Анри Труайя - Прекрасная и неистовая Элизабет
— Знаешь, мама, я еще раз осмотрела номера. Они просто ужасны!
— Что такое ты мне говоришь? — воскликнула Амелия. — В них все новое: обои, матрацы, валики, покрывала…
— Вот-вот! Поговорим о покрывалах!
— Чем они тебе не нравятся?
— Они с бахромой!
— С бахромой очень красиво!
— Это сильно отдает 1920 годом!
— И что?
— А у нас 1933 год, мамочка. Вкусы изменились! Если ты не видишь, что здесь уже давно все вышло из моды, то наши клиенты замечают это, я в этом уверена! Взять к примеру освещение.
Мать прервала ее строгим тоном:
— Что там еще с освещением?
Элизабет обернулась и увидела, как в холл вошел отец. На нем был его старый рабочий костюм, а в руке он держал разводной ключ.
— Ты закончил с водопроводом, Пьер? — спросила Амелия, увидев мужа.
Тот ответил с величественной простотой человека, который теперь даже и не пересчитывал творимые им чудеса.
— Да, я только что включил воду.
Но ни жена, ни дочь словно и не удивились этому заявлению, поэтому он повторил:
— Так что же там с освещением?
— Ничего, — ответила Элизабет, — но оно довольно дурацкое — выглядит некрасиво и режет глаза.
— Короче, ты находишь, что слишком ясно все видно, — сказал Пьер и иронично улыбнулся.
— Слишком, папа!
— Тебе хотелось бы, чтобы свет был менее ярким.
— Да! Посмотри, как стало уютно в моей комнате после того, как я там все устроила по-своему. Остается сделать так же везде. Купить маленькие лампы с абажурами из цветастой ткани, постелить покрывала из кретона — он недорого стоит! Снять спинки из медных прутьев и положить валики на деревянные спинки, как на диванах.
— Ты считаешь, что так будет лучше? — серьезно спросил Пьер.
— Все будет выглядеть довольно мило, — сказала Элизабет. — Мило, по деревенски и изящно. Мы же в горах, папа! Если нам удастся создать здесь атмосферу швейцарского домика, все наши клиенты будут просто в восторге! Здесь они будут чувствовать себя как дома.
— В гостиницу селятся не для того, чтобы чувствовать себя как дома, — назидательно сказал Пьер.
— А вот ты и заблуждаешься, папа. Я уверена, что в гостинице «Мон-д’Арбуа» все номера уютные.
— Наша гостиница — не роскошный отель.
— Так надо постараться сделать его таким! Конечно, в миниатюре.
— А ты подумала о расходах? — спросил Пьер.
— Отец прав, Элизабет, — сказала Амелия. — Это было бы прекрасно, но еще слишком рано об этом говорить. Позднее, если дела пойдут получше, мы займемся необходимыми переделками. У меня самой есть на этот счет кое-какие планы. Например, эта дверь с тамбуром: она слишком узка для прохода.
— Да, — подхватила Элизабет. — А бар в глубине столовой. Если бы можно было перенести его в другое место!
— Это было бы легко сделать, если расширить холл.
Пьер нахмурил брови: мать с дочерью предались грандиозным мечтам о гостинице. Как они обе были красивы в этот момент! Элизабет вся горела от возбуждения. Амелия была более сдержана: ее бледное, несколько увядшее лицо, длинные белые пальцы, глубокий взгляд были исполнены спокойствия. Он молча восхищался ими, потом решился прервать их мечты:
— Ну вы уж слишком далеко зашли! Давайте поговорим серьезно.
— Но мы и говорим серьезно, папа, — сказала Элизабет. — Ведь через несколько лет ты не узнаешь «Двух Серн»
— У них, вероятно, родятся малыши, — сказал Пьер.
Амелия взглянула на него с упреком. Она не одобряла подобных шуток в присутствии дочери. Элизабет рассмеялась:
— Прошу тебя, мама, не принимай такой строгий вид: мне уже девятнадцать лет!
Оставив это логичное замечание без ответа, Амелия выглянула в окно и воскликнула:
— А вот и почта!
Элизабет живо вскочила со стула и уткнулась в стекло.
Плотный человек небольшого роста медленно шел по дороге, мокрой от недавно прошедшего дождя. Это был портье гостиницы — Антуан, возвращавшийся с почты с пачкой писем.
— Каким же он бывает порой неповоротливым! — сказала со вздохом Элизабет.
Антуан был одет в просторную ливрею зеленого цвета, на голове у него была фуражка с надписью золочеными буквами, козырек которой был опущен до самых глаз. Он пришел наниматься на работу на должность портье одновременно с несколькими другими кандидатами. Это было в начале месяца. Выбор пал на него, потому что все другие были слишком высокого роста и им была мала униформа.
— Подумать только, что из-за этой ливреи у нас всегда будут работать в должности портье только карлики, — заметила Элизабет.
