Маргрит Моор - Серое, белое, голубое
Но ночью мне никак не удавалось заснуть, потому что все время казалось, что я задохнусь в темноте. Несколько часов назад она сказала: «Я хочу ребенка».
Больница находится в центре местечка Ле-Виган. Когда он привез ее туда в первый раз, была осень. Они поехали через перевал Трибаль, потому что эта дорога была самой короткой и все еще оставалась проезжей. На самой высокой точке Роберт, как обычно, снизил скорость: они любили смотреть с высоты на волнистые горные хребты, которые гряда за грядой уходили вдаль на юг, теряясь в голубой дымке. Они знали, что в долине между гор когда-то разгорелась кровавая религиозная война, в которой погибли все до последнего.
В тот день дул порывистый ветер. Магда, завернувшись до подбородка в старую шубу, посмеивалась всякий раз, когда машину заносило, а на крышу пригоршнями падали и скатывались вниз каштаны. Роберт нервничал. Возле самого моста через Эро он так резко переключил скорость, что обоих швырнуло вперед.
— С тобой все в порядке? — испуганно спросил он.
Она сидела и спокойно смотрела на воду, поблескивающую в темноте.
Солнце тем временем закатилось. Стало смеркаться. Деревни, подобно пыльной паутине, прилепились к крутому склону горы. Из дыры в стенке сарая выскочила собака, яростно набросилась на машину и еще долго потом, заливаясь лаем, бежала следом. Как раз когда они въезжали в город, зажглись уличные фонари, но машин было еще мало, и им удалось легко припарковаться. Магда, выходя, не нуждалась в посторонней помощи: кровотечение у нее было слабое. Беременность длилась меньше трех месяцев.
Впервые за все время их совместной жизни они расставались. Жесткий внешний мир забирал Магду себе. Анализ крови, медицинская карта, каталка. После того как ее уложили на спину на высокую узкую кровать, Роберту разрешили зайти попрощаться. В палате с ослепительно ярким освещением, где за ним незаметно подглядывал целый десяток пациенток — женщины приоткрывали крышки кастрюлек с ужином, тщательно принюхивались и затем с аппетитом принимались за еду, — Роберт коснулся поцелуем губ своей жены. Он не видел и не чувствовал ничего.
— Ну, как ты? — спросил он на следующий день и положил несколько веточек вереска возле ее ног, укрытых покрывалом. У него были очень грязные руки. Сразу за Сен-Андре лопнул, со звоном ударившись об мотор, воздушный фильтр. В этом, конечно, ничего особенного нет, только вот пришлось полчаса повозиться у края оврага. Когда он наконец вошел в палату, Магда спала, затем она открыла глаза и, как ему показалось, приятно удивилась, увидев его.
Она успокоила его улыбкой. Но он сразу заметил что-то на ее лице, вроде тени тревоги, когда она сообщила, что с ней все в порядке.
— Что сказал врач?
Выяснилось, что он должен зайти лишь в конце обхода.
— У тебя где-нибудь болит? — спросил он.
Она взяла его за руку:
— Нет, не беспокойся.
Он возвращался назад под моросящим дождем.
В больнице ее продержали недолго. Когда Роберт в пятый раз опустился на стул у ее кровати, Магда, бледная как мел, обложенная горой подушек, попыталась убедить его: то, что произошло сегодня ночью, не фатально. А он смотрел в ее потерянные глаза и думал: октябрь еще не кончился, солнце освещает золотые листья нашего каштана, в погребе стоит ящик изумительного вина «люберон». Вернувшись к действительности, он услышал ее слова: «С точки зрения медицины нет причин для беспокойства, в следующий раз все должно быть нормально».
Она стала жить по календарю. На письменном столе, возле фотокарточки ее родителей и блокнота, в котором она еженедельно писала письмо матери в Канаду, Роберт нашел листок с числами, помеченными красным. В такие дни она подавала ужин позже, чем обычно, разжигала жарче огонь, пристально смотрела на него глазами с голубыми тенями, обведенными черным контуром, перекидывалась сзади через его плечо — добавить вина в бокал, наполнить его своим теплом, запахом тропического леса. Бог свидетель, она знала его. Знала, как искать, как найти то, что ей было нужно, — рассчитывала каждый шаг, наблюдала, как растет в нем желание, и в нужный момент давала себе полную волю — и вот он уже идет за ней в темноте к постели, оглохший, неловкий, и без какого бы то ни было намека на признание в любви перенимает инициативу. Но однажды он вырвался из ее объятий. Накинул плащ, открыл дверь на улицу и шагнул в промозглую ночь. Прислонившись к стене, смотрел на деревья, на покрытый пленкой парник, освещенный луной, на ярко-голубые загончики, в которых спали кролики, луна проглядывала сквозь обрывки летящих облаков, исчезала и вновь появлялась над кровлей его мастерской, бросая белые блики на отвес скалы, внутри которой натянуто большое полотно, незавершенное и заброшенное. Ты обманываешь меня!
