Барбара Константин - Амели без мелодрам
Амели делает медленный вдох. У нее кружится голова. Она расслабляется. Точно пьяная.
Теперь она уже ни о чем не думает. Только чувствует.
Все сразу. Сильно, остро. Яркие цвета. Резкие звуки. Терпкие запахи. На секунду ей кажется, что она видит, как пчелы собирают мед, перелетая с цветка на цветок вдоль дороги, слышит, как шуршит галька под колесами велосипеда, и ощущает, как сама растворяется в венах Фернана, течет по ним, следуя ритму ударов его сердца…
бом-бом… бом-бом…
она растворяется…
бом-бом… бом-бом…
потом приходит в себя…
снова обретает тело…
потихоньку, потихоньку…
ощущение размывается, стирается…
Скорее, пока все не кончилось, ей хочется запомнить этот миг навсегда… хотя нет, не навсегда, она, в свои двадцать лет, уже знает, что ничего не бывает навсегда… Ну хотя бы на подольше, чтобы долго-долго хранить потом воспоминание об этом миге, до самой старости… И еще дольше, до той самой секунды перед смертью, когда, как говорят, перед тобой проносится вся твоя жизнь.
Она приходит в себя.
И…
И все кончается.
Амели снова принимается крутить педали.
Фернан вздыхает: «Ну наконец-то, сподобилась!»
Они проезжают мимо сидящих в траве у обочины ребятишек, те вытаращили на них глаза.
— Понимаешь, Фернан, я вдруг представила, как смешно мы выглядим вдвоем на этом велике…
В нескольких километрах позади Клара останавливается и кричит:
— Амели-и-и-и!!
Но Амели далеко.
Нехорошо все начинается… Ох нехорошо! Но ведь Амели прекрасно знает, что я не привыкла ездить на велосипеде по стольку километров! У меня от этого ужасно болят ноги. Вот позвонит мама, я ей обязательно расскажу. Прямо в день моего приезда сломалась машина… Ну надо же, старое ведро!
Я совсем выдохлась и никуда отсюда не сдвинусь.
Она бросает велосипед посреди дороги и усаживается в траву.
Она дуется.
Должно было быть весело. Первый день каникул. Больших. Которые длятся целое лето. А тут — одни неприятности.
На дороге попался крупный камушек, колесо мопеда подпрыгнуло, и вместе с ним Амели. Воспоминания растаяли. Пока, Фернан.
Взгляд в зеркало заднего вида.
Клара?
Где она?.. Где моя малышка?..
Врум-м-м! Мотор взревел, крутой поворот. С прицепом надо бы ехать поспокойней, он может и перевернуться.
— Моя малышка, бедная моя малышка… Не дай бог, с ней что-нибудь случилось…
Километр… два километра…
Издали она видит лежащий посреди дороги велосипед.
Амели встревожена.
— Клара! Ты что, упала?
Девочка не отвечает.
— Тебе больно?
Опять никакого ответа.
— Значит, ты устала?
— Ну да, совсем выдохлась.
— Ох, ну ты меня и напугала! Но ехала ты мастерски! Просто королева велосипеда! Я в твоем возрасте не была такой сильной. А ведь я гоняла на велосипеде целыми днями. Вставай, мы почти приехали. Попей водички, фляга в прицепе. Когда я скажу маме, что ты весь путь проделала на велосипеде, вот она удивится!
4
Фанетта узнает новости
— Уже спит? Но ведь всего половина восьмого! Ты уверена, что она не заболела? Если сомневаешься, попроси Жерара, чтобы зашел. Он ведь рядом. О черт! Я забыла ему позвонить! Ладно, позвоню завтра. Между нами, я нисколько не удивлена, что Одиль его бросила. Гораздо удивительнее, что она оставалась с ним так долго! Он такой зануда… И начисто лишен чувства юмора. К тому же у меня впечатление, что он вот-вот превратится в настоящего реакционера… Во время нашей последней встречи он мне выдавал такие фишки про воспитание детей… ну что-то запредельное! Сколько лет они были вместе? Семнадцать? Ты шутишь… Нет? Ух ты! Когда мы расстались, мне было двадцать три, а теперь сорок. От сорока отнять двадцать три — семнадцать, точно. Слушай, а я думала — меньше. А если мне ей позвонить? Самой Одиль? Мы, конечно, никогда особенно не дружили… но теперь другое дело… Что? Красной помадой? Кроме шуток? Вот умора! Немедленно ей позвоню… Да-да, у меня есть номер ее мобильника. Сделаю вид, что не в курсе, не беспокойся. Потом расскажу. Поцелуй от меня Клару, да покрепче, ладно? Даже если она спит… Кстати, ты в ее рюкзак заглядывала? Я туда положила видеокамеру и штатив. Пользоваться проще простого. Ну ладно. Ты хотела мне сказать еще что-то важное?.. Ты начала с каких-то результатов не знаю чего, и… Хорошо, ладно. Пока, целую. До завтра.