— А что поделаешь? Надо же доносить эту почти новую одежду, доставшуюся нам от прежних хозяев, — грустно сказала Амелия.
— А разве нельзя удлинить рукава, брюки, расширить пиджак?
— Нет, я посмотрела.
— Я доверяю Антуану, — сказал Пьер. — Он похож на крестьянина, и я считаю его сметливым.
Входная дверь глухо стукнула, и на пороге появился Антуан во всем зеленом.
— Спасибо, Антуан, — сказала Амелия, принимая протянутые ей письма. — А сейчас помогите Берте натереть полы. Только сначала переоденьтесь.
— Да, — сказала Элизабет, — было бы жаль испачкать такую красивую ливрею!
Когда он ушел, Амелия вскрыла конверты ножом для разрезания бумаги, быстро пробежала глазами несколько писем, затем вдруг выпрямилась и сказала победным тоном:
— Порядок! Греви возвращаются!
— Отлично! — воскликнула Элизабет. — Я так люблю кататься с Жаком на лыжах! Они приедут все вместе?
— Конечно. Господин Греви просит дать им те же номера, в которых они жили в прошлом году. Хорошо, что я не обещала мадам де Бельмон пятый номер.
— Но ты же оставила третий номер господину Жобуру, — сказал Пьер.
— Я поселю его в четырнадцатом. Ему там тоже поправится. Теперь у нас все номера будут заняты к праздникам. Кроме двух небольших номеров в пристройке, но я предпочитаю держать их в резерве на непредвиденный случай.
Делая вид, что слушает мать, Элизабет перебирала письма, лежавшие на столе.
Хорошо, что приедет Жак Греви. Но ему всего девятнадцать лет и для нее он будет только товарищем. Она надеялась найти в почте послание от Андре Лебрейя, двадцатичетырехлетнего студента из Алжира, который прошлым летом настойчиво ухаживал за ней. Он был высокого роста, брюнет, со смуглым лицом, очень белыми зубами и серьезным взглядом. Элизабет хотелось увидеться с ним вновь, но после того, как они расстались, он ей ни разу не написал. Вероятнее всего, он не намеревался вновь приехать в Межев. Она не опечалилась, а просто была разочарована. Этот флирт уже стал терять притягательную силу и теперь останется в ее памяти как одна из сезонных идиллий. Элизабет казалось, что прошло много времени с того момента, как она приехала в Межев. Конечно, ее родители были не в курсе этого ее увлечения.
— Надо принести в пятый номер два пружинных матраса, — сказала Амелия. — Я думаю, что дети, как обычно, будут спать в номере с бабушкой. Жак будет жить в двенадцатом. Родители в третьем. Я сейчас же им напишу, чтобы подтвердить…
На бланке красовался престижный заголовок:
«Гостиница «Две Серны» — летний и зимний сезоны. Все удобства. Горячая и холодная вода. Центральное отопление. Отменная кухня. Умеренные цены.
Директор-владелец: П.Мазалег».
Амелия быстро стала писать:
«Межев, 5 декабря 1933 г.
Дорогой клиент,
Держа в руках Ваше уважаемое письмо от 3-го сего года…»
Вся деловая переписка Амелия начиналась так:
«Держа в руках Ваше уважаемое письмо…»
— Тебе не кажется, что следовало бы сменить эту формулировку, мама? — спросили Элизабет. Это выглядит несколько нелепо.
— Я пишу как принято, — сказала Амелия, — и не понимаю, почему эта фраза не нравится тебе и кажется нелепой? Вместо того, чтобы критиковать меня, тебе следовало бы самой заняться перепиской.
Элизабет замолчала, чтобы избежать повторения некоторых упреков, когда ей трудно было оправдываться. Как объяснить своим родителям, что она с удовольствием согласилась бы стать секретаршей, если бы ей не надо было подчиняться этим невыносимым правилам орфографии? Заставляя себя писать слово без ошибок, она считала, что отказывается от своей независимости, что снова ходит в школу-интернат, где ей ставят плохие отметки из-за ее строптивости. Амелия закончила свое письмо «выражением своих самых приятных и лучших воспоминаний», подписала его: «Мадам П.Мазалег» и вложила в конверт проспект гостиницы с фотографией фасада, указанием цен и перечислением самых красивых мест для прогулок.
Она заклеила конверт, когда Эмильена пришла сказать, что стол накрыт. В отсутствие повара еду готовила Камилла Бушелотт. Персонал обедал в буфетной, а хозяева в уголке столовой, сидя напротив хаотично расставленных стульев. Экономка Леонтина надела свою служебную одежду: черное платье с маленьким воротничком, повязав белый фартук для того, чтобы прислуживать за столом. Пока она суетилась вокруг единственного накрытого стола, Элизабет заметила, что ее родители и она были первыми клиентами «Двух Серн».
