Бонкичмондра Чоттопаддхай - Индира
О чревоугодие! Сколь многим несчастным брахманам причиняешь ты жестокие муки! Лихорадка неотступно терзает, желчь вовсю разливается, а тут еще и чревоугодие одолевает! Что делать бедному брахману, когда перед ним вдруг появляется блестящий поднос или пусть даже пальмовый лист, а на нем — аппетитные лучи, шондеш, михидана, шитабхог и другие прелести? Отказаться или съесть? Могу поклясться, что, просидев и тысячу лет в размышлениях над таким соблазнительным блюдом, почтенный брахман все равно будет не в силах разрешить этот деликатный вопрос, а, не найдя средства разрешить его, по рассеянности отправит все сладости к себе в рот. Так случилось и с Брохманондо. Взять деньги страшно — пугает тюрьма, а отказаться духу не хватает. Съесть хочется, а вдруг живот разболится? Брохманондо не знал, на что решиться. А не решившись, он, как тот бедный брахман, обратил все свои помыслы к яствам.
Глава третья
Составив завещание, Брохманондо к вечеру вернулся домой. Хоролал уже ждал его.
— Ну как? — нетерпеливо спросил тот.
Брохманондо, который всегда питал слабость к стихам, с принужденной улыбкой продекламировал:
Думал я луну схватить голыми рукамиИ на дерево полез — да оцарапал палец.
— Что, не удалось?
— Ох, брат, слишком уж много препятствий оказалось!
— Не смог, значит?
— Нет, брат. На вот, держи свое фальшивое завещание, и деньги тоже возьми обратно. — С этими словами Брохманондо вынул из ящика сначала подложный документ, потом деньги и вручил все это Хоролалу.
От гнева и досады у того задрожали губы.
— Дурень, тупица! — накинулся он на Брохманондо. — Такого пустяка не смог сделать. А еще мужчина! Ну, я пошел. Смотри, если хоть словом обмолвишься, можешь проститься с жизнью!
— За это не опасайтесь. Ни звука от меня никто не услышит, — успокоил его Брохманондо.
Расставшись с Брохманондо, Хоролал заглянул к нему на кухню. Как видно, он был своим человеком в этом доме, и все входы и выходы знал наизусть. В кухне хозяйничала племянница Брохманондо, Рохини.
Без этой Рохини мне никак не обойтись. Поэтому я вынужден сказать несколько слов о ее внешности и добродетелях. Правда, нынче описания внешности не в ходу; что же касается добродетелей, то теперь охотнее всего говорят о собственных добродетелях, и, уж конечно, не о достоинствах других. Я позволю себе лишь сказать, что Рохини была в расцвете сил и красоты, — словно полная луна ранней осенью. Она рано овдовела и имела множество привычек, для вдовы весьма предосудительных. Так, например, Рохини носила сари с каймой, браслеты и, как я полагаю, не отказывала себе в бетеле. Однако стряпала она, как сама Драупади. Соусы, подливки, горох — все выходило у нее на редкость вкусным. К тому же она, как никто в деревне, разбиралась в языке цветов, а в умении красить ткани и шить ей не было равных. Прическу ли сделать, невесту ли нарядить — всегда приглашали только Рохини. Родственников со стороны мужа у нее не было, поэтому она и жила в доме Брохманондо.
Красавица Рохини толкла горох. Несколько поодаль от нее растянулся кот. Время от времени Рохини, видимо решив испытать, действуют ли женские чары и на животных, бросала на него жгучие взгляды. Кот же, прочитав в этих взглядах готовность угостить его жареной рыбой, стал потихоньку приближаться к Рохини. В это время, поскрипывая новыми туфлями, в кухню вошел Хоролал. Кот позабыл о жареной рыбе и тотчас обратился в бегство. Рохини перестала толочь горох, поспешно ополоснула руки и накинула на голову край сари. Потом, в смущении рассматривая свои ногти, спросила:
— Давно приехали?
— Вчера, — ответил Хоролал. — Послушай, мне надо поговорить с тобой, — продолжал он.
Рохини вздрогнула и торопливо проговорила:
— Ужинать будете? Хотите, приготовлю рис?
— Ладно, ладно, приготовь. Но я не затем пришел. Скажи, помнишь ли ты об одном случае?
Рохини молчала, низко опустив голову.
— Однажды, возвращаясь с Ганги, ты отстала от паломников, — продолжал настойчиво Хоролал, — помнишь?
— Помню, — отвечала Рохини, в смятении теребя пальцы.
— Помнишь, как тогда ты потеряла дорогу?
— Помню.
— Там тебя застигла ночь, а за тобой увязались какие-то подозрительные люди, припоминаешь?
— Да.
— Кто тебя тогда выручил?
— Вы. Вы ехали верхом куда-то.