5
Нежный овсяный корень, механика и компания
Клара проснулась рано, в половине десятого. Когда у тебя каникулы, это рано… Она слышала, как Амели возится на кухне. Сквозь щели в ставнях пробивалось солнце. Гениально! Похоже, погода отличная. До чего же мне лень вылезать из постели… Но надо. Ай! Ноги! Ой, как болят ноги!
— Мел-л-л-и-и-и-и-!!!!
— Да?
— У меня мышцы болят!!!
— Это нормально, детка. Чтобы ноги не уставали, на велосипеде надо ездить каждый день. Завтра станет лучше. Ты спустишься? Погода отличная. Завтрак ждет тебя на столе в саду.
— Хорошо, иду.
Они не виделись несколько месяцев. Кларе столько всего надо ей рассказать! Ну вот, по порядку… Но по порядку не вышло, все новости перепутались, и она выпалила их как попало. Училки в школе — просто отстой, но ей на это наплевать, потому что в этом году у нее появились суперские подружки, все ужасно симпатичные… И потом… у нее есть приятель, он тоже перешел в последний класс. Он в нее влюблен… Конечно, она уверена, она знает. Да потому, что он ей сам сказал!.. А она? Нет, она как-то не очень… Зато они уже целовались… Один раз… но ей не особенно понравилось. И она вдруг подумала, может, после каникул найти другого? Ты как думаешь, Амели? Наверное, так будет лучше?
Амели подумала, что в ее время все было по-другому… Но Кларе говорить не стала: это было бы слишком пошло. А сказала она вот что:
— Да, так будет лучше. Если он целоваться не умеет, так чего уж там…
Явились Пепе с Марселем. Похоже, старина Марсель не в духе и не слишком жаждет возиться с мотором. Ему надоело. Вид у него недовольный. Но когда он увидел Клару, у него в глазах вспыхнул огонек. Она бросилась открывать дверцу автомобиля, расцеловала его, тянет за руки, помогая выбраться из машины. И он позабыл и про усталость, и про боли в ногах, загнавшие его в инвалидное кресло. Правда, иногда… когда никто не видит, он делает кружок пешком. Ну, должны же быть исключения… И Клара, вне всякого сомнения, как раз такое исключение. Амели нежно кудахтала, а Пепе улыбался, выгружая кресло-каталку. Он вовсе не дурак, этот Пепе. Тут все называют его Пепе, хотя на самом деле он Педро. Ему лет тридцать. Он нанялся в дом престарелых медбратом, а потом стал консьержем: больше платят.
Кроме того, когда у него есть время, он оказывает разные мелкие услуги.
— Марсель, йа прриеду к пяти часам!
— О’кей, Пепе, до скорого!
В полдень, как и обещала Амели, они ели нежный овсяный корень. Потом Марсель устроил себе долгую и весьма трескучую сиесту под липой. Комментарии не заставили себя ждать:
— Все это не слишком хорошо для озонового слоя…
— Надо бы предложить занести овсяный корень в список вредных продуктов.
— Чтобы их продавали пучками, перевязанными красной ленточкой, и с черепом на этикетке. Как динамит в комиксах про Счастливчика Люка![1]
Клара и Амели повеселились от души.
Амели выложила инструменты на старый столик на колесах, чтобы у Марселя все было под рукой.
И он начал работать.
— Клара, птичка моя, возьми ключ на двенадцать… да нет, не этот, вон тот… Хорошо… поверни… только против часовой стрелки, потому что тебе надо отвинтить… Ага… хорошо… Вот видишь, если захочешь… А теперь… дай-ка вот эту штуку…
И как всегда, наступил момент, когда Марсель увлекся, схватил инструмент и полез в мотор. Моторы его страсть.
Кларе нравилось наблюдать, как он работает. Он все время ворчал себе под нос, комментируя все свои действия и костеря каждую железку каким-нибудь старинным бранным словом: «Дери тебя кот», «Да чтоб тебя»… «Хреновина одноглазая»… Почему одноглазая? Загадка…
Она принималась задавать вопросы:
— Марсель, а зачем шланг, который вон там болтается?
— Какой шланг? Вон тот? А! Вот это да!.. Похоже, что поломка именно там и есть.
Он ворчал негромко, но Кларе все было прекрасно слышно.
— Ну вот, опять дело ее рук… Ох уж эта Амели, что за мозгодерка!
Пепе явился ровно в пять. Но похоже, слишком рано.
А как раз в тот момент, когда надо было уезжать, Марселю в глаз что-то попало. Клара усердно искала соринку, но не нашла.
— Ладно, не страшно, — сказал Марсель. — Немножко щиплет, и все.
Но глаз у него все равно слезился, потому что инородное тело мешало.
Потом Марсель и Пепе уехали.
