Ирина Тарасова - Не бойся, малышка
Таня вздрогнула, но осталась на месте.
— Я в ванную…
Она заперла за собой дверь, подошла к раковине, крутанула сразу оба крана. Вода с силой ударилась о фаянс и, рикошетом, брызнула на нее. Уменьшив напор, Таня опустила ладони под струю воды. Вода заскользила по ее пальцам.
«Ведьма», — прошептала она, глядя на свое отражение в зеркале. В помутневших глазах застыла боль. Она опустила взгляд. На стеклянной полке, прикрепленной к зеркалу, лежал фен. Таня посмотрела на воду, перевела взгляд на фен. Она вспомнила сцену из американского фильма, где женщину убивают в ванной, полной воды, кидая в воду включенный эпилятор. «Наверное, фен тоже подойдет», — подумала она.
— Ты что, решила ванну принять? — раздался голос из-за дверей.
— Нет, душ, — ответила она и закрыла краны умывальника.
— Долго не возись, Максим ждет.
— Ладно, — крикнула она, сбросила халат и осторожно шагнула в ванну, ступней ощущая прохладу скользкой поверхности.
Теплые струйки душа лизнули ее плечи. Таня сняла со стойки никелированный шланг и стала водить рукой сверху вниз, следя взглядом, как вода омывает ее грудь, спускается по ложбинке к пупку; щекоча бедра, скатывается между ног. От наслаждения она закрыла глаза. «Как хорошо», — прошептали ее губы. Мысли о смерти мгновенно оставили ее. Ощущение живого тепла, безотчетной неги, которые дарила мягкая, теплая вода, вытеснили из головы все дурные мысли.
— Я готова, — сказала Таня.
Виталий Михайлович скептически оглядел ее сверху донизу.
— Что-то не так? — растерялась она, уловив недовольство на его лице.
— Штаны, — скривился он.
— Джинсы, — поправила Таня.
— У тебя что, ноги в цыпках?
— Не поняла…
— Платье надень, — приказал он.
— Зачем? Так удобнее… — растерялась она.
— Как клонированные… Голубые джинсы, черная майка. Переоденься.
— У меня только брюки… — солгала она. Ей не хотелось надевать платье, в котором она вчера была на дискотеке.
Виталий Михайлович достал бумажник, отсчитав несколько купюр, положил на стол.
— Купи себе что-нибудь красивое. Повторюсь: ты должна для Максимки стать лекарством.
Таня смотрела на купюры, прикидывая, что можно будет купить на эти деньги.
— Максиму прописаны положительные эмоции. Много положительных эмоций. Для этого ты и нужна. Никакого хныканья, капризов и прочего. Чтоб жизнь — как праздник, поняла?
Таня кивнула, не поднимая глаз.
…Когда они вышли, серая «Волга» стояла у подъезда.
— Я сейчас, — сказала Таня и побежала к торцу многоквартирного дома. — Дубль два, — прошептала она и, размахнувшись, бросила в мусорный бак шуршащий пакет, в котором упокоилось ее леопардовое платье.
— Я тебе доверенность выписал, — сказал Виталий Михайлович, когда она подошла к машине. — Действительно хорошо водишь? — спросил он, протягивая ей вдвое сложенный листок.
— Спросите у Максима, — ответила Таня. Почему-то рядом с «Волгой» она чувствовала себя уверенней.
— Ладно… Сейчас езжай за мной. Покажу тебе один магазин.
Виталий Михайлович сел в стоящий неподалеку серебристый «опель». Таня раскрыла сумочку, достала связку ключей, вздохнув, нажала на кнопку брелока. «Волга» подмигнула ей, и она села на водительское место.
Виталий Михайлович высадил ее у двухэтажного универмага. На втором этаже, в отделе европейской одежды, к ней подошла продавщица.
— Вам помочь? — спросила она с заинтересованностью в лице.
— Нет. Вообще-то да, — ответила Таня, нерешительно оглядываясь на манекен, стоящий у входа. — Мне нужно платье.
— Для коктейля?
— Не поняла…
— Вечернее? Деловое? «Стрит»?
Таня растерянно оглянулась на манекен.
— Примерьте. — Продавщица протянула ей что-то бело-голубое.
— Костюм Снежинки? — пошутила Таня.
— Феи, — спокойно ответила продавщица. — Примерьте. Новое поступление. Мне кажется, вашему мужчине должно понравиться.
Таня зашла в кабинку. Когда она надела платье, продавщица чуть отдернула занавеску.
— Как будто на вас шили. Я сразу заметила, что у вас узкая талия и широкие бедра. Это очень красиво.
Таня обхватила себя, будто удивляясь узости своей талии.
— Хоть на обложку, — продолжала продавщица. В ее глазах читалось неприкрытое восхищение. — Обязательно возьмите, не пожалеете.
