Наталья Калинина - Ужин с соблазнителем

— Как у тебя поворачивается язык предлагать мне такие гадости!

Я вскочила, опрокинув стул. И едва удержалась на ногах — вдруг поплыло перед глазами. Боб успел подхватить меня на руки. Помню, я заехала ему со всей силы по щеке, потом стала колотить его пятками.

Я пришла в себя в комнате Боба. За окном смеркалось. У меня болела голова и ныло все тело. Я безошибочно поняла, что заработала солнечный удар.

Я попыталась встать, но меня затошнило, и я снова завалилась на подушку. На тумбочке возле кровати стояла бутылка с минеральной водой. Она показалась мне подарком от самого Господа.

Я снова забылась в бредовом сне и проснулась уже глубокой ночью — поняла это по ковшу Большой Медведицы, который был почти в зените. Мне заметно полегчало. Я дошла до двери, лишь слегка пошатываясь, вышла в коридор. У меня не было никаких желаний — просто надоело лежать. Я свернула направо, намереваясь выйти на круглый балкон, — оттуда открывался замечательный вид на три части света, кроме севера. На балкон можно было попасть через столовую, которую Боб превратил в студию.

Стеклянная двустворчатая дверь оказалась закрытой. Это меня удивило — насколько мне было известно, Боб всегда держал ее нараспашку, поскольку не любил запаха красок и скипидара. Разумеется, меня это не остановило. Я уже стояла на пороге балкона, когда откуда-то из темноты меня окликнул Боб:

— Я здесь. Умница, что пришла. — Он подошел, обнял меня, прижался к моей спине. — Как ты себя чувствуешь, малышка?

Меня вдруг потянуло к нему почти безудержно. В ту ночь, подозреваю, у меня была высокая температура, а это состояние, как известно, своей безответственностью смахивает на сильное опьянение. Хоть я и далека от того, чтоб перед кем-то оправдываться. Боб одним рывком сорвал с моих плеч халат и оголил меня до пояса. Я поежилась. Ночь была ветреной и довольно прохладной.

— Какая ты красивая! — Он щелкнул зажигалкой и протянул мне тонкую длинную свечку с мечущимся огоньком. — Грешница, которая не собирается каяться. — Он поднес зажигалку к моим глазам. — У тебя внутри бушуют страсти. Дай им выход.

Он сдернул с меня халат и отошел на полшага. Потом опустился передо мной на колени и крепко прижался головой к моему животу. Он ласкал меня всеми возможными способами, умело ведя к вершинам наслаждения. Когда я оказалась на грани помешательства, схватил на руки и бросил на диван. Мне казалось, у него не две, а по крайней мере десять рук — они успевали везде и делали именно так, как мне хотелось. Я кусала от наслаждения губы, забыв обо всем на свете. Если экстаз — изобретение дьявола, то, похоже, он башковитый парень.

Я проснулась одна посреди дивана. Скомканные простыни валялись на полу. В балконную дверь жарко дышал знойный полдень.

Я долго плавала, пытаясь собрать из кусочков то, что совсем недавно можно было хотя бы с натяжкой назвать одним целым. Это оказалось бессмысленным занятием. Я наконец легла на спину и отдалась течению. Надо мной хищно попискивали большие жирные чайки.

Я слышала, как звонил колокол в монастыре на том берегу. Поверхность воды усиливала звук, делая его более густым и материальным. Я завидовала монахам и одновременно жалела их. Это раздвоение сознания мучило меня, как зубная боль.

Потом я с жадностью выпила целую бутылку пива прямо из холодильника, и мне стало полегче морально. Собственно говоря, дело было в том, что благодаря пивному Бахусу я поняла, что человек не способен противостоять греху, как бы он ни хотел это сделать.

Потом я покормила собак и пошла в свою келью во флигеле, намереваясь переодеться в сухое. Я с порога увидела Василия — он лежал на моей кровати в чем мама родила, широко раскинув ноги, и нагло улыбался мне.

Я опешила на какую-то долю секунды. Схватила со стола тяжелую стеклянную пепельницу и швырнула ею в Василия. У него реакция обезьяны — поймал пепельницу одной рукой.

— Психопатка. — Его улыбка стала еще наглей. — Все похотливые бабы психопатки. Ты еще та штучка в постели.

— Убирайся! — взвизгнула я и затопала ногами. — Я убью тебя!

— Ну, ну, не так громко. Что это на тебя накатило? — Василий и не думал вставать. — Иди, малышка, я успокою тебя.

— Я сейчас позову мужа!

— Он не услышит, твой муж. Я сам полчаса назад перевез его на тот берег. Видишь, какая у меня широкая душа? А все потому, что я вне конкуренции.

Он сел и стал теребить свой член. Он у него был отвратительно большого размера.

