Кэрол Мэттьюс - В радости и в горе
У нее на подбородке был томатный соус, и это было очень трогательно. Мэт взял салфетку и вытер ей подбородок.
— Неразумная трата денег, — ответил он, — слишком уж дорого.
— У тебя такая глубокая морщина на лбу.
— Я просто много размышляю о жизни.
— Вот это да, — усмехнулась Холли, — а я-то думала, что наркотики — это только моя слабость.
— Слишком большое количество кленового сиропа всегда оказывает на меня такое воздействие, — произнес Мэт.
— Похоже, что музыка и ночные клубы — это не твоя стихия.
— Наверное, хотя когда-то было по-другому.
— Я всегда думала, что Лондон — это как раз то место, где можно оторваться по полной программе.
— Так оно и есть. Но, возможно, в прошлом я отрывался таким образом слишком часто.
— И давно ты пишешь о музыке?
— Уже несколько жизней. — Мэт хлебнул теплого сладкого чая. — По крайней мере, иногда мне так кажется.
— Можно спросить тебя кое о чем?
Мэт кивнул.
— Что ты на самом деле думаешь о «Крутоголовых»?
— На самом деле? — Мэт нанизал на вилку несколько последних кусочков блина.
— Мне хочется знать. Правда.
Он положил нож и вилку на тарелку и откинулся на стуле, прислушиваясь к голосу Джона Леннона, который тихо лился из динамика над головой. «Я мог бы что-то сказать, но ты будешь страдать…»
Мэт сложил перед собой руки.
— Я думаю, что на самом деле они просто ужасны.
— Насколько ужасны?
— До самой крайней степени.
— Ужаснее, чем…
Мэт разделался с остатками блина и покрутил пустой вилкой. Он вырос на «Бей Сити Роллерз», «Уомблз», на сестрах Нолен и на тирольских песенках пухленьких девочек, которые даже на фоне «Крутоголовых» были просто ужасны, по-своему, конечно.
— Ужаснее, чем… Мэри Осмонд, когда она поет «Бумажные розочки».
— Такие ужасные?
— Боюсь, что такие.
— О!
Холли подцепила пальцами другой кусок бекона и захрустела им.
— А знаешь…
Мэт подождал.
— Я ведь тоже так считаю. — Рот ее растянулся в улыбке, лицо просияло. Она опустила глаза и хихикнула.
Мэт тоже рассмеялся, искренне, от души, заглушив Леннона и заставив других посетителей этой малонаселенной столовой отвлечься от своих тарелок.
— И тем не менее ты напишешь о них хорошую статью.
— Меня можно попытаться убедить это сделать.
— Они неплохие ребята, — сказала она. — Они не стараются управлять всем миром. Но их музыка воняет.
— Как же ты можешь работать с ними?
— А я умею хорошо притворяться.
— Да, ты и меня обдурила.
Ее лицо вдруг стало серьезным.
— Я совсем не собираюсь обманывать тебя, Мэт.
— Со мной лучше в такие игры не играть, Холли.
— Уже поздно, — мягко сказала она, — или рано?
Мэт встал, чтобы взять счет.
— Я угощаю. — Холли вытянула счет прямо у него из-под пальцев. — Производственные расходы.
— Ну что же, спасибо.
— Ты был прав, завтрак и правда может доставить большое удовольствие. Хотя, возможно, секс без дальнейших обязательств был бы приятнее.
— Об этом и речи быть не может.
Холли надела куртку.
— Я живу здесь недалеко.
— Я поймаю тебе такси.
— Мы можем немного прогуляться. Нам надо подышать воздухом. Можешь обнять меня. Может быть, тебе понравится, ты же еще не пробовал.
— Ты когда-нибудь успокоишься, Холли Бринкмен?
Она остановилась и взяла его за руку:
— Только тогда, когда получу, что хочу.
Глава 17
Мероприятия по Плану Подготовки к Свадьбе были приостановлены. На ночь. Время отхода к долгому десятичасовому сну, который должен был сделать их свежими и красивыми, уже давно прошло. Гости уехали, и даже другие подружки невесты после наступления полуночи растворились в воздухе, однако Марта не проявляла никакого желания идти спать.
Марта и Джози сидели на подоконнике в комнате Марты, свесив ноги на покатую черепичную крышу, уходившую вниз. Скат карниза сливался с чернильной чернотой ясного неба, а яркие дырочки звезд были, казалось, проделаны той же острой булавкой, которой холодный воздух покалывал кожу. Еще немного, и рассвет разрушит это очарование.
Марта нашла им обеим пижамы с начесом и пуховые носки, а от холода их защищали одеяла, в которые они завернулись. Двоюродная сестра Джози затянулась сигаретой с марихуаной, которую они курили пополам.
