Энн Эдвардс - Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару
Статья была подписана полным именем Пегги — «Маргарет Митчелл Апшоу». Ей было приятно видеть свое имя в газете, и тем не менее только по настоянию Джона она в ближайший понедельник утром отправилась к Перкенсону просить, чтобы ей выделили собственный стол в редакции и дали должность очеркиста. В итоге она получила и то, и другое, но прошло еще несколько месяцев, прежде чем ее зарплата поднялась до гордой отметки в 30 долларов в неделю, что все равно было меньше, чем у журналистов-мужчин из отделов спорта и новостей. Ей сразу же дали другое задание, но к тому времени она уже поняла, что ее подпись под статьями должна быть простой — «Пегги Митчелл». Именно так она и стала подписываться.
Ее новый стол стоял теперь у окна. Внизу, прямо под ним, проходили железнодорожные пути, и паровозы извергали густые облака сажи и дыма, из-за которых зимой ничего не было видно и дышать было трудно. Пегги быстро и метко окрестила редакцию «черной дырой Калькутты».
И стол, и стул Пегги в редакции были рассчитаны на более крупного человека, и пришлось вызывать дворника, который и отпилил по три дюйма от всех ножек. Стол Медоры Перкенсон стоял рядом справа, а отношения между обеими женщинами были прекрасными с их первой встречи. Медора, на несколько лет старше Пегги, темноволосая, круглолицая одаренная женщина, во многом поразительно напоминала Пегги ее мать, Мейбелл, — властными манерами, в которых некоторые усматривали замашки босса, незаурядными организаторскими способностями и социальной ответственностью, способностью быстро схватывать суть дела. Даже бывалые репортеры внутренне съеживались, встречаясь взглядом с Медорой, но Пегги она быстро взяла под свое покровительство в чем, надо признать, молодая женщина нуждалась недолго, поскольку оказалась способной в своей работе быстро стать наравне с мужчинами.
Эрскин Колдуэлл, как раз в то время работавший репортером в «Джорнэл», вспоминал, что выглядела Пегги «модной и элегантной, за исключением ее обуви — с застежкой из пуговиц и с большими толстыми каблуками, которые чертовски громко стучали при ходьбе». Сама Пегги тоже очень хорошо это сознавала и писала в письме Фрэнсис: «Я похожа на вешалку для шляп, поскольку из-за моей лодыжки вынуждена носить туфли с высокой шнуровкой, а потому что бы я ни надела — я все равно выгляжу ужасно».
Колдуэлл также вспоминает, что «была она достаточно бойкой и самоуверенной, чтобы получить прозвище «пузырь», но очеркисты не общались с людьми из отделов новостей или спорта, которые считались самыми привилегированными сотрудниками в газете.
Жизнь в «Джорнэл» заставляла быть профессионалом, ибо как раз напротив через улицу располагался конкурент — вечерняя газета «Джорджиан». Обе газеты старались сжить друг друга со света или по крайней мере превзойти в яркости заголовков. В 20-е годы Атланта была крупным железнодорожным центром с массой гостиниц и, возможно, наиболее традиционным городом Юга. В нем, казалось мне, постоянно был наплыв известных политиков, бизнесменов и спортивных звезд, всегда готовых прокомментировать события или дать интервью. Очень хороший для газетчика город».
Ему вторит Уильям Хоуленд, также работавший вместе с Пегги: «В 20-е годы работа в газете предъявляла суровые требования к журналистам как в физическом, так и особенно в профессиональном плане. Это были дни экстренных выпусков, когда газетчикам приходилось напрягать каждый нерв и мускул, чтобы первыми донести до публики какую-нибудь значительную новость; когда именно торговцы газетами, кричащие: «Экстра! Экстра!», первыми оповещали публику обо всех сенсационных событиях».
Несмотря на внешнюю непривлекательность здания, в редакции «Джорнэл» царил дух товарищества и корпоративности. Во время ланча кафетерий, находившийся в подвальном этаже и прозванный его посетителями «Тараканник», бывал забит до отказа персоналом всех уровней — от высших руководителей до печатников в запачканных халатах и потных рубашках.
Все они или сидели за шаткими столиками, или стояли у буфетной стойки, крича налево и направо, перебрасываясь шутками и поедая «простую грубую пищу». По словам Хоуленда, это была шумная непринужденная компания, и хотя все они жаловались на низкую зарплату, тем не менее работали эти люди с таким энтузиазмом, который никогда не купить за деньги. Они с полной отдачей трудились долгими часами и в конце дня, откладывая в сторону работу, «выпускали пар» перекидываясь злыми шутками, которые могли относиться к любому из отделов газеты.