— Я расскажу отцу Афанасию. Тебя выгонят из монастыря, — со злорадством пообещала я.

— Ты этого не сделаешь, малышка. Да и зачем тебе это? Подлость красивую девочку украшает не больше, чем фригидность. Иди же наконец сюда — разве не видишь, что он совсем готов?

Я выскочила во двор и со всех ног бросилась вниз, к реке. Меня душили слезы гнева. К тому же я чувствовала себя полнейшим ничтожеством. Клянусь, со мной еще никто не обращался подобным образом.

Я переплыла на другую сторону и в изнеможении упала в траву. Мне казалось, я недостойна дышать этим чистым воздухом, видеть над собой безоблачно голубое небо. Словом, в ту минуту мне совсем не хотелось жить. Прошло какое-то время — может, десять минут, а, возможно, целый час. Я услыхала всплеск воды и подняла голову. Кто-то плыл от берега крупными саженками. Это был мужчина. Он зашел выше по течению, и его уже успело сильно снести.

У мужчины была широкая загорелая спина и длинные темно-русые волосы. Я сразу узнала в нем Глеба. Судя по всему, он не видел меня. Если честно, то в тот момент мне ни с кем не хотелось общаться.

Какое-то время я лежала с закрытыми глазами, путешествуя беспорядочными лабиринтами безрадостных дум. Как вдруг поймала себя на том, что желаю повторения предыдущей ночи. Этот факт меня неприятно поразил.

Я резко села и тряхнула головой. Заметила краем глаза, что Глеб уже выходит из воды — это было метрах в десяти левее. На нем было белое трико, которое, намокнув, сделалось совсем прозрачным. Казалось, он был погружен в свои мысли.

— Ты же сказал, что не собираешься купаться, — я вдруг услышала сдавленный голос Боба. Он появился со стороны луга.

— Мне нужно спешить к обедне.

Глеб одевался с лихорадочной поспешностью. Он уже стоял в длинной белой рубахе и теперь безуспешно пытался надеть хламиду.

— У тебя красивое тело, а ты прячешь его под этими лохмотьями. Зачем?

— Чтобы не вводить в искушение своих братьев и себя. Мы обязаны сохранять не только чистоту духа, но и плоти тоже.

— Ты это серьезно? — Боб заливисто рассмеялся. — Рано или поздно нас всех закопают в землю, и наша плоть, как грязная, так и чистая, достанется могильным червям. Ты озабочен их рационом?

— Да, мы тленны, но мы и бессмертны одновременно. — Глебу наконец удалось надеть свою старенькую хламиду, и теперь он старательно расправлял ее. — И мы должны каждую минуту помнить о том, что заберем туда и свои грехи тоже.

— Послушай, парень, ты серьезно веришь в эту муть или пытаешься запудрить мне мозги? Да ты в сравнении со мной настоящий мальчишка и о жизни имеешь, мягко выражаясь, поверхностное представление. Так вот, могу сказать тебе с полной уверенностью: там нет ничего, кроме вечного мрака. А потому спеши брать то, что тебе предлагают здесь. — Боб подошел к Глебу, взял его за подбородок, заставил посмотреть себе в глаза. — В твоем взгляде куда больше искренности, чем в твоих словах.

Глеб резко мотнул головой и с силой толкнул Боба в грудь. Я видела, как он бежал по лугу, забавно путаясь в своей хламиде. Смех Боба звучал ненатурально весело.

Он быстро спихнул спрятанную в камышах лодку, опустил в воду весла. Боб был раздосадован — это отчетливо бросалось в глаза.

Я поняла в ту минуту, что совсем не знаю Боба. Мои детские воспоминания о нем, как о добром заботливом малом, мешали воссоздать истинное впечатление о теперешнем Бобе.

Я сказала за обедом:

— Передай этому Василию, чтоб не смел сюда больше ни ногой. Мерзопакостный тип.

— Это ты зря. — Боб посмотрел на меня откровенно насмешливо. — Обыкновенный жиголо. Чего ты хочешь от человека, прошедшего через все унижения воинской повинности?

— Мне плевать, через что он прошел. Я больше не желаю его видеть. Ясно?

— Неужели, малышка? А мне почему-то казалось, что ты прониклась к нему симпатией.

— Наверное, будет лучше, если я уеду. У меня… у меня нехорошие предчувствия.

В тот момент я поняла, что это так и есть.

Боб нахмурился.

— Наверное, ты права. Я поспешил с покупкой этого дома. Здесь нехорошая атмосфера.

— Ты слышал историю об убийстве прежнего хозяина?

— Да. Чайка, ты веришь в привидения и прочую мистику?

— Скорее нет, чем да. Но я верю в то, что мы в ответе за каждый свой поступок.

— Перед кем? Только не говори мне о Боге. Прожив пять лет в Европе, я стал безнадежным атеистом.