Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Дыхание ветра

— Ничто не заставит меня забыть о смерти моего новорожденного сына месяц назад, — ответила она. — К тому же сейчас сильный ветер. Нужно беречь горло, я зарабатываю на жизнь голосом. Простите…

— Мы обязаны черпать силу в посланных нам испытаниях и идти дальше по жизни с высоко поднятой головой! — убежденно произнес молодой человек. — Моя жена в апреле 1938 года родила недоношенных близнецов. Они не выжили. С тех пор моя бедная Катрин почти инвалид. К счастью, моя мать ухаживает за ней в мое отсутствие. И других детей у меня не будет. Именно поэтому я решил посвятить себя тем, кто живет на этом свете.

— Ой, простите меня ради Бога, — пробормотала Эрмин.

Весь остаток пути, стараясь не выходить за рамки банальных тем, они вяло обсуждали погоду и местные школы. За несколько километров до Роберваля молодая женщина решила перечислить оперы, в которых хотела бы выступить.

— Роль Маргариты в Фаусте — мое самое приятное воспоминание, — заключила она. — Лиззи, помощник режиссера, без конца повторяла, что я была первым сопрано, которая отказалась надеть парик для этой роли, и на этот раз Маргарита появилась на сцене с настоящими белокурыми косами.

Овид Лафлер от души смеялся.

— Наконец-то Роберваль! — выдохнула Эрмин, продрогшая до костей, несмотря на тяжелую меховую куртку, шапку, варежки и шарф. Ей казалось, что лицо у нее застыло от ледяного северного ветра. Пристань, ровные ряды крыш, трубы, откуда выходили клубы серого дыма, подействовали на нее успокаивающе. Сани двигались по бульвару Сен-Жозеф. Их перегнала собачья упряжка, которой управлял огромный детина в бобровой шапке. Две девушки болтали у витрины магазина. Фонари празднично блестели, отражаясь в обледеневшем снеге, покрывающем землю.

— Остановите, пожалуйста, здесь! Мы выйдем у пансиона, — воскликнула Эрмин.

Овид осадил лошадь. Он спрыгнул с саней и стал разгружать багаж. Потом по очереди потрепал по щеке Мукки, Лоранс и Мари.

— Мне кажется, самое малое, что мы можем для вас сделать, — это предложить комнату, чтобы вы здесь переночевали, — сказала молодая женщина.

— Нет-нет, не стоит беспокоиться! — запротестовал Овид. — Пьер дал мне адрес места, где я смогу остановиться и поставить лошадь в конюшню. Я вернусь к Перибонке завтра утром.

Внезапно он забеспокоился:

— А как вы попадете в Валь-Жальбер?

— Мой отец приедет за нами. До свидания и еще раз спасибо!

— Мне тоже было очень приятно, — уверил он Эрмин.

Она добавила с горячностью:

— Желаю вам счастливого обратного пути!

Минут через двадцать обе путешественницы уже располагались в просторной комнате с большой чугунной печкой. Мадлен умыла и переодела детей. Эрмин поспешила в комнату Талы, разместившейся на том же этаже. Хозяйка подтвердила, что свекровь и девочка были в пансионе.

«Не могу привыкнуть к этим изменениям в жизни, — подумала она, прислушиваясь к шуму по ту сторону двери. — Надеюсь, что Тала и Киона будут нормально себя чувствовать после всех перемещений. У них нет привычки жить в городе, даже если городок небольшой и тихий…»

Тала открыла дверь. Она выглядела успокоенной, еще немного — и бросилась бы в объятия невестки.

— Живее входи, Эрмин! Мне не терпелось увидеть тебя. Мне не очень по душе этот пансион.

Индианка выглядела чужеродной в этой уютной безликой обстановке. Она переоделась в серое строгое платье, довольно старомодное, доходившее ей до щиколоток.

— Не смотри на меня так! — сказала она сухо. — Тошан велел мне носить такую одежду. А я слушаюсь своего сына.

Киона стояла у окна. Она обернулась и с серьезным видом посмотрела на Эрмин. Та уловила какую-то грусть в ее обычно жизнерадостном взгляде.

— Вам обеим будет лучше в обычном доме. Я вернусь на следующей неделе и сниму дом семейства Дунэ. Киона, ты не хочешь меня поцеловать?

Девочка неторопливо подошла. Она схватила Эрмин за руку и потерлась о нее щекой.

— Здесь все для тебя в новинку, родная, — сказала ей Эрмин. — Ты привыкнешь. Тала, ты не жалеешь, что последовала моему совету?

— Нет, девочка, я ни о чем не жалею, особенно после всего происшедшего. Только вот думаю, чем бы занять себя зимой. Сегодня я не решилась выйти из дома. Киона хотела погулять, но я отказалась.

Эрмин молчала. Ей хотелось одного: выпить бульона и лечь спать, но она должна была поддержать Талу.