Лето было в самом разгаре, когда они вторично проделали тот же путь. Набрав приличную скорость, они переехали через перевал и, не обращая внимания ни на долины и просторы, ни на стада овец под каштанами, спустились вниз, в долину реки Ле-Рей, туда, где река превращалась в глинистый ручеек, бегущий среди камней. Через сорок пять минут они добрались до города, от жары погрузившегося в сон.
На этот раз Магде не отвели места в белом зале. Ее не раздумывая отвезли в операционную номер два. Вакуумная чистка — это сущий пустяк. Женщине вводят легкий наркоз — она отдала себя в руки анестезиолога с черными-пречерными глазами и бровями, откинулась, сползла немного назад и оказалась во власти разноцветных, довольно приятных видений, — а тем временем расширяют канал и с помощью специальных приспособлений освобождают ее от дефектного плода. Вся процедура занимает меньше двадцати минут, в принципе женщина вместе со своим мужем может в тот же день отправляться домой.
Вечер выдался невероятно теплый. Они расположились на воздухе. На Магде шелковая ярко-зеленая пижама, она согласилась выпить рюмку коньяку, подставив под ноги скамеечку. Роберт смотрит куда-то в сторону, она сидит с невозмутимым видом и жадно курит. Какие же мы все-таки недотепы, с умилением думает он про себя.
Наступила зима. Однажды в понедельник Магда прошлась до деревни пешком через лес. Вернувшись домой, она зашла в спальню и, ни слова не говоря, принялась собирать багажную сумку. Вновь был поставлен тот же диагноз, ее груди уже налились, на этот раз она не откладывая пройдет курс вливаний. Три раза, никак не меньше, Роберт беспрепятственно навещал ее. Он дожидался на скамейке в холле больницы, отгонял сомнения и старался вести себя как можно более нейтрально: когда в означенный час двери больничного коридора раскрывались, он присоединялся к небольшой серой кучке людей, брал принесенный с собой букет и подарки и занимал позицию у постели жены.
И вот выпал снег. Снег появился откуда ни возьмись как ледяной белый зверь, как противник появляется во сне. Когда Роберт по утрам выходил из дома, ему приходилось, действуя лопатой и метлой, прокладывать дорогу к машине. Затем он нажимал на стартер, заводил мотор, очищал стекла, обкладывал колеса цепями и ехал через лес Форэ-де-Саниссак, так как путь через горный перевал был закрыт. Часто снова начинался снегопад, и приходилось ехать совсем медленно — делать не больше тридцати километров в час. Он вел машину, уткнувшись носом в лобовое стекло, вглядываясь через работающие дворники в серую мглу, и так два-три часа, до тех пор, пока, совершенно обессиленный, не припарковывался возле больницы, затем взбирался по лестнице и находил палату, где, непонятно почему закутанная во что-то такое же серо-белое, как снежная пустыня, лежала Магда. Она спокойно здоровалась с ним.
Однажды на полпути между Асклье и Сен-Мартьялом ему пришла в голову мысль остановить машину у обочины. Он вышел, сложил домиком руки, защищая пламя от ветра, поджег сигарету и, облокотившись на передний бампер, стал смотреть в заснеженную тундру. Улучив удобный момент, его чувства почти молниеносно освободились от пут сознания. Где-то стреляли, где-то лаяли собаки, раздавался колокольный перезвон, завывал ветер. Он ничего не слышал. Ничто не привлекало его внимания, не могло нарушить переполнявшей его решимости никуда не двигаться с этого единственного, неизмеримого, лишенного эмоций отрезка времени, не двигаться до тех пор, пока, довольный как ребенок, он не поймет, что опоздал в то мрачное здание, на скамейку для посетителей, к манекенам в белоснежных униформах, что проходили мимо и не желали, чтобы к ним обращались, к мерзкому запаху медикаментов, носилок, боли, цветов и пищи, к теплому инкубатору, где содержатся женщины, одержимые непреодолимым желанием иметь ребенка от себя самой, к шлангу, подведенному к руке Магды, к ее ухоженному, хорошо сложенному телу, к тени ее бывшей, ее репродукции, к мрачной жидкости в бутыли возле кровати, к ничего не значащим словам, которыми они обмениваются, к прощанию, лифту и случайной встрече с лечащим врачом — тем, кто в один прекрасный день, который неизбежно наступит, в очередной раз пристегнет ее к операционному столу.