— К свояченице.
— Вы увидели меня и в паланкине с охраной отправили домой. Разве такое забывают! Я перед вами в неоплатном долгу.
— Ну так вот. Теперь ты можешь мне этот долг вернуть, и еще заслужить мою вечную благодарность. Хочешь?
— Ну конечно. Я всеми силами постараюсь помочь вам.
— Только уговор: никому ни слова.
— Буду молчать, пока жива.
— Поклянись.
Рохини поклялась.
Тогда Хоролал рассказал ей о двух завещаниях Кришноканто — настоящем и подложном. Затем сказал:
— Нужно выкрасть настоящее завещание и положить на его место фальшивое. Ты часто бываешь у нас в доме. У тебя это ловко выйдет. Ты ведь умница. Сделаешь для меня?
— Украсть? — Рохини вздрогнула. — Хоть режьте меня, не могу.
— Вот уж правда, что с женщиной никогда не сговоришься. Вы только красивые слова говорить умеете. Верно, ты так и останешься моей неоплатной должницей.
— Прикажите что-нибудь другое — все сделаю. Скажите: умри, — умру. Но украсть не могу.
Видя, что Рохини непреклонна, Хоролал попробовал подкупить ее.
— Возьми, тут тысяча рупий. Только устрой это дело.
Но Рохини от денег отказалась.
— Не нужны мне ваши рупии. За все состояние господина Кришноканто я не пошла бы на это. А если решилась бы, то с меня достаточно было бы одной вашей просьбы, — прибавила она.
— А я-то думал, что ты ко мне хорошо относишься, Рохини, — с глубоким вздохом проговорил Хоролал. — Конечно, я для тебя чужой человек. Поверь, была бы жива моя жена, я не стал бы тебя упрашивать. Она сделала бы это для меня.
Рохини едва заметно усмехнулась.
— Ты чему смеешься?
— Да вот, вспомнила вашу затею с женитьбой. Вы и вправду собираетесь взять вдову?
— Хотел бы. Только где ее найти? Не всякая захочет выйти за меня.
— Действительно, вдова или не вдова, то есть я хотела сказать, вдова или незамужняя — не все ли равно? На ком бы вы ни женились, мы все будем за вас рады.
— А знаешь, Рохини, ведь шастры разрешают жениться на вдовах.
— Слыхала.
— Значит, и ты можешь выйти замуж. Почему бы тебе не выйти?
Рохини поправила на голове край сари и отвернулась.
— Кровного родства между нами нет. Мы только из одной деревни.
Но Рохини совсем закуталась в сари и, усевшись перед очагом, снова принялась толочь горох. Обескураженный, Хоролал направился к выходу. Он был уже у двери, когда Рохини вдруг сказала:
— Оставь, на всякий случай, мне эту бумагу. Может, я что-нибудь придумаю. Нет, денег не надо. Только завещание, — проговорила она, когда Хоролал протянул ей деньги.
На этом они и расстались.
Глава четвертая
В тот же день, часов около восьми вечера, Кришноканто сидел у себя в спальне, откинувшись на подушки, и посасывал трубку в сладкой полудремоте, навеянной лучшим в мире лекарством и приятнейшим из наркотиков — опиумом. Но вдруг ему приснилось, что завещание его продано с аукциона, и что все его имущество за три рупии тринадцать ан, две коры и два кранти купил Хоролал. И слышится ему, будто кто-то говорит, что это не завещание вовсе, а закладная, долговое обязательство, потом он увидел, как бог Вишну, сын Брахмы, явился к Шиве и занял у него под залог целого мира коробочку с опиумом. Всемогущий же бог, одурманенный наркотиком, забыл аннулировать расписку, как просроченную.
В это время в комнату тихо вошла Рохини.
— Вы спите, тхакурдада?
— Это кто, Нанди? — проговорил сквозь сон Кришноканто. — Скажи сейчас же Тхакуру, пусть немедля объявит расписку недействительной.
Рохини догадалась, что Кришноканто целиком находится во власти опиума.
— Кто такой этот Нанди, господин? — спросила она смеясь.
— Гм, ты прав, — продолжал бормотать Кришноканто, даже не обернувшись в ее сторону. — Во Вриндаване молочник масло съел и ему ни монетки не дали.
Рохини не могла удержаться от смеха. Тогда Кришноканто очнулся, поднял голову и проговорил:
— Э, никак, сами Ашвини, Бхарани, Криттика и Рохини к нам пожаловали?
— Почему тогда уж не назвать и Мригаширу, Ардру, Пунарвасу и Пушья!
— А также Ашлешу, Магху и Пунарпхальгуни?
— Дорогой господин мой, я пришла к вам не затем, чтобы астрономии учиться.
— Ну а зачем же тогда? Опиум, что ли, понадобился?
