампанского? — Я начала озираться по сторонам в поисках Луизы.
— А ты давно работаешь в «Обзервере»? — спросил Дэвид.
— Пару лет.
— А до того?
Я вкратце пересказала свое резюме.
В этот момент любой человек, обладающий хоть какими-то навыками светской беседы и мало-мальски приспособленный к жизни, начал бы расспрашивать Дэвида о его работе, досуге, планах на отпуск, хобби, отношении к клятве Гиппократа (пережиток прошлого или незаменимый свод нравственных ценностей?), политических взглядах и мнении по поводу войны в Ираке.
Но, будучи бесконечно отсталой в плане общения, я решила повеселить окружающих рассказами о своем неудачном дебюте в мире журналистики.
Я начинала в местной газете Обана. Это крохотный городишко на западном побережье Шотландии примерно в двух часах езды от Глазго. Его называют «воротами на острова»; окружающие ландшафты так прекрасны, что дух захватывает. Обан населяют удивительно дружелюбные люди: в первую же неделю человек пять пригласили меня заходить в гости в любое время — дескать, мне всегда будут рады. С другой стороны, я слышала, что Обан — из тех городков, куда можно приехать грудным младенцем, прожить там восемьдесят лет, и некоторые местные жители все равно будут смотреть на тебя косо, как на чужака.
Когда я прогуливалась по набережной в первый вечер, меня несколько раз останавливали незнакомые люди со словами: «А, вы та самая новая девушка из газеты? Из Глазго приехали?» Один мужчина, член городского совета, сказал, подмигнув: «Я все про вас знаю». Я улыбнулась в ответ, хотя мне стало не по себе. Позже я узнала, что этот городок — рекордсмен Британии по количеству камер видеонаблюдения. Местные жители утверждали, что это залог безопасности. «Чужаки» ставили диагноз: паранойя. Когда тамошний шеф полиции с гордостью демонстрировал мне, как именно мое передвижение по городу будет запечатлеваться на пленке, я не ахала от восторга, а настороженно хмурилась.
Я умудрилась продержаться там целый год — при том, что развлечений у меня было ровно три: общение с соседом по дому, уморительным геем, раскрашенным как попугай, дегустация разнообразных сортов виски и ведение ночного ток-шоу для одиноких сердец на местной радиостанции «Обан FM». Шоу называлось «Поезд любви». Подчеркнуто «ночным», низким и хриплым, голосом я выдыхала в микрофон:
— Привет, с вами Рози Ли (главред запретил мне работать на радио во избежание конфликта интересов, так что приходилось использовать псевдоним), машинист нашего поезда любви.
Сразу после вступления шла одноименная песня группы «О’Джейз». На радио никто никогда не звонил, и меня это полностью устраивало — можно было заводить все свои любимые грустные песни. Я посвящала их девушке, которую парень, вокалист рок-группы, бросил ради какой-то соплюшки-блондинки.
— Это, разумеется, была я — не соплюшка-блондинка, а несчастная девушка.
Дэвид улыбнулся. А у него обаятельная улыбка и зубы безупречные.
В газете работали три журналистки. Одна за весь год не сказала мне и пары слов, зато с двумя другими вела себя приветливо и дружелюбно. Еще одна была нормальная, а третья заговаривала со мной только для того, чтобы в очередной раз сообщить: способностей у меня ноль и никакого толку из меня не выйдет. Тяжело быть стажером. Особенно когда тебе двадцать восемь лет. Прочим стажерам было по семнадцать.
В мой первый рабочий день мне вручили кипу старых пресс-релизов, посадили в чулан и велели практиковаться писать короткие новости. «Двухстрочники» — это неинтересные сообщения в двух предложениях, которые никто никогда не читает. Типа таких: «На прошлой неделе суд шерифа Обана признал местного рыбака виновным в краже бутылки водки и бутылки виски из супермаркета и оштрафовал его на двадцать фунтов». Или: «На прошлой неделе на шоссе А85 неподалеку от Обана столкнулись два автомобиля. Никто не пострадал. Движение было прервано на полчаса». На следующий день мне сказали уйти и не возвращаться, пока не найду шесть хороших сюжетов.
В один из первых уик-эндов мне надо было сделать сразу несколько репортажей — про выставку коров на острове Малл, сельскохозяйственное шоу в окрестностях Обана и два благотворительных чаепития. Задание звучало просто: текст и фотографии.
Я горела энтузиазмом. Можно было подумать, я не обозреваю вялую общественную жизнь заштатного городишки, а готовлю масштабный материал для какой-нибудь аналитической телепрограммы, которую смотрит вся страна. С блокнотом наперевес я атаковала дедулю, в восьмой раз подряд получившего награду за самую большую двухкочанную капусту. Я допрашивала его жестко, как узника Гуантанамо: «Докажите, что это не та же самая капуста, которую вы выставляли в прошлом году! Вы давно интересуетесь двухкочанной капустой? Чего вы пытаетесь достичь? Что вы чувствуете после этого невероятного, рекордного прорыва? На что вы планируете потратить призовые полтора фунта?»
Я ужасно смущалась, расспрашивая обладателя награды в номинации «Лучшая молодая телка», кто его питомец — мальчик или девочка и есть ли у него (нее) дети. А еще меня чуть не затоптали злобные хайлендские коровы, когда я месила грязь в тесном загоне, пытаясь сфотографировать телку-чемпионку. Заметьте — на высоких каблуках (я, а не телка). Но в целом, как мне казалось, я отлично выполнила работу. То есть четыре работы. Попивая пятнадцатилетнее «Гленморанги» в пабе «Обан Инн» в воскресенье вечером, смертельно уставшая, я искренне гордилась своими первыми достижениями на поприще журналистики и чувствовала себя прирожденным репортером. Но в понедельник утром меня спустили с небес на землю. Когда я заканчивала оформлять статью про коровью выставку, за моей спиной внезапно началось какое-то брожение.
