Мила Бояджиева - Бегущая в зеркалах
- Мой новый дружок, - ласково коснулся Дани усыпанного дождевой россыпью крыла, - послезавтра со скоростью сто километров в час мы умчим тебя к лазурным берегам, старина, Ехи. И никаких, никаких "но".
Когда наступило обещанное "послезавтра", Йохим бросил в багажник свой легкий клетчатый чемодан, чмокнул в щеку перекрестившую его вслед Корнелию, и уже распахнул было дверцу автомобиля, но круто повернулся и направился к дому. Вытянувшись во весь рост у садовой ограды, он сорвал маленькое соцветие сирени с верхушки старого куста, где кисти были совсем еще свежими, и отпрянувшая ветка окатила его мелкими брызгами. Зажав крохотный цветок зубами, Йохим откинулся на сидение и закрыл глаза. Чем объяснялся этот сентиментальный жест отбывающего? Наверное, легкой маетой в самом центре груди, где что-то жало и ныло без всякой на то причины: вот уж пустяк - недельный отдых во Франции, сущая ерунда - забавный эпизод. Но то, что ныло в груди Йохима, что заставило его прихватить с собой этот талисман - влажную сиреневую звездочку, знало наверняка - происходит нечто чрезвычайно важное - в игру вступила, наконец, сама Судьба.
Какой же это пустяк, если случайно протянутая рука вытаскивает из колоды Джокера? Сам не подозревая того, Йохим покусывал и мял губами редкий пятилепестковый цветок...
2.
- А что если мы слегка обогатим твой гардероб, Ехи? Ну, скажем, несколько сместим его в южно-курортном направлении? - небрежно предложил Дани, притормаживая у одного из центральных магазинов.
Витрины, выглядевшие очень солидно, демонстрировали не только дорогой, небрежный стиль курортного оснащения - костюмы, сумки, шляпы и обувь, но и хорошего дизайнера: все это великолепие в светлых соломенно-белых тонах было разбросано среди снопов натуральной кукурузы, увязанных толстыми джутовыми веревками.
- Ты уверен, что меня нельзя показать в твоем обществе без этого прикида? - спросил Йохим, удивив друга проницательностью.
- Ладно, сдаюсь, Ехи. Если уж честно - ты натуральное чучело. И раз уж тебе настолько все равно, позволь мне заняться тем, что касается лично меня, т.е. оформлением твоего "демонстрационного стенда".
В прохладном мягком сумраке примерочной, стоя в одних носках на мягком ковре, Йохим послушно менял костюмы, рубахи, джинсы. Их ему приносил Дани, внимательно изучавший стойки с мужским барахлом. Приносил, следил за переодеванием, что-то поддергивал, пристегивал и все больше мрачнел: ничего более нелепого, чем Йохим-модник было придумать невозможно. Наконец, Дани сдался, позволив другу с облегчением спрятаться в свои коричнево-бурые вельветовые брюки-мешок и клетчатую "ковбойку" с закатанными рукавами. Это теперь-то, в 1968-м, когда все носилось только в обтяжку, а зауженные джинсы натягивали прямо в ванне, чтобы подсохнув, буквально слиться с тканью. Н-да... Чего стоили стариковские сандалии Йохи на ремешках и рисунок зеленых носок... - Дани пристально изучал своего друга пока тот одевался, застегивался, искал и водружал на переносицу тяжелые очки. Наблюдая за движением его рук, ощупывающих карманы, за косолапой постановкой ступней, развернуты вовнутрь, за его спиной с оборонительно торчащими лопатками, Дани, наконец, понял - во всей этой нелепости, такой органичной, цельной есть свой колорит, свое обаяние беззащитности, безразличия к условностям. Вот именно так надо играть какого-нибудь фанатика ученого. И если полное пренебрежение к внешности и рассеянная чудаковатость означают стиль, то это стиль психа или гения.
- В машину, все ясно! - хлопнул в ладоши Дани, - Большое спасибо, мадмуазель, мы, кажется, вас очень устали, - очаровательно улыбнулся он таращившей глаза на "Делона" молоденькой продавщице, изображая немецкий акцент.
- Да, старик, - обратился Дани к другу уже в машине, - торжественно предупреждаю: с этого момента - ни слова по-немецки - буду штрафовать. Напрягай свои извилины, вспоминай, ты разговариваешь с французом. - Jch verschtehe deutsch nicht.
В другом магазине, торгующем, в основном, для пожилых мужчин вещами уже слегка вышедшими из моды, Дани стал действовать с пониманием дела.
