Луиза Вильморен - Жюльетта
В то время как в его воображении витали все эти образы, он держал Рози за руку и смотрел на кучу углей в камине, по которым пробегали маленькие голубые огоньки.
— Огонь затухает, — сказал он и наклонился к корзине, чтобы взять еще несколько поленьев, но она помешала ему.
— О! Нет, поставьте лучше решетку, и уже пора подниматься наверх, — а когда он помогал ей встать, она вздохнула и добавила: — Я устала, скорее всего, это от свежего воздуха.
— Да, конечно, от свежего воздуха. После ванной вы пойдете в постель, и мы поужинаем в вашей комнате. Там нам будет уютнее, чем внизу.
— Особенно с тех пор, как здесь побывал столяр, — весело ответила она.
Проходя через гостиную, Ландрекур увидел свое отражение в зеркале. Ему показалось, что чей-то голос произнес: «Ты разлюбил», — и он ускорил шаги.
Г-жа Фасибе устало потянулась и закрыла лицо руками.
— О! Какой беспорядок, — сказала она. — Хотя нужно признать, у нас не было времени заниматься уборкой.
— Не беспокойтесь. Окажите мне удовольствие быть вашей горничной. Когда вы закончите ваш туалет, все будет в порядке, и ужин будет готов.
Как только она закрыла за собой дверь ванной, он опустил шторы и пошел заниматься ужином. Но распаковывал ли он покупки, готовил ли какое-либо блюдо, накрывал ли на стол возле постели г-жи Фасибе, в каждом его движении чувствовалось больше покорности, чем радости. «А мой дикий зверек, нужно ведь и его накормить, — подумал он, — а не то он скушает и Рози, и меня, и весь дом, как он уже скушал половину гостиной. Как оказалось, я приютил в своем доме маленькое чудовище».
Он посмотрел на накрытый стол и с достаточной долей иронии, обращаясь через дверь к Рози, сказал:
— Настоящий обед влюбленных.
Затем, пользуясь минутой свободы, которая позволяла ему наконец прийти на помощь Жюльетте, он взял свечи, купленные им прежде всего для нее, и уже стучался к ней в дверь, но в это мгновение вдруг раздался крик Рози, заставивший его вернуться. Он оставил пакет со свечами на лестничной площадке и побежал вниз по лестнице.
Она стояла, задрапированная в пеньюар, спиной к туалетному столику, и гневно выговаривала:
— Беру вас в свидетели! Мои румяна, моя пудра, мои духи! Теперь вы, я надеюсь, не станете утверждать, будто столяр взял их, чтобы починить?
Ландрекур склонился над туалетным столиком, загруженным различными флаконами, коробочками и румянами.
— Но ведь здесь есть все, — сказал он, — здесь есть все, что вам нужно. В чем дело?
— Как в чем дело? Как здесь есть все? — воскликнула она, выходя из себя. Схватив один флакон, несколько губных помад и коробочку с пудрой, она начала объяснять, по очереди показывая на каждый из этих предметов: — Это не духи, это моя туалетная вода, вы понимаете?
— А! — произнес Ландрекур.
— А это моя дневная губная помада, вы понимаете?
— А! — произнес он опять.
— А вот это, это моя пудра для вечера, тогда как моя пудра для дня, моя губная помада для вечера и мои духи…
— Для дня, — вставил он с видом человека, начинающего что-то понимать.
— Вы смеетесь надо мной, — воскликнула она, — ну это уж слишком.
— Извините, — начал он умоляющим голосом и хотел было обнять ее за талию, но она оттолкнула его.
— Я хочу уехать отсюда, — сообщила она, — причем уехать немедленно.
— Это меня совершенно устраивает, — ответил Ландрекур, — собирайтесь, и мы уезжаем.
— Устраивает это вас или не устраивает, я уезжаю, — сказала она, — но слушайте меня внимательно, Андре, я не уеду, пока не найду свои вещи.
— Вы уверены, что они не остались в ваших чемоданах? В вашем несессере.
— Я в этом уверена, уверена, уверена, как ни в чем другом. А к тому же где мой несессер? Где мои чемоданы? Они мне нужны, вы понимаете?
— Успокойтесь, Рози, ваши чемоданы стоят в бельевой, я их вам сейчас же принесу.
— Выпутывайтесь сами, как знаете, — заключила она и громко хлопнула дверью за вышедшим Ландрекуром. Опустив голову, он поднялся к Жюльетте и, не постучав, вошел к ней на чердак.
Он погрузился в тьму и остановился, затем медленно начал продвигаться вперед по бледной световой дорожке, которую образовывал слабый свет, проникающий с лестницы. Невидимая для него Жюльетта, лежавшая в шезлонге, бормотала что-то, как человек, который только что проснулся и потягивается:
— Вы могли бы и постучать, прежде чем войти.
— Верните мне все, что вы украли, — сказал он.