— Последний раз я курила это в семнадцать лет, — сказала она.
Джози взяла сигарету, пока Марта выдувала из носа непрерывную, меланхоличную струю.
— Я тоже.
— Сейчас наркотики уже не модны, — сказала Марта. — Как и алкоголь или случайный секс. Все маленькие радости жизни постепенно теряют остроту. Ты согласна?
— Скоро выяснится, что телевизор приводит к раку глаз, и что нам тогда останется?
Они обе фыркнули.
— Я так рада, что ты здесь, Джо-Джо. — Марта протянула руку и сжала руку сестры.
— И я тоже рада.
— Мне так плохо без Джинни. — Глаза Марты заблестели в лунном свете. — Она была отличной матерью.
— Вы всегда жили как кошка с собакой.
— Странно, но все это не имеет значения, когда становится слишком поздно, чтобы что-то исправить.
— Завтра тебе будет очень ее не хватать.
Марта кивнула.
— Когда церемония в церкви закончится, мы с Джеком подойдем и постоим у ее могилы. Всего несколько минут. Я положу на нее свой свадебный букет.
— Это будет очень трогательно.
— Любопытно, как все складывается в жизни. — Марта задумчиво смотрела в небо. — Вот Орион, — она указала сигаретой на одно из созвездий, — красавец охотник. Когда я смотрела на него, я представляла, что где-то есть мой герой, и он тоже смотрит на него, а однажды он появится в моей жизни, и мы оба будем знать, что нас связало что-то, что выше нас, и что мы предназначены друг другу и будем вместе до самой смерти. — Марта хмыкнула; так хмыкнул бы каменный памятник. — Романтично?
— И ты нашла своего героя?
— Я когда-то так думала. Думала, что этот человек очень близок к тому образу, который я себе представляла. Может быть, он появился не в то время.
— Вокруг не так уж много таких мужчин. Надо было за него держаться.
— Ты стараешься обратить в свою веру уже обращенного. Я ведь думала, что мир полон замечательных мужчин. И что все, что нужно сделать, это сесть и выбрать из шеренги. Чем старше я становлюсь, тем все больше осознаю, что всех замечательных мужчин уже разобрали, а мне приходится выбирать из неликвидных остатков.
— Что у вас было с Гленом?
Марта посмотрела в сторону и шмыгнула носом.
— Почему ты об этом спрашиваешь?
— Просто любопытно.
Марта подняла бровь.
— Ладно, проныра. Я была немного удивлена, увидев его здесь.
— Только удивлена?
— Возможно.
— Он очень красивый.
— Я заметила.
— Он тоже считает тебя красивой.
— Просто замечательно.
Марта откинула голову, прижавшись к оконной раме.
— Я думала, что он мой герой. В старших классах мы всегда были вместе. В нем было все, чего я ждала от мужчины. И я обожала его. И думала, что он обожает меня. — Она проследила взглядом за струйкой дыма, завитки которого исчезали в черноте неба.
— Ну и?
— Ну и. Когда мы окончили школу и перед нами была вся жизнь, я почувствовала, что беременна. — Она сжала губы и посмотрела на Джози.
— Черт.
— Я не сказала никому, — продолжила она, обняв прижатые к груди колени, — даже тебе. Даже Джинни. Никому. Я не сказала никому, кроме Глена. А для него имели значение только его собственные дела. Он сказал, что не сможет взять на себя ответственность за ребенка. Он сказал, что это разрушит нашу жизнь, и его, и мою. Ему тогда только что предложили перспективную работу в Европе, и он не хотел ее упускать. Короче, ему не нужен был этот ребенок, и я была не нужна.
Джози глубоко вздохнула:
— Черт.
— Я сделала аборт. За который заплатил Глен, благородно, ничего не скажешь. Он получил эту работу в Европе, и в последний раз я видела его перед отъездом.
— Подлец.
— Он писал мне каждый год, перестал только два года назад. В каждом письме говорилось, что он жалеет о том, что произошло, что все еще любит меня и что сделает все возможное, чтобы все исправить.
Марта сделала последнюю затяжку почти догоревшей сигаретой и потушила ее о подоконник. Она подняла лицо к небу и тяжело выдохнула дым.
— Я рвала все его письма.
— Черт. — Джози тоже вздохнула. Обе они в молчании смотрели на Орион. — Ты жалеешь об этом?
— Об аборте или о разрыве с Гленом?
Джози пожала плечами.
— И то, и другое трудно было пережить. Но в то время казалось, что именно так и надо делать. Все равно уже ничего не изменить. Но сейчас бы я поступила по-другому.