- Мы хотели бы приодеть нашего актера в стиле "ретро", но ненавязчиво, с легким нажимом, - обратился он к продавцу, щедро демонстрируя свою фотогеничную внешность. Тот понимающе кивнул и после долгих переборов в новом большом чемодане Йохима лежал довольно мешковатый летний костюм, жилет ручной вязки с "альпийским" орнаментом, брюки и несколько рубашек, будто извлеченных из дедушкиного гардероба. Сам же "актер", облаченный в легкие штаны светлой холстины, белые парусиновые туфли и бежевую, послевоенного образца "футболку" из шелкового трикотажа с тоненькой молнией у ворота выглядел забавно и даже слегка интригующе. Парусиновая же сумка-портфель дополняла картину, оставалась лишь одна деталь. Дани колесил по узким улочкам и, наконец, остановился под строгой вывеской "Очки".
- Сколько там у темя минусов? Ага, уже пять. Ну-ка, примерь это, Дани снял со стенда окуляры в круглой роговой оправе с мягкими, сильно загнутыми дужками.
- Это еще зачем? Мои такие крепкие! - возмутился потерявший терпение Йохим.
- Пойми, это Цейс и оправа легче. Не будет болеть голова. Да посмотри на себя в зеркало - совсем другой человек! Молодой профессор Динстлер надежда европейской медицины! - смеялся Дани, наблюдая как Йохим прилаживает дужки очков длинными цепкими пальцами. "Вот этими-то ручищами этот тип и режет" - подумал он тут же не без удивления. Но Йохим не стал смотреться в зеркало - очки и впрямь были удобней.
Стараясь больше не задерживаться, они пересекли Италию, объезжая крупные населенные пункты и рассчитывая к ужину оказаться в Сент Поле.
Йохим всего лишь раз выезжал за пределы Австрии, совершив небольшое турне по Германии вместе со школой - страсть к путешествиям и перемене мест его не томила. Теперь же, уносясь вместе с другом, в неведомые дали, он не испытывал ни радостного волнения, ни особой радости. Ощущение, что вектор его жизненного пути, уже определившийся, сместился куда-то в строну, беспокоило и раздражало. Еще совсем недавно в однообразном потоке своей медицинско-обыденной жизни, он тайно томился о навсегда утерянном "беловике" судьбы, в котором его жизненный путь был полон неожиданных волнений, тревог и каких-то иных, ярких неординарных, бурлящих кровь впечатлений. Но та жизнь, которую Йохим вел последние годы, в сущности, в пол силы, в пол вдохновения, в пол радости, теперь казалась ему уютной и вполне насыщенной. Ни перспектива новых знакомств, ни суета Дани с его гардеробом, не казались Йохиму занятными. Вместо ожидаемой эйфории от маленького отпускного приключения в компании Дани, он обнаруживал в себе некую подначивающую к резкости раздражительность.
Йохима нисколько не огорчило, что французскую столицу - мечту туристов всего мира - Дани посоветовал на этот раз объехать. Во-первых, одного-двух часов имеющихся в их распоряжении, было явно недостаточно даже для самого поверхностного путевого впечатления, а во-вторых, в это время суток могли возникнуть серьезные проблемы с проездом по центру города и парковкой и, наконец, Париж еще не утих после майских студенческих волнений. Ежедневно поступали сообщения о новых, зачастую стихийных бунтах и демонстрациях студентов вкупе с примкнувшей к ним разнообразной шушерой.
Дани взахлеб рассказывал о сложившейся ситуации впрямую отразившейся на театральном деле: многие театры, присоединившиеся к бунтующим, открыто противопоставили себя правительству. Искусство как бы стало в оппозицию к государству, отстаивая анархический бунт, проповедуя сексуальную свободу вместо пуританской буржуазной морали и неустойчивость, зыбкость как способ существования.
- Эх, господин профессор, - сокрушался Дани, - могли бы вы там, в своей глуши представить, что по американским штатам разъезжают театрики, ну что-то вроде общин хиппи, которые устраивают свои действа, где попало - в амбарах, гаражах, подвалах. Вначале зрителям предлагают покурить "травку", потом раздеться, а потом... Ну, как бы это выразиться поделикатнее торжествует сексуальная революция, так сказать, коллективный протест... Как это вы там в Австрии обходитесь без этого?
- Все-таки это лучше, чем выпускать кишки или пускать в ход гильотины, - бросил Йохим, с интересом изучая содержимое пакета с провизией.
- А я, видимо, слишком старомоден и, наверное, осторожен, что значит - умен. Меня вовсе не тянет расправиться с "традиционными ценностями" в компании этих немытых "детей цветов" и остервенелых "левых", разгромить бабкин бутик со всеми ее шанелями, корденами - "приспешниками разлагающейся буржуазии", измазать дерьмом стены отчего дома и, возглавив какой-нибудь "театр улицы" подбивать сограждан к повальному греху прямо на Каннской набережной или во дворце Шайо... Уф, Ехи, ты даже не представляешь какой я теперь консервативный, тухлый тип! - Дани перехватил у друга круассан.
