Элизабет Эштон - Альпийская рапсодия

Ивлин посмотрела на него отсутствующим взглядом, как на незнакомого человека.

— Понимаешь, когда-то я играла это произведение, — прошептала она. Легкая улыбка, исполненная гордости, тронула ее губы. — Но я играла его так, как это следует делать.

— Я знаю. Я слышал твою игру.

До Ивлин не сразу дошел смысл его слов. Она подняла голову и, широко открыв глаза от удивления, уставилась на него.

— Ты не мог меня слышать!

— И все же я слышал. Я ездил в Лондон послушать Изабеллу Равелли.

— Тогда… тогда ты все знаешь?

— Я думаю, что мне удалось собрать картину воедино. — Очень осторожно он поднес ее левую руку к губам. — И нельзя сотворить никакого чуда?

— Нет, для таких, как я, не существует чудес. — Ивлин резко отдернула руку. Если бы она решилась наконец рассказать Максу о своей загубленной карьере, то она хотела бы, чтобы это прозвучало неким драматическим откровением, а не робким признанием, сделанным шепотом в театральном буфете. Однако оказалось, что ей собственно и нечего открывать. Если Макс видел ее в Лондоне, то он с самого начала знал, кто она такая.

— Значит… когда ты встретил меня на лугу… ты узнал меня?

— Мне показалось, что узнал, но я не был абсолютно уверен. Имя было совсем другим, хотя инициалы совпадали. Я всегда подозревал, что Изабелла Равелли — это псевдоним. Это имя было немного… ненатуральным. К тому же ты изменилась.

— А знаешь, почему? — громко воскликнула она. — Знаешь?

— Тише, Иви, — успокоил ее Макс, когда один из бизнесменов удивленно повернулся к ним. — Выпей кофе.

Ивлин послушно подчинилась, и постепенно ее возбуждение прошло, уступив место любопытству.

— Но почему ты ездил послушать меня? Я не думаю, что мое имя было известно в Австрии… хотя может быть… — Она замолчала.

— Музыка моя профессия. Я работаю со многими концертными залами. Я читал рецензии на твои выступления и, признаюсь откровенно, не очень доверял им. У меня были в Лондоне свои дела, и я решил воспользоваться случаем, чтобы тебя послушать. Я ожидал увидеть просто талантливую пианистку, но встретил гения. И я нашел… еще кое-что.

Ивлин отреагировала только на одно слово.

— Ты решил, что я — гений? В самом деле?

— Да, насколько пианист может быть гением. Сам Лист не мог бы сыграть лучше, чем ты.

— О! — Взгляд Ивлин упал на ее левую руку. — А потом случилось это несчастье, — произнесла она упавшим голосом.

— Ты же можешь заняться чем-нибудь другим, — сказал Макс, не обращая внимания на отчаяние в ее голосе. — Ты когда-нибудь пробовала писать музыку?

— Да. Это были глупые детские вещи. Я не композитор, я — исполнитель.

— Но у тебя в душе живет музыка. Это могло бы восполнить твою потерю.

— Ничего нельзя восполнить, — с жаром возразила она. — Ты думаешь, я соглашусь стать третьесортным композитором, когда была первоклассным пианистом? Я хочу все или ничего.

— Понимаю.

— Но ты… ты ведь тоже музыкант? — спросила Ивлин. — Ты пишешь музыку?

— Нет. Я играю на многих инструментах, но непрофессионально. Иногда дирижирую. Музыка очень много значит для меня.

— И ты лишь вскользь обмолвился об этом?

— Я понял, что музыка — болезненная для тебя тема, — сдержанно заметил он, — а когда я рискнул пригласить тебя на концерт, и ты упала в обморок, я решил, что только подливаю масла в огонь.

— Бедный Макс! — Она смущенно засмеялась. — Но я ужасно рада твоему приглашению, ты, можно сказать, снял с меня заклятие.

— На это я и рассчитывал.

— Ты, наверное, решил, что я со всеми своими комплексами и табу превратилась в истеричку, — грустно произнесла Ивлин. — Но я не всегда была такой. — Она задумчиво посмотрела на Макса, жалея, что он мало знал ее раньше, в зените ее славы. — Тебе понравилась моя игра, значит, если бы судьба сложилась иначе, мы могли бы встретиться, но при других обстоятельствах, и я не выглядела бы печальным призраком. — Ивлин вздохнула о несбыточном. Тогда она была бы сияющей звездой.

— Когда я увидел твою руку, я начал сопоставлять факты, — сказал Макс. — Я долго пытался разыскать Изабеллу Равелли. Я надеялся, что будут объявлены новые выступления и ты как комета пролетишь по всей Европе, но когда никаких сообщений не последовало, я начал думать, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Твой агент сказал, что ему ничего не известно, и я был ужасно разочарован, когда все мои усилия найти тебя оказались тщетными.

