Санта Монтефиоре - Шкатулка с бабочкой
— Феде, круассаны готовы, и я уже чувствую, как они начинают подгорать, — сообщила Элен, закуривая сигарету. Озабоченно посмотрев на настенные часы, она прикусила нижнюю губу. Она понимала, что должна была бы привезти детей в аэропорт, чтобы встретить мужа как полагается. Но она не выдержит этого, ведь во время обратной поездки из аэропорта Сантьяго на побережье придется поддерживать разговор и делать вид, как будто все обстоит наилучшим образом. Нет, будет намного лучше дождаться его здесь, поскольку дом достаточно велик и позволяет в любой момент уединиться друг от друга. Глупо получилось, с горечью подумала она, но они очень давно потеряли друг друга в бесконечных пространствах, которые их разъединили. Далекие страны и выдуманные персонажи оказались для Рамона гораздо важнее, чем люди, окружавшие его в реальной жизни, люди, которые по-настоящему в нем нуждались. Элен пыталась что-то сделать, действительно пыталась, но сейчас она ощущала только внутреннюю опустошенность и усталость от постоянного пренебрежения собой.
Федерика намазала маслом круассан и, со смаком прихлебывая шоколад со льдом, одновременно продолжала болтать с братом с таким возбуждением, что даже ее голос изменил тональность на более высокую. Это дико раздражало и без того уже натянутые нервы матери, которая стояла у окна, пуская сигаретный дым в стекло и размышляя о том, что когда-то у них была любовь, и даже вспыхивавшая порой ненависть являлась ее выражением, но только в несколько ином облике. Теперь же Элен не испытывала к нему даже ненависти, что само по себе служило достаточным основанием для того, чтобы никуда не ехать. Сейчас она ощущала только равнодушие, что немного ее пугало. От этого ничего хорошего ждать не приходилось. Это было совершенно бесплодное чувство, настолько бесплодное, что его можно было сравнить разве что с холодным ликом луны.
Элен связывала свои жизненные планы с Чили, поскольку верила, как позже стала верить и ее дочь, что Рамон был Богом. Он действительно считался самым очаровательным и красивым мужчиной в Польперро. В то время в «Нэшэнэл Джиогрэфик» появилась его статья с фотографиями старых пещер — излюбленного пристанища контрабандистов, и разрушенных замков, которые в свое время показала ему Элен. Эти фотографии были выполнены в каком-то необычном свете, который, казалось, не имел отношения к природе. В них просматривалось нечто мистическое, но что именно, объяснить было невозможно. Каждое написанное им слово буквально пело в ее душе и оставалось в памяти еще долго после того, как она перевернула последнюю страницу. Сейчас она понимала, что имя этой магии — любовь, и она оставалась с ними первые шесть лет их совместной жизни, превращая самые простые вещи, даже такие, как заправка машины бензином, в волшебное переживание. Их занятия любовью ощущались как нечто выходящее далеко за рамки физической плоскости, и она верила, что это связано с той энергетикой, которая окружала его и принадлежала только ему. Когда все закончилось, она осознала, что их связь оборвалась, как электрический провод. Магия любви была общей для двоих и прекратилась, когда один из них ощутил, что чары развеялись. И когда они исчезли, то исчезли навсегда. Волшебство такого рода обладает мощной энергетикой, но, увы, оно слишком быстротечно. Вначале они вместе путешествовали в отдаленные уголки Китая, в безводные пустыни Египта и к восхитительным озерам Швеции. Когда она забеременела Федерикой, они вернулись, чтобы обосноваться в Чили. Тогда «магия» еще сопровождала их в этих краях, где кристально белые песчаные пляжи и пасторальная простота жизни очаровала ее душу. Но сейчас, в той пустоте, которую она остро ощущала в себе, осталось только эхо воспоминаний, потому что любовь, наполнявшая ее, исчезла навсегда. Она устала от притворства, устала обманывать себя. Она соскучилась по своей молодости, ассоциирующейся с холмами, покрытыми буйно цветущей зеленью, и это ощущение вызвало сильную дрожь в ее руках. Закурив очередную сигарету, Элен снова уставилась на часы.
После завтрака Федерика убрала со стола, бормоча что-то себе под нос и вприпрыжку передвигаясь по кухне. Хэл играл в детской со своей железной дорогой, а Элен все еще оставалась на занятой у окна позиции.
— Мама! — закричал Хэл. — Мой поезд сломался, он не хочет ездить.
Элен взяла пачку сигарет и вышла из кухни, оставив Федерику завершать уборку. После того как стол был протерт, а посуда вымыта, девочка надела фартук и стала ожидать появления Лидии.
