Анна Климова - И сердца боль
Вернувшись однажды домой, он обнаружил жену на полу, бледную и без сознания.
Сначала ее увезли в простую клинику, но потом кто-то «сверху» распорядился отправить ее в кардиохирургический центр, куда очередь была расписана на годы вперед.
Очнувшись, Маргарита Львовна первым делом спросила про Андрея. И тогда Сергей Петрович пообещал ей позвонить сыну…
Сейчас они ехали в эту клинику, и каждый думал о своем.
Андрей боялся расспрашивать отца, как все случилось. Боялся, что все произошло из-за него. Боялся, что вина, пусть даже косвенная, ляжет на него тяжелой каиновой печатью. Боялся и был уверен, что страхи не напрасны.
Мать — суровая, стойкая женщина. Никакие внешние обстоятельства не могли бы поколебать ее волю, ее веру в свои силы. А вот внутренние, семейные…
Думать об этом не хотелось. Все получалось так гадко, так нехорошо… Что теперь?
— Ты не должен себя винить, — сказал неожиданно отец, будто угадав его мысли. — Это бы рано или поздно произошло. Не дома, так на одном из ее заседаний.
— Она переживала?
— Переживала? — усмехнулся отец и слукавил. — Думаешь, по ней было видно? Вся в себе! Мне как-то раз пришла в голову забавная мысль, что если бы Марго по несчастливой случайности вдруг проглотила бы гранату с сорванной чекой, внутри нее произошел бы всего-навсего еле слышный хлопок!
Отец пошутил (что с ним случалось редко), но смеяться не хотелось. Андрей отвернулся к окну.
— Ей будут делать операцию? — снова спросил Андрей.
— По всей видимости. Врачи говорят, что процент успеха 50 на 50.
Отец говорил об этом так просто, будто это не его жена разделена страшной чертой и любой неосторожный шаг грозит катастрофой, гибелью. Андрею стало не по себе. Он замолчал, боясь подвигнуть отца на новые невольные признания нелюбви к матери.
Так и доехали до самого центра молча.
39
Ловкие медсестры вручили им стерильные халаты, чулки, шапочки и вежливо показали, куда идти. И они пошли по светлым прямым коридорам, мимо палат с совершенным оборудованием, мимо процедурных, мимо прекрасно оснащенных лабораторий.
В центре поражала прежде всего «не наша» атмосфера. Веяло «западным» духом, где к пациентам не относились, как к «субъектам», отнимающим у врачей время. В поликлиниках для «совков» создавалось впечатление, что врачам есть дело до всего на свете, кроме больных. Кто, как не наши врачи (не все, конечно, упаси Боже!), может обсуждать достоинства новых итальянских сапожек в то время, как за дверью маются тридцать страждущих в очереди душ?
Дежурная сестра встретила их у двери отделения и провела в палату.
Мать лежала в маленьком помещении одна (еще одна отличительная особенность). Непривычно высокая кровать, странные попискивающие аппараты у изголовья.
Они подошли ближе. Мать открыла глаза. Узнала. Чуть улыбнулась.
— Сынок!
Жалость к матери пронзила его сердце. Жалость и потаенное, не часто обнаруживающееся у взрослых чувство единения с человеком, давшим ему жизнь.
Андрей взял ее руку в свою, прижал к губам, просительно заглянул в глаза.
— Приехал! Я знала… Не могло быть иначе. Мой мальчик не бросит свою мать. Он не такой… Хороший мой…
Сергей Петрович вдруг отчетливо понял, что даже на смертном одре она пытается играть прежнюю роль. Она разыгрывает ту же карту, но теперь у нее на руках более сильные козыри — собственная болезнь, которой можно шантажировать сына, заставить его вернуться. И если она выживет, то обязательно подомнет под себя Андрея! Ему уже не вырваться!
Он знал своего сына. Как и она…
Марго извлечет из своего положения максимум выгод, а сын попадет в ее ловушку окончательно и бесповоротно, так как любил мать, несмотря на всю свою «ершистость» перед ней. Нет, он ее не боялся, как Сергей Петрович, не винил ни в чем! Андрей ее просто любил.
И что бы у него ни произошло там, в Белоруссии, на этом можно было поставить точку! Жирную, черную точку.
— … Я все думала, думала, ждала… И все так неожиданно, будто косой кто по ногам ударил… Но теперь все будет хорошо, ты со мной… и я спокойна…
Вошла медсестра, улыбнулась:
— Товарищи, доктор считает, что на сегодня впечатлений достаточно. Еще он хочет поговорить с кем-нибудь из вас.
Они попрощались с матерью и вышли вслед за медсестрой.