— Ты привыкнешь к такой жизни, — сказала она, сама в это плохо веря. — Сегодня вечером поужинаем вместе в моей комнате. Я выйду в город, куплю колбасы и пирожных. Если позволишь, могу взять с собой Киону. Мукки и девочки, наверное, уже в пижамах, они продрогли в дороге. Мне казалось, мы никогда не доедем!

Молодая женщина вкратце рассказала об их путешествии. Индианка сидела у печки и задумчиво качала головой.

— У Овида Лафлера золотое сердце. Это сегодня редкость.

— Мимин, я хочу на улицу, — заявила девочка.

— Возьми ее с собой, — вздохнула Тала. — Ей нужно размяться. Но…

— Что — но?

— Не могла бы ты одолжить ей одежду, по крайней мере, пальто одной из девочек? У них одинаковый размер. Так было бы лучше. Догадываешься почему?

Черные зрачки Талы поблескивали. В этом неподвижном, полном энергии взгляде отчетливо читался страх. Пока Киона побежала за куклой, Эрмин подошла к свекрови и тихо произнесла:

— Ты боишься тех, кто требовал мести? Тех, кто сжег хижину?

— Они могли следить за мной, — ответила Тала вполголоса. — А если, неровен час, они переключатся на моего ребенка… Пока я сидела здесь взаперти, у меня было время подумать. В Робервале я защищена ничуть не больше, чем в Перибонке! Нужно было укрыться среди своих, в горах.

— Мне кажется, в этом городе ты не подвергаешься никакой опасности, — успокоила ее Эрмин. — Но я сделаю все возможное, чтобы защитить Киону. Отдохни, Тала. Когда мы вернемся, я дам тебе знать.

Молодая женщина вышла из комнаты вместе с девочкой. Она бы дорого дала, чтобы восстановить гармонию на земле одним мановением волшебной палочки.

«Если бы все не было так сложно! — думала она. — Эта война, отнявшая у меня Тошана, эта угроза мести, превратившая Талу в загнанное животное… И Киона, мой лучик света, которую я никогда не смогу назвать сестрой на людях, моя чудная сестричка!» Оставался лишь один выход — смириться.

Мадлен постаралась, как могла, чтобы переодеть девочку, не обращая внимания на Мукки и близнецов. Хотя они устали, но умоляли мать тоже взять их с собой.

— Нет, нет и нет! — бушевала Эрмин. — Вам никуда не нужно идти. А Киона еще никогда не была в городе. Она сидела взаперти со вчерашнего вечера. Ведите себя хорошо, если хотите, чтобы Санта-Клаус или Рождественский Дед принесли вам подарки в Валь-Жальбер.

— Кто это — Санта-Клаус? — спросила заинтригованная Киона.

— Я расскажу тебе потом, обещаю, а сейчас нужно торопиться! — прервала ее молодая женщина.

Она внимательно оглядела девочку. В синем драповом пальтишке Мари, кожаных ботиночках Лоранс, розовой шапочке, скрывающей кудри медного оттенка, она походила бы на типичную девочку из Квебека, не будь у нее такого золотистого оттенка кожи. Эрмин повязала ей на шею шарфик в тон шапочке.

— Прекрасно! — объявила она. — Идем скорее, милая. — Она испытывала тихую радость, когда шла по бульвару Сен-Жозеф, крепко сжимая ручку Кионы в варежке. Ее внимание привлекла колокольня церкви Сен-Жан-де-Бребёф[14], четко выделяющаяся на фоне изумительного красноватого неба.

— Хочешь посмотреть церковь? — предложила она малышке. — Я в ней когда-то пела, еще до того, как родился Мукки.

— Да, Мимин, очень хочу.

Казалось, девочку восхищало все увиденное. Но внушительное здание церкви, похоже, вызвало у нее недоумение.

— Какой огромный дом! — воскликнула она. — Это там живет Бог?

— Не совсем там, но люди приходят сюда молиться ему. Мы тоже придем и зажжем свечу. Такую большую свечку, от нее исходит чудный мягкий свет.

Мясной магазин еще больше воодушевил Киону, которая никогда не видела столько продуктов, разложенных на ярко освещенной электричеством витрине. Эрмин купила копченой ветчины и паштет из кролика. Затем они направились в кондитерскую, неподалеку от «Château Roberval», величественный фасад которого вызвал у Кионы новый восторженный возглас.

— Я пела для клиентов этого отеля, когда мне было пятнадцать лет! — рассказывала молодая женщина. — Я дрожала от страха при мысли, что забуду слова песен.

— Ты везде-везде пела? — спросила Киона.

— Нет, пока еще не везде! — ответила Эрмин, смеясь. Ее волнение рассеялось, тоска не так сильно сжимала сердце.

Продавцы в магазинах обслуживали ее со слегка недоверчивым выражением лица. В кондитерской ее даже осмелились спросить, действительно ли она Эрмин Дельбо, певица с золотым голосом, их землячка. В глубине души было лестно, что ее узнают, уважительно приветствуют.