Уильям Локк - Друг человечества
— У вас был такой вид, как будто вы хотели сказать: «Если бы такое слово осмелился произнести мужчина, это было бы его последнее слово». Но я и в самом деле дура. Я думала, что между вами и Эмми что-то есть и что маленькое поощрение может вам помочь. Простите меня. Видите ли, — продолжала она, и ее ясные глаза затуманились, — я неясно люблю Эмми, а вас, в известном смысле, — тоже. Надо ли еще объяснять?..
Ее покаяние казалось искренним. Зора была великолепна. Конечно, она вела себя, как принцесса, — иногда чересчур смело и нескромно, порой даже совала свой носик в чужие дела: проникнутая сознанием собственного превосходства, она не обладала интуицией и чуткостью истой женщины, но зато пошлость была ей чужда и каялась она по-королевски. Руки Септимуса слегка дрожали, когда он приставлял отбитый хвостик к туловищу фарфоровой собачки. Сладко быть любимым, хотя и горько быть любимым только «в известном смысле». Даже у такого мужчины, как Септимус Дикс, есть самолюбие. На сей раз пришлось спрятать его в карман.
— Вы сделали меня очень счастливым, — промолвил он. — Вы любите меня настолько, что даже хотели бы, чтобы я женился на вашей сестре, — этого я никогда не забуду. Но я, должно быть, вовсе не способен думать о женщинах в этом смысле, — смело солгал он, что вышло у него также великолепно. — Должно быть, и у меня вместо кровяных шариков — колесики машин, и сам я — какая-то машина, а голова моя набита диаграммами.
— Вы — ребенок с удивительно нежным сердцем, — сказала Зора. — Дайте мне эти кусочки.
Она взяла их из его рук и бросила изуродованное туловище в огонь, оставив только голову и хвостик.
— Давайте поделимся. Я оставлю себе головку, вы — хвостик. Если я вам когда-нибудь очень понадоблюсь, пришлите мне этот хвостик, и я приеду к вам, где бы ни была; а если я буду нуждаться в вас, пришлю вам головку.
— И я приду к вам, даже если буду на краю света, — сказал Септимус. И ушел домой счастливый, с собачьим хвостиком в кармане.
На другое утро, часов в восемь, когда он только что забылся первым сном, его разбудили пистолетные выстрелы. Не понимая, что случилось с Вигглсвиком — спятил ли он или пытается покончить с собой таким мучительным и сложным способом, — Септимус вскочил с кровати и кинулся на лестничную площадку.
— В чем дело? Что случилось?
— Хэлло! Вы встали, наконец? — крикнул Клем Сайфер, появляясь внизу лестницы, щегольски одетый и с цветком в петлице. — Чтобы попасть к вам, — мне пришлось взломать входную дверь, а затем я попытался поднять слугу вашим способом. Можно войти?
— Пожалуйста, — пригласил Септимус, трясясь от холода. — Вы не обидитесь, если я снова лягу?
— Делайте, что хотите, только не спите, — сказал Сайфер. — Прошу извинить, если я вас обеспокоил, но нельзя было ждать. Я еду в город и не знаю, когда вернусь. А мне нужно поговорить с вами об этом.
Он уселся в ногах кровати и бросил корректуру книги о пушках прямо на одеяло, под которым проступали очертания тела Септимуса. В сером свете ноябрьского утра — шторы и занавеси, тщательно выбранные Зорой, не были подняты — Сайфер, сияющий и розовый, в блестящем шелковом цилиндре олицетворял собою рассвет делового дня, тогда как Септимус казался воплощением небрежности и лени.
— Я просидел полночи над этой проклятой штукой и полностью убедился, что вы попали в точку.
— В какую точку?
— В ту самую. Ваше изобретение — величайшее в свете, после крема Сайфера.
— Погодите, пока я разработаю мою идею вагонов нового типа.
— К черту вагоны! Господи Боже! Неужели вы сами не понимаете, что сделали? Выдумал такую штуку, которая способна совершить переворот в морском артиллерийском деле, а сам болтает чепуху о каких-то вагонах.
— Я очень рад, что книга вам понравилась.
— Хотите ее издать?
— Конечно.
— Спросите вашего издателя, сколько он возьмет отступного, чтобы передать право издания другому.
— Я издаю ее за свой счет, — пояснил Септимус и, не договорив, зевнул.
— И затем преподнесете ее в дар всем правительствам мира?
— Да. Я, пожалуй, пошлю им всем по экземпляру. Это вы хорошо придумали.
Клем Сайфер сдвинул шляпу на затылок и зашагал по комнате — от умывальника, мимо туалетного столика к шкафу и обратно.
— Ах, волк меня заешь! — воскликнул он.