— Я ничего не крала, я только перенесла мебель. Всего несколько вещей, я вас уверяю.
— Об этом мы поговорим позже, — ответил сухо Ландрекур. — Сейчас же я прошу вас отдать мне только губную помаду для дня, пудру для вечера, духи…
— Для раннего утра, — продолжила Жюльетта.
— Вы смеетесь надо мной. Это уж слишком.
— Вовсе нет, я лишь предполагаю.
— Отдайте мне эти вещи, быстро, быстро.
— А вы мне их вернете?
— Да, да, то есть я хочу сказать, нет, нет.
Жюльетта, лежавшая в шезлонге в двух шагах от Ландрекура, который пытался разглядеть ее в узкой полоске света, спросила:
— Вы страдаете?
— Да, я страдаю. Отдайте мне эти вещи.
— Что ж, хорошо! Посмотрите туда на столик, рядом с вами, справа. Вам нужно только протянуть руку. — Она замолчала, потом повторила: — Протяните руку, там, там, — протяните руку.
Он нащупал рукой губную помаду.
— Губная помада, — сказал он.
— Вчерашняя, — уточнила Жюльетта.
— А вот и пудра.
— Позавчерашняя.
— И духи.
— Давно ушедшего прошлого.
— И моя зажигалка, — добавил он, кладя ее в карман.
— О! Что касается зажигалки, то не могли бы вы принести мне что-нибудь, чтобы здесь был свет. А то в темноте мне тоскливо. Подумайте обо мне.
Ландрекур, уже уходя, обернулся:
— Что? Подумать о вас? Увы! Вы просто вынуждаете меня думать о вас! Увы! Вы вынуждаете меня думать о вас против моей воли. Возьмите свечи, они на лестничной площадке, — и он закрыл за собой дверь, но она тут же ее открыла и тихим голосом спросила:
— Эй! Эй! А спички.
Секунду он колебался, возвращаться ли ему назад или нет, но, боясь опоздать, считая опрометчивым задерживаться дольше, он побежал в бельевую, бросил косметику Рози в ее несессер и отнес несессер вместе с чемоданами к ней в комнату. Она сидела перед туалетным столиком и стучала по краю его расческой. При его появлении Рози резко обернулась.
— Ну и как? — спросила она.
— Прекрасно! Посмотри, — ответил он, поставил несессер на софу, предоставив ей самой искать в нем свои вещи, а сам, отойдя в сторонку, стал наблюдать за выражением ее лица, на котором, по мере того как она находила то, что считала уже потерянным, гнев постепенно сменялся смущением. Какое-то время, склонившись над несессером, она не произносила ни слова, не смея ни пошевелиться, ни заговорить, ни особенно посмотреть в глаза Ландрекуру, который тоже хранил молчание. Когда же она, наконец, встала, то это было для того только, чтобы спрятаться в его объятиях и подставить свое лицо со следами смущения и раскаяния его поцелуям.
— Я не стою вашего прощения, но я не привыкла заниматься багажом сама, я забываю половину вещей. Вы не сердитесь на меня?
— Как я могу на вас сердиться, любовь моя? Поверьте мне, я сам хотел бы ошибиться. Иногда нет ничего более тяжкого, чем быть правым, что, кстати, часто оказывается всего лишь видимостью.
Взяв ее за подбородок, он посмотрел ей прямо в глаза. Умиленный, осознающий свою вину, сожалеющий обо всем, что произошло в нем самом и в его доме за последние двадцать четыре часа, он поддался страстному порыву, напомнившему ему первое время их любви и погрузившему их души в безмолвие.
— Я не хочу больше видеть эти ужасные чемоданы, — сказала она по прошествии какого-то времени. — Теперь, когда мы помирились, я чувствую, что умираю от голода. Обедать, обедать! Какой красивый у нас стол! Как он великолепно накрыт! Не хватает только свечей.
— Ах! Да, действительно не хватает свечей, я пойду их поищу. Позовите меня сразу, как только оденетесь.
— Оденусь? Зачем? Я не одеваюсь для обеда в постели…
— Вы уже не хотите уезжать сегодня вечером?
— О! Нет, это было бы слишком грустно, у меня осталось бы ощущение, что вы на меня все еще сердитесь. Мы уедем завтра, завтра утром. Это решено. Теперь я займусь косметикой, а вы идите и возвращайтесь побыстрее, мой дорогой. Не заставляйте меня ждать.
Он вышел, отнес чемоданы и быстро вернулся к Жюльетте. Она стояла на лестнице и, держа в руках пакет со свечами, укачивала его, как ребенка.
— Что вы здесь делаете? — спросил он ее.
— Я слушаю шепоты.
— Дайте мне две свечи.
Она согласилась дать их только в обмен на спичечный коробок. Он принял этот обмен без возражений. Их руки соприкоснулись, отчего он слегка смутился. Жюльетта настояла на том, чтобы зажечь те две свечи, которые он должен был взять с собой, и сказала ему:
