Элли Крамер - Серебряная луна
- Миссис Вейл! Что вы такое говорите! Я имею в виду совсем не это. Я имею в виду... А вдруг я беременная?!
Гортензия сначала опешила, а потом разразилась хохотом.
- Ой, не могу... Они учатся в школах, ездят на машинах, магнитофоны всякие покупают, а простейших, самых элементарных вещей не знают! Нет, милая, не плачь. СЕЙЧАС ты не беременна. Процент вероятности довольно высок, но все зависит от... Да мало ли, от чего зависит. Иди домой, умой мордашку и поговори с Ником. Ты ведь влюблена в него, верно?
Ну так и скажи ему об этом.
- Но разве девушка может первой...
- Если эта девушка только что провела с ним ночь в одном стогу - может. Поверь мне.
Дотти слабо улыбнулась, встала, пошла к двери, но уже на пороге обернулась.
- Миссис Вейл, а может быть, на всякий случай вы порекомендуете мне какое-нибудь средство.., лекарство.., ведь еще не поздно...
Лицо Гортензии потемнело.
- Иди отсюда, Дороти Хоул! И не смей даже думать об этом. Если б ты видела, как воют несчастные женщины в кабинетах у врачей, как умоляют дать им совсем другое средство! Чтобы родить! А не могут, потому что в юности сваляли самого большого дурака. Никогда я тебе не присоветую такого средства, Дотти, слышишь?
Уйди с моих глаз, чтоб я тебя не видела.
Уже у калитки Дотти нагнал суровый оклик старой акушерки.
- И если что надо будет - заходи!
Глава 8
Они остановились прямо под старой яблоней. Древнее дерево казалось сказочным существом из старинных легенд. Зимой искривленные узловатые ветви напоминали руки старухи, но сейчас буйная листва покрывала их, и яблоня вновь была молода. Мелкие зеленые яблочки висели гроздьями. Билл помнил их вкус с детства. Кисло-сладкие, терпкие, душистые.
Сорт был неизвестен, потому что Харли никогда не интересовали формальности.
Они вступили в тень дерева и сделались невидимками. Под ногами шуршала густая трава, над головами пели птицы. И никого в целом мире.
Сердце Билла стучало в висках, в горле, в кончиках пальцев - где угодно, но только не в положенном месте. Кровь, казалось, в десятки раз быстрее бежит по жилам. Молодой человек почти ничего не видел вокруг. Перед ним плыло только лицо Мэри. Нежный румянец на щеках. Огромные карие глаза. Длинные ресницы.
Задорно вздернутый носик.
Она опять склонила головку набок, темные короткие локоны упали на щеку. Почему-то именно в этот миг Биллу открылись все тайны Вселенной. Он понял, что смерти нет. Что мир бесконечен. Вероятно, он даже постиг тайну атома, просто у него не было ни времени, ни желания думать о таких глупостях. Время и пространство стремительно меняли свой облик, превращаясь в нечто иное, чему не было и не могло быть названия, потому что в этом мире не было человеческих слов. Только стук сердца. Только горячечное дыхание. И разгорающаяся в теле легкость.
Он раздевал ее осторожно, едва касаясь точеных плеч и тонких рук. Он умирал от восхищения и погибал от священного ужаса. Солнце било сквозь мечущиеся на ветру листья, и облик Мэри мерцал, подрагивал, растворялся в медовой дымке этого дня, первого дня творения их новой жизни.
Билл замер, когда ее пальчики коснулись его обнаженной груди. Когда он разделся, он не знал.
Не помнил. Густая трава поглотила их одежду, и они оказались наедине в своем Эдеме. Адам и Ева, познающие любовь.
Сказать, что он желал ее, было бы не правильно. Он весь был желанием. Это не имело ничего общего с возбуждением или похотью.
Просто его тело, его кожа, его кровь, кости и сухожилия стремительно плавились в золотом и ослепительном огне, и этот ручеек лавы стремился слиться с другим, таким же. Он точно знал - таким же. Потому что в карих глазах видел то же пламя.
Маленькая женщина обвила руками его шею, привстала на цыпочки. Она опять была первой, опять опережала его на миг, но это было неважно. Впервые в жизни Биллу не хотелось брать.
Быть лидером. Побеждать. Ему хотелось только дарить. Подчиняться, покорно следовать за ней и ее желаниями. Он глубоко и прерывисто вздохнул и обнял ее.
Они медленно опустились в траву, не сводя глаз друг с друга. Девушка закусила губу, и в глазах на мгновение мелькнул страх, веселый ужас перед неведомым, а потом на смену ему пришла мудрость, заложенная в генах, в крови, в закоулках памяти. И тогда ее руки нежными птицами метнулись по его телу, и жар стал нестерпимым, ручеек лавы превратился в поток - и небо взорвалось.