— За что?
— Я считал себя благодетелем рода человеческого, но рядом с вами я — просто какой-то коршун. Неужели вам не приходило в голову, что если ваши пушки-великаны действительно таковы, как я их себе представляю, то любое правительство даст вам за право использовать вашу идею столько, сколько вы запросите?
— В самом деле? Вы думаете, на этом можно заработать две-три сотни фунтов? — спросил Септимус, смутно думая о Мордаунте Принсе, отбывшем в Неаполь, и о том, что на текущем счету у него самого нет больше денег. Тревожное выражение его лица не укрылось от Сайфера.
— А вам что, деньги нужны? — спросил он.
— Да, временно, до получения дивидендов. Я, знаете ли, попытался тут спекулировать, но боюсь, что голова у меня не приспособлена для таких дел.
— Я тоже этого боюсь, — широко осклабился Сайфер, перегибаясь через спинку кровати. — В последний раз, когда вам захочется спекулировать, посоветуйтесь прежде со мной. Разрешите мне быть вашим агентом по рекламированию этих пушек? Идет?
— Отлично! Я в восторге. И вагонов тоже. Кроме того, я изобрел мотор, который приводится в действие часовым механизмом. Заводится он при помощи маленького локомобиля. Это очень просто.
— Конечно, просто! Но я все-таки пока займусь одними пушками.
Он вынул из одного кармана чековую книжку, а из другого — авторучку.
— Я выдам вам авансом двести фунтов только за право действовать от вашего имени. Мои поверенные пришлют вам документ, очень длинный, который вы, прежде чем подписать, пошлите лучше своему поверенному, чтобы он его просмотрел. Хотя я вас не обману. Корректуру я возьму с собой. Разумеется, печатание мы приостановим. — Он уже сидел за туалетным столиком и подписывал чек.
Септимус кивнул головой и послушно взял чек, заметив только, что не понимает, за что ему дают эти деньги.
— За право помочь вам разбогатеть. До свидания. Ничего, лежите.
— Спокойной ночи, — сказал Септимус и, как только дверь закрылась за посетителем, он сунул чек под одеяло, свернулся клубочком и мгновенно заснул.
8
Дня два спустя Клем Сайфер стоял у крыльца Пентон-Корт на свежем воздухе, в ожидании своих гостей. Листья дубов, растущих вдоль подъездной аллеи, медленно опадали под холодным дыханием юго-западного ветра и присоединялись к своим мокрым собратьям на дорожках. Хлопья утреннего тумана еще висели на ветвях. Небо хмурилось и грозило дождем.
Из дома вышел лакей, несший на подносе телеграмму. Сайфер прочел ее, и его розовое лицо стало таким же хмурым, как небо. Телеграмма была из главной конторы и извещала Сайфера о том, что один из главных оптовых покупателей крема уменьшил свой заказ наполовину. Такая весть могла расстроить кого угодно. Не менее удручающее впечатление производили и деревья, с которых капала вода, и все вокруг. Волею небес земле полагалось быть прекрасной, а крему Сайфера — победоносным. Однако веление почему-то не исполнялось. Сайфер еще раз прочел телеграмму и сдвинул брови. Несомненно, это результат низких происков его врага. Джебуза Джонс уже несколько месяцев продает себе в убыток, засыпает всех рекламными объявлениями и уже успел отбить у него нескольких крупных заказчиков. Надо что-то предпринимать. Как уже говорилось, Сайфер любил действовать решительно, по-наполеоновски. Он велел подать себе телеграфный бланк и тут же, на подносе вместо стола, набросал ответную телеграмму:
Если нельзя купить право оклеить рекламными объявлениями собор Св. Павла или Вестминстерское аббатство, займите на четверг первые полосы всех крупных газет. Объявление составлю сам.
Он отдал телеграмму лакею, усмехнулся, предвкушая бой, и сразу же взбодрился. Когда на повороте показалась коляска с Зорой, Эмми и Септимусом, Сайфер радостно приветствовал их и рассыпался в комплиментах. Лучшего новоселья он себе не мог и представить. Всего трое гостей к завтраку, но зато три друга — все живые люди! — не то что целая толпа каких-то мумий, от которых веет холодом. Они действительно согревают его дом теплым дружеским участием. Миссис Миддлмист свежее июньской розы, и при ее появлении увядший сад расцвел, как летом. Мисс Олдрив Сайфер сравнил с весенним крокусом, а Септимусу, похлопав его по спине, предложил самому выбрать овощ, на который тот желал бы походить. До завтрака они должны осмотреть дом, а потом их ждет большой сюрприз. Что именно? — А! Это они увидят. — И глаза его смеялись, как у озорного мальчишки.