— Я поговорю с врачом, а ты подожди меня внизу, — сказал Сергей Петрович.
Андрей кивнул и двинулся вдоль коридоров к выходу. Переоделся. Вышел и сел на скамеечку у входа.
Как странно все повернулось. Мать, такая сильная, несгибаемая, лежала беспомощно на постели, боясь шелохнуть пальцем. И она говорила с ним так нежно и так ласково, как никогда прежде! И это она, которая с детства обдавала его ледяным холодом, стоило только ему потянуться к ней за лаской.
И она между жизнью и смертью.
Такое не укладывалось в голове. С ней исчезла бы надежная опора, щит, спасавший его от жизненных неурядиц.
Вскоре подошел отец. Сел рядом.
— Я дал согласие на операцию, — сказал наконец Сергей Петрович. — Ее планируют оперировать на следующей неделе, если ничего непредвиденного не случится. Ты в порядке?
Андрей кивнул.
— Ну и хорошо, — хлопнул себя по коленям отец. — Поедем домой, что ли?
Вместе поднялись. Сели в машину.
Все больше и больше Сергей Петрович убеждался в своей правоте. Мать выиграла!
40
Андрей ничего не знал о том, какая борьба развернулась вокруг него. Но он действительно остался дома. Мать прооперировали удачно, но Андрей не мог взять и уехать, ибо боялся, что его переход за некую абстрактную грань, где все еще оставалась Оля, принес бы матери новые огорчения и, возможно, усугубил бы болезнь.
Так он, по крайней мере, думал.
И полетели в Минск и обратно письма. Вся неуемная страсть молодости выплеснулась в этих письмах, все потаенные мысли, чувства, мечты.
Мать выписали из больницы. Какими только средствами она не подчеркивала свою болезнь, к каким только уловкам не прибегала, чтобы поддерживать в Андрее уверенность, что не сегодня-завтра она может с легкостью уйти из жизни.
Сергей Петрович видел все это, видел все ее театральные трюки, но молчал, не желая становиться между матерью и сыном. В этой «войне» он был не воин.
Начались занятия в университете. Андрей ходил на лекции, пропадал в атлетических залах, снова стал общаться с друзьями. Маргарита Львовна зорко следила за каждым его шагом.
Поток писем не иссякал. Но шло время. Что-то уходило от них, капля за каплей…
Прошла весна. Снова наступило лето. Грянул август 1991 года. Москву лихорадило. Танки, бэтээры, митинги на Манежной, крики, вопли, баррикады…
Андрей и еще несколько студентов, вопреки запрету матери, ходили к Белому дому, носили осажденным еду. Приходили поздно, мокрые от пота, грязные.
Андрей уже давно не замечал, что письма от Оли стали редкими, сухими, безжизненными. Но новые увлечения захватили его: рушился режим, казавшийся всем до этого вечным! Дела в новых студенческих организациях занимали все его время и мысли.
Новое время, новые люди, новое государство, новые термины. Явления, присущие когда-то только «тлетворному и загнивающему Западу», неожиданно стали достоянием молодых, «дружно отделившихся» республик — инфляция, безработица, рыночная экономика.
Маргарита Львовна, учуяв ветер перемен и видя, что все «бывшие» снова «выплыли» на поверхность новой «демократии» (уж на этот раз, несомненно, истинной!), приложила все свои старания, чтобы самой не утонуть в бушующем «море» крутых перемен.
Спустя непродолжительное время она уже занимала какую-то ответственную должность в московской мэрии. Потом активно включилась в предвыборную гонку городских депутатов.
Все это время Андрей и Оля обменивались сухими новостями. Андрей, будучи человеком увлекающимся, не утруждал себя горькими размышлениями по этому поводу. Лето их любви казалось ему прекрасным сном, детской милой игрой в жениха и невесту. Изменились времена, изменился и он сам (так ему казалось).
Позже Андрей понял, что он предал, и понял, каким негодяем и глупцом оказался, каким испытаниям он подверг Олю… И что, в конце концов, явился причиной ее гибели.
Через годы совесть жестоко колола душу, обрекая на возвращение памяти о предательстве.
41
Они все же встретились еще раз. Последний раз. Судьба дала им шанс, свела лицом к лицу в огромном городе.
Они уже не писали друг другу. Как-то сам собой иссяк искристый поток чувственных посланий. Воспоминания поблекли.
Но они встретились. Через три года, в конце сентября девяносто третьего.
Он тогда еще учился в университете и работал на одну крупную фирму, поставляющую компьютеры и оргтехнику. Он встречался с представителями фирмы-партнера на экспозиции российских товаропроизводителей.