— Но почему? Я не была слишком важной особой.

— Для меня была, — просто ответил он. Потом, заметив тень сомнения на ее лице, засмеялся и добавил: — Естественно, я хотел заключить с тобой контракт, пока твои гонорары не стали слишком высокими. Но как тебе удалось избежать внимания прессы? Насколько мне известно, о несчастном случае ничего не писали, иначе бы я прочел сообщение.

— Оно появлялось с фотографией Гарри. Он тогда был знаменитостью, а я — лишь восходящей звездой. Очень немногие знали мое настоящее имя, а журналисты еще не проникли в мою частную жизнь. К тому же я почти не пострадала. — Ивлин грустно усмехнулась. — Кажется, меня упомянули лишь как невесту Гарри. Это порадовало бы его. Он всегда говорил, что одной знаменитости в семье вполне достаточно.

— Но его спорт даже нельзя сравнивать с твоим искусством.

— Пожалуй, но Гарри был к нему равнодушен, и я собиралась отказаться от выступлений перед публикой, когда мы поженимся.

— И он позволил бы тебе это сделать?

— Он настаивал на этом.

— Боже! Он, наверное, был не в своем уме! Разве он не понимал, что такой талант, как твой, рождается раз в столетие?

— Он был спортсменом; серьезная музыка его не волновала.

— Тогда ты тоже была не в своем уме, когда согласилась выйти за него замуж. — Глаза Ивлин угрожающе сверкнули, но Макс спокойно продолжил: — Я могу понять, что ты чувствовала, лишившись возможности играть на своем рояле, но я не понимаю твоего безрассудного увлечения совершенно недостойным человеком. Твоя травма привела к невосполнимой потере большого таланта — это вызывает сочувствие, но то, как ты сентиментально цепляешься за память Гарри Тревера, просто меня выводит из себя.

— Я это заметила, я же не слепая, — нахмурившись ответила Ивлин, — но это был траур и по моей музыке тоже. Я надеялась, что ты никогда не узнаешь, кем я была, поэтому я намеренно пыталась казаться другой.

— И напрасно, от этого я еще больше злился. Ты такая красивая, Иви, но упорно пытаешься сделать из себя пугало.

Теплый взгляд Макса и мягкие интонации его голоса несколько успокоили Ивлин, хотя ей не нравилась прямота, с которой он говорил ей неприятные вещи.

— Ну, сегодня я не пугало, не так ли? — спросила она, но не упомянула о том, что так оделась исключительно для него.

— Несомненно. Надеюсь, ты навсегда рассталась со своей траурной одеждой.

— Но я действительно любила Гарри, — возразила Ивлин. — Ты напрасно рассказал о нем тете Эми.

— Она все и так знала, — коротко ответил Макс, — все знали, кроме тебя. Тот, кого это касается, всегда узнает последним. Я думаю, что это должно окончательно убить в тебе любовь к Гарри.

Известие пришло слишком поздно, чтобы по-настоящему причинить ей боль, потому что со временем прежнее чувство Ивлин уже охладело, но девушка упорно не хотела признаться в этом Максу. Ей нужно было найти какую-нибудь защиту. Ивлин была уверена, что Макса интересовала только Изабелла; он восхищался ее талантом и, очевидно, ее красотой. Шокированный безразличием незнакомой девушки к окружающему миру, он попытался вдохнуть в нее жизнь, и сегодня все завершилось — он вернул Ивлин музыку, от которой она уже не сможет отказаться.

— Любовь нельзя убить, — сказала она. — И хотя Гарри изменял мне, я все равно буду его любить.

Ее утверждение было отчасти правдой. Гарри был мечтой ее юности. Она всегда с легкой грустью будет оглядываться на тот период своей жизни, вспоминая счастливое девичество и его.

Но ее ответ, кажется, Максу совсем не понравился, потому что он помрачнел.

— Ты хочешь вернуться в зал? — неожиданно резко спросил он.

— А ты? — вежливо осведомилась она.

— Нет. Моя миссия окончена.

Значит, он запланировал эту поездку в Мюнхен с тем, чтобы заставить ее разговориться. К чему такие хитрости, с горечью подумала она, Макс мог бы и без этого сказать ей, что знает, кем она была раньше. Но стала ли бы она тогда обращать внимание на свою внешность, не имея стимула в виде приглашения на концерт, короче говоря, вышла бы она из своей раковины без его направляющей руки? Макс вел себя очень мудро, манипулируя ею как марионеткой, но дергал он не за веревочки — он играл ее чувствами.

— Тогда, если ты не возражаешь, я бы предпочла не возвращаться, — сказала Ивлин. — Если музыка вновь вернулась в мою — жизнь, я буду пока принимать ее в небольших дозах.