Когда Лидия торопливой походкой прошла в калитку, она заметила маленькое улыбающееся личико Федерики, в нетерпении прильнувшее к оконному стеклу.
— Хола, сеньорита, — запыхавшись, произнесла она, появляясь в гостиной. — Ты как ранняя пташка уже в полной готовности.
— Я даже успела убрать после завтрака, — сообщила Федерика на испанском. Хотя ее мать прекрасно владела испанским, в семье они всегда разговаривали на английском, даже когда дома был ее отец.
— Я знаю, что ты хорошая девочка, — пропыхтела Лидия, следуя за ребенком в кухню. — Да ты просто ангел — все подготовила, — произнесла она, окидывая взглядом своих темных глаз чаши для смешивания продуктов и ложки, разложенные на столе.
— Я хочу, чтобы для папы все было сделано идеально, — доверительно произнесла Федерика, и ее щеки окрасились румянцем. Она едва сдерживала свое нетерпение и с трудом подавляла в себе желание не ходить, а передвигаться прыжками. Ей пока удавалось справляться с нервным возбуждением, возникшим где-то в районе живота, хотя и не слишком успешно. Лидия облачилась в розовый рабочий халат, а затем тщательно вымыла пухлые смуглые руки. Федерике она предложила сделать то же самое.
— Ты всегда должна мыть руки перед тем, как заняться стряпней, потому что никогда не знаешь, где они успели побывать, — сказала она.
— Как пес сеньоры Бараки, — хихикнула Федерика.
— Побречито, — добродушно вздохнула Лидия, наклонив голову набок и доброжелательно улыбнувшись. — Он ведь целый день привязан в этом маленьком дворике, поэтому и неудивительно, что лает день и ночь.
— Разве она никогда не выводит его погулять? — спросила Федерика, подставляя руки под струю воды.
— Да, сеньора Барака иногда берет его с собой, но она, увы, слишком стара, — ответила Лидия, — и у нас, стариков, уже не хватает энергии на такие дела.
— Ты не старая, Лидия, — любезно возразила Федерика.
— Не старая, но толстая, — подытожила на английском Элен, входя в кухню с моторчиком от игрушки Хэла в руках. — Она была бы гораздо энергичнее, если бы не ела так много. Представь себе, как тяжко таскать такой вес целый день. Неудивительно, что у нее одышка.
— Буэнос диас, сеньора, — поприветствовала ее Лидия, которая не знала английского языка.
— Доброе утро, Лидия. Мне нужен нож, чтобы отремонтировать этот проклятый паровоз, — произнесла Элен на испанском, не пытаясь выдавить из себя даже легкое подобие улыбки. Она была сейчас слишком озабочена, чтобы думать о ком-либо еще, кроме себя.
— Я бы так не беспокоилась об этом, ведь скоро дон Рамон будет дома и сможет все исправить сам. Это ведь мужская работа, — жизнерадостно порекомендовала Лидия.
— Благодарю тебя, Лидия, за полезный совет. Феде, дай мне нож, — раздраженно произнесла Элен. Федерика протянула нож и проводила ее взглядом до двери.
— Ах, это так здорово, что твой папа возвращается домой, — восторженно сказала Лидия, нежно обнимая Федерику. — Я готова поспорить, что ты за ночь не сомкнула глаз.
— Так и было, — ответила та, посматривая на часы. — Скоро он уже будет здесь, — сообщила девочка, и Лидия заметила, что ее маленькие руки задрожали, когда она стала резать масло на куски.
— Будь осторожна, чтобы не порезаться, — сказала она мягко. — Ты ведь не хочешь, чтобы твой папа вернулся к дочери, у которой только семь пальцев. — Она засмеялась, но тут же задохнулась и закашлялась.
Элен, которая обычно была очень искусна в ремонте вещей, окончательно сломала двигатель от паровозика, и Хэл расплакался. Мать взяла его на руки и попыталась успокоить, обещая купить новый, более мощный и красивый. — Все равно этот мотор уже отработал свое. Какой от него толк? И вообще, поезд без него выглядит гораздо лучше, — мягко сказала она и почему-то подумала, что ей вряд ли понравилось бы оказаться вагоном без двигателя.
Она снова закурила. Дверь во двор была открыта, приглашая в гости нежный морской бриз, вкусно пахнущий апельсинами и озоном. Сейчас слишком жарко, чтобы сидеть в доме, им следовало бы отправиться на берег, подумала она, предчувствуя, что привычный уклад жизни уже рушится. Вытерев пот со лба тыльной стороной ладони, она посмотрела на часы. Ее горло конвульсивно сжалось — его самолет должен был уже приземлиться.