Он целовал ее яростно и отчаянно, нежно и мучительно, пил ее дыхание, ловя губами глухой стон, бьющийся в горле. Она отвечала с той же страстью, торопливо учась всему, что еще секунду назад было тайной.
Грудь к груди, бедра спаяны намертво, кожа горячая и гладкая, влажная от пота... Чья?
Моя? Ее?
Стон, счастливый всхлип, мышцы вьются под кожей, кровь закипает золотыми пузырьками... Ее? Моя?
Как уловить, кто главнее в этой смертельно-сладкой схватке, кто берет, кто отдает, если оба - сильнее?
Если два тела стали одним целым, и дыхание одно на двоих, а кровь общая, и жизнь общая, и счастье поднимает над землей и швыряет за грань небес - как различить?
И надо ли различать, если любовь - это двое?
Только тогда в этом смысл, и тайна, и счастье, и боль, и ослепительный свет под стиснутыми веками, и боль, мгновенно переходящая в блаженство? Как понять, из чего это все состоит?
И надо ли понимать?
Мэри не видела ничего. Она была ветром и травой, солнцем и водой, она умирала и воскресала, едва успевая удивиться тому, что все-таки жива.
Оказалось, что вся ее жизнь не стоила ничего, потому что только сейчас она жила по-настоящему. Только сейчас, в объятиях Билла она видела истинные цвета земли и неба, слышала все звуки, пронизывающие лес и сплетающиеся в удивительную симфонию, вдыхала аромат трав и цветов и сама была этими цветами и этой травой.
Она таяла от счастья в этих сильных, уверенных мужских руках, она пила его поцелуи и наслаждалась запахом его кожи, она ненасытно и смело ласкала, гладила, впивалась, познавала, брала и отдавалась, не сомневаясь и не задумываясь.
Впервые в жизни она чувствовала себя целой, единой, могучей и прекрасной, почти бессмертной и очень красивой.
Они сплелись в неразделимом объятии, превратились в изваяние, замерли но только на мгновение, а потом что-то изменилось в мире, и старая яблоня подхватила раскидистыми ветвями их общий счастливый крик.., смех? Стон?
Какая разница!
И солнце взорвалось от прикосновения к коже, разлетелось на тысячу тысяч звезд, тьма окутала их плечи и вознесла в такую высь, что и не рассказать словами.
И они летели, обнявшись, сквозь теплую, нежную тьму, а в конце вспыхнуло новое солнце, облило их золотом новорожденных лучей, но позже снова явилась тьма и мягко опустила их на невидимый и мягкий, как пух, песок времени, укутала плащом вечности и оставила отдыхать.
Они лежали в траве, ошеломленные, вычерпанные до дна, измученные и счастливые, не в силах разомкнуть объятий. Как ни странно, яблоня, трава и солнце остались на месте, хотя в принципе этого не могло быть.
Мэри вытянула голую ногу, коснулась кончиком пальца чашечки львиного зева. Оттуда с укоризненным гудением вылетел здоровенный шмель, покружил над ними и улетел восвояси.
Мэри засмеялась, и у Билла немедленно побежали мурашки по спине.
Льдинки и шампанское. Золотые пузырьки.
И счастье без конца.
- Мэри?
- М-м-м?
- Я тебя люблю.
- И я тебя.
- Мэри?
- А?
- Ты моя женщина.
- Да.
- И ты всегда будешь со мной.
- Всегда.
- А я всегда буду с тобой, потому что я твой.
- Мой. Твоя. Ох, до чего же здорово...
Полежали, помолчали, остывая.
- Мэри?
- А?
- Я тебя.., тебе не больно.., ну...
- Билл!
- Что?
- Я тебя люблю.
Как правило, разговоры всех на свете влюбленных довольно бессодержательны на вид, хотя на самом деле полны глубочайшего смысла.
Просто это смысл только для двоих.
Билл подтянул к себе ногой рубашку и укутал плечи Мэри. Она блаженно вздохнула и уткнулась носом ему в грудь. Он замер, страстно желая, чтобы этот миг не кончался никогда.
В этот момент в маленький Эдем ворвался энергичный голос, хорошо им знакомый.
- .. Харли, я за последнюю неделю только и делаю, что таскаюсь к тебе на холм. Это неприлично, в конце концов!
- Хо-хо, предпочитаешь, чтобы я к тебе таскался с пузырем под мышкой?
- Старый охальник! Нет, Бримуортиха права. От Уиллингтонов одни неприятности. Ты подумай, что ж я, девочка - по горам прыгать?
- А чего это ты орешь, Горти? Я не глухой.
- Глуп ты, Харли Уиллингтон, как пробка!
Мэри прыснула, вскочила на ноги, сгребла одежду и бросилась в кусты. Билл пережил небольшой сердечный приступ при виде обнаженной возлюбленной, а потом поспешно присоединился к ней. Надежно укрывшись в зарослях боярышника, они торопливо одевались.
- А почему Гортензия так кричала, правда?