Таня вошла в палату в своем новом бело-голубом платье с короткими рукавами. На ногах у нее было туфли-лодочки, на плече — элегантная дамская сумочка из темно-синей кожи.
— Шикарно! — сказал дородный мужчина, с которым Максим накануне играл в шахматы. На этот раз в его руке была стограммовая бутылочка.
Таня неодобрительно покосилась на него.
— Ваше здоровье! — сказал толстяк и отпил глоток.
— Вам нельзя, — нахмурилась Таня, припоминая, что этот мужчина уже пережил инфаркт.
— Теперь у меня только одна радость… Вернее, две: выпить и закусить, — сказал толстяк. — А вы развлекайтесь, — добавил он и, подмигнув, вышел.
Таня проводила его взглядом и села на стул, с которого он только что встал.
— Жизнелюб, — сказал Максим.
— Жизнегуб. Вы же сами сказали, что у него гипертония. Еще один инфаркт он не переживет.
— Он уже сто жизней прожил.
— Хоть сто пять. Зачем добровольно приближать себя к смерти?
Максим помолчал немного, пристально глядя на нее.
— Когда жив — смерти нет, — сказал он. Его голос был тверд, а взгляд остановился где-то на уровне ее груди. — Нужно наслаждаться каждой минутой.
Таня опустила голову, проверила, не виднеется ли кромка бюстгальтера в горловой прорези. Максим отвел глаза и продолжил:
— Знаешь, я вот вчера лежал в темноте и думал. Если б тебя не оказалось рядом и тот трейлер смял бы меня…
— Вы помните? — удивилась Таня.
Максим всем корпусом развернулся к ней.
— Когда грудь сжало, я как будто выпрыгнул из тела и наблюдал за всем со стороны. Я… ты… машина навстречу… Знаешь, а умирать не страшно.
Таня пристально посмотрела на него:
— Неправда, я видела ваши глаза…
— Ты права… Страшно… — Секунду он молчал, разглядывая свои ладони. — Жил, ел, спал, а потом раз — и просто кусок мяса.
Его голос звучал глухо, как из-под земли. Таня больше не могла скрывать под маской хладнокровия охвативший ее страх. Лицо Нины всплыло в ее памяти: нос картошечкой, круглые, наивные глаза, приоткрытые губы…
— Закопают, пройдет время — и останутся только кости, — продолжал он, не чувствуя, какой ужас охватывает ее.
— Не надо! — закричала она, зажимая уши. — Я шла к вам… новое платье… у меня было такое настроение! Мне хотелось петь, любить всех, а сейчас…
Она наклонилась, пряча лицо в ладонях, и разрыдалась. Максим встал, наклонился над ней. Ее медного оттенка волосы сбились в сторону, обнажив длинную тонкую шею; она тряхнула ими, и от нее дохнуло запахом, таким легким и в то же время дурманящим, что у Максима даже защипало в носу от приступа сентиментальности. Он коснулся пальцами ее шеи. «Это стало моим любимым местом», — подумал он, ощущая нежность ее кожи, наклонился и запустил пальцы в ее волосы, повернул к себе. Из ее глаз продолжали катиться слезы, нос распух, щеки были мокрыми, губы набрякли.
Максим наклонился и поцеловал ее в эти набрякшие губы, ощущая солоноватый вкус слез.
Она растерянно моргнула, из-под век скатились еще две прозрачные крупные капли. Он отстранился, взял салфетку со стола, подал ей. Таня вытерла щеки, высморкалась и чуть виновато улыбнулась.
— Давай о плохом не будем, — сказала она, всхлипнув. — Только о хорошем.
— Давай, — согласился Максим, и ироничная улыбка тронула его губы. — И больше не выкай.
Она подняла к нему заплаканное лицо.
— Мне твое платье очень понравилось, — сказал Максим. — Ты мне вся нравишься.
Он сел на пол, снял с одной ее ноги туфлю и взял узкую ступню в свои ладони. Таня дернула ногой.
— Ой, щекотно.
Не разжимая рук, Максим прислонил голову к ее бедру, закрыл глаза. Его рука, будто сама по себе, поползла вверх. Таня сжала колени, ладонь осталась между ними. Он пошевелил пальцами.
— Щекотно же… — с капризными нотками в голосе повторила она.
— Ну и смейся на здоровье, — сказал Максим, вытаскивая руку.
Он сидел на полу и смотрел на нее снизу вверх. «Какая красивая девочка, — думал он, разглядывая ее белоснежную шею, острый подбородок, плечи. — И запах от нее особенный». Максим положил голову на ее колени. Таня, чуть помедлив, приподняла руку и слегка коснулась его редеющих волос.
— Мр-р-р… — проурчал он.
Таня смотрела на лысеющего взрослого мужчину, и ей было неловко от его непонятной для нее игры. Она коснулась мочки его уха. Мочка была мягкой и прохладной. Она невольно улыбнулась.