Очень быстро Пегги стала своей в этой команде. Она по-прежнему постоянно встречалась с Джоном Маршем, но тем, кто был близко знаком с ними обоими, их отношения скорее напоминали тесную дружбу, нежели нечто более романтическое. Зависимость Пегги от Джона росла день ото дня: она не только показывала ему большинство статей, которые писала, но и позволяла редактировать их.
Одна из ее ранних заметок, уцелевшая в гранках, содержит сделанные его рукой исправления и зачеркивания. Причем опубликована была эта статья точно в том виде, как Джон отредактировал ее. Ее заголовок, «Атлантские дебютантки покорены Тутанхамоном», также написан рукой Джона.
Все исправления очень точны и не затрагивают стиль произведения. Нет сомнений, что Пегги извлекла большую пользу из учительского и редакторского прошлого Джона, поскольку именно благодаря ему ее статьи становились все более профессиональными, а стиль совершенствовался на глазах.
Работала Пегги шесть дней в неделю по шесть часов в день, уходя из дома в семь утра, еще до того, как приходила кухарка Бесси. Она садилась на трамвай, остановка которого была как раз рядом с ее домом, завтракала в «Тараканнике» и затем первой появлялась в редакции «Джорнэл». Очень скоро, буквально в течение нескольких месяцев, она превратилась в самого плодовитого очеркиста в газете.
Согласно записям, которые сохранились до нашего времени, за 4 года и 4 месяца, проработанных ею в газете, Пегги написала 139 статей, подписанных ею, и 85 заметок в разделе новостей, помогала в написании колонок, посвященных известным личностям и фильмам, также написала главу для еженедельного сериала, публиковавшегося в «Джорнэл», когда часть его рукописи была утеряна. Она никогда не жаловалась, когда приходилось работать ночами или когда статья не заслуживала подписи. Надо сказать, что не многие из заметок, написанных ею для Харли Бранча из отдела новостей, были с ее подписью, и хотя Бранч очень хорошо относился лично к Пегги, он, тем не менее, в первую очередь отдавал предпочтение журналистам-мужчинам.
Энгус Перкенсон был не только суровым человеком, но и, как работодатель, сущим тираном. Если он находил, что какое-то слово в статье использовано не совсем точно, то отсылал автора к словарю за другим. Факты, изложенные в статье, должны быть проверены; если необходимо — ссылки и примечания, а также грамотность изложения и тщательность во всем.
Пегги четко и без возражений придерживалась этих правил. Она никогда не подводила редакцию и никогда не считала, что выполнить какое-либо задание — ниже ее достоинства. А благодаря редакторской помощи со стороны Джона ее статьи редко нуждались в редакционной правке.
Обычно она писала сначала заключительную часть статьи, а уж потом бралась за начало. Эту курьезную привычку она сохраняла не «благодаря примеси китайской крови» — как она объясняла, — но потому, что, лишь сформулировав основную мысль статьи, она могла развить ее и перейти к началу.
Все свои статьи она печатала на старом «ундервуде»; у него недоставало клавиши пробела, но он «имел самый хороший ход каретки среди всех машинок, на которых она когда-либо работала».
Не погрешив против истины, можно сказать, что дни работы в газете были самыми счастливыми в жизни Пегги.
Больше всего ей нравилось интервьюировать атлантских старожилов, причем «многие из вопросов, которые я задавала им, — вспоминала она позднее, — не имели никакого отношения к статье, которую я в итоге писала. Меня интересовало, что чувствовали люди во время осады Атланты, куда доставлялись списки раненых, что ели во время блокады, целовали ли молодые люди девушек до свадьбы и как прекрасные леди ухаживали за ранеными в госпиталях». Она не задумывалась, почему задает такие вопросы, ей «просто хотелось знать некоторые вещи». Она всегда любила разговаривать с людьми на такие темы, в которых ее собеседники разбирались лучше всего, а старожилы, как правило, лучше всего знали воину и тяжелые послевоенные времена, и потому воспоминания их были столь живыми и яркими.
Политика и экономика почти не интересовали Пегги, и она редко затрагивала эти темы. И тем не менее именно она брала интервью у вице-президента Кулиджа, когда незадолго до смерти президента Гардинга чета Кулиджей проездом находилась в Атланте. В заметке Пегги не упомянула о своей встрече с Кулиджем в доме миссис Пирсон, а, отметив его «молчаливость и длинные ноги», большую часть статьи посвятила обсуждению склонности Кулиджа к разглядыванию витрин магазинов. Миссис Кулидж заметила, что муж часто возвращается с прогулок по магазинам с какой-нибудь покупкой, которая, по его мнению, должна ей понравиться, и что в такие моменты — хотя он очень экономный и бережливый человек — он превращается «в самого экстравагантного из мужей».
