Пат Бут - Палм-Бич
- Я полагаю, что, на мой взгляд, - пробормотал мистер Уайсс, - было бы замечательно, если бы мы, ну, что ли, поддерживали контакт - возможно, во внерабочее время, - пока вы пользуетесь нашей ссудой. Разумеется, если я решу дать делу ход.
Ну вот. Он высказался. Карты раскрыты. Ты спишь со мной за двадцать тысяч. Ясно, как Божий день.
Лайза следила за игрой и немедленно поняла, что он имеет в виду. Она не была удивлена, и это, в свою очередь, удивило ее. Глубокой душе взметнулся фонтан отвращения, однако, отвечая, Лайза сохранила непроницаемое лицо.
- Что ж, я, конечно, приветствовала бы отеческие наставления делового плана. Я была бы за них очень благодарна.
Лайза тут же пожалела о своем замечании. Она двигалась по канату, и отсутствие страховочной сетки было очевидным. Уайсс захотел попользоваться ею, а она более или менее ясно дала понять, что он - грязный старикашка, годящийся ей в дедушки. Двадцать тысяч, которые маячили секунду назад у нее перед носом, покачиваясь, уплыли прочь.
Уайсс неловко рассмеялся. Неужели она так наивна? Или она говорит "ни за что"?
- Я имею в виду, что, возможно, мы могли бы с вами время от времени сходить вместе поужинать - узнать друг друга поближе.
В его голосе зазвучали нотки безнадежности. Лайза понимала, что ей предстоит принять одно из самых важных решений в своей жизни, а подсказать, как следует поступить, некому. Имелись две возможности: либо продаться этому нелепому старикашке и получить необходимую сумму, либо отправляться с пустыми руками в учительницы. Стать шлюхой или респектабельной опорой общества. Палм-Бич или Миннеаполис. Риск или надежность. Она металась, страдая от нерешительности. Уайсс проговорил сквозь сжатые зубы:
- Что вы скажете?
Лайзе показалось, что она хранила абсолютное молчание целую вечность.
Мысли строчили у нее в голове пулеметными очередями. Загнав свой мерзкий отросток в ее прекрасное тело, он запачкает, осквернит ее, навечно завладеет ею, отняв у нее девственность. Но это ведь займет совсем немного времени, пройдет, забудется, будет стерто из памяти под могущественным воздействием воли, если плодом ее тяжелого испытания станет гладкий путь к победе и славе. Уважение к себе будет потеряно навек, если она продастся этому дьяволу ради того, что ей нужно. Однако торжественное обещание, данное погибшей матери, будет исполнено, и она приблизится к раю. "Всего лишь один мост... всего лишь только мост..." Глядя сквозь внезапно навернувшиеся слезы на своего потенциального мучителя, на своего потенциального спасителя, Лайза явственно почуяла запах паленой плоти. Кто он - дьявол или ангел?
Уайсс видел смятение в повлажневших глазах Лайзы, пока та боролась с собой. Наконец-то до нее дошло. Теперь от него ничего не зависело. Ему оставалось лишь ждать. В сладостном предвкушении он откинулся в кресле и принялся смаковать нараставшее в нем приятное чувство.
- Я, кажется, не вполне понимаю вас, - услышала Лайза свой голос.
Она оттягивала время, лихорадочно перебирая в уме все, что помогло бы ей принять решение.
- Думается, вы вполне понимаете меня, - быстро возразил Уайсс. Он не позволит ей сорваться с крючка.
Всеми правдами и не правдами. Лайза обещала это себе всего лишь несколько минут назад. Неужели все праведные пути исчерпаны? А если так, то как далеко она способна зайти на пути не праведном?
Словно живо заинтересованный наблюдатель следила Лайза за собственным мыслительным процессом, зачарованно ожидая, как же она поступит. Казалось, душа ее витала поблизости как пассивный зритель, пока она подобно лунатику, спотыкаясь, двигалась вперед.
Но когда Лайза решилась наконец заговорить, голос ее звучал решительно, и даже вызывающе.
- Мистер Уайсс, кажется, я понимаю, что вы имеете в виду. Вы имеете в виду, что одолжите мне деньги, если я пересплю с вами, и только, если я пересплю с вами.
Лайза помолчала. Когда она продолжила свою речь, голос ее прерывался.
- Что ж, вы должны знать, что я не хочу делать этого и считаю, что с вашей стороны очень дурно требовать этого и желать этого. Но деньги мне нужны - и нужны очень, потому что я очень много хочу от жизни. Поэтому, если вам так хочется, я вам отдамся, но при одном условии: здесь же, сейчас же, в эту самую минуту. А после этого вы дадите мне деньги. Все деньги - заверенным банковским чеком.
Медленно, очень медленно, вся внутренне пылая, Лайза поднялась с места.
На Джо Уайсса обрушилась мощная волна сознания вины, погасившая танцующее пламя страсти с той же легкостью, с какой торнадо задувает пламя свечи. Бушующие потоки очистительного стыда затопили его низменные желания. Возродился Джо Уайсс - отец своих детей, муж своей жены, сын своей матери. Он с трудом подыскивал слова, чтобы полнее выразить свое раскаяние. Лайза Старр стояла перед ним неподвижно, предлагая себя в качестве жертвы, - воплощение фантастической решимости и целеустремленности.
И тут сознание вины сменилось у Джо Уайсса иным чувством - восхищением, и совершенно неожиданно он впервые за весь день рассмеялся искренне.
Эта красивая семнадцатилетняя девочка обвела, победила, обыграла его, и Уайсс смеялся, потому что по какой-то странной причине он был вовсе не против такого исхода. В этом и должна заключаться суть истинного очарования. До этого момента он ни секунды не сомневался, что дело Лайзы имеет не больше шансов на успех, чем снежинка в адском пекле. И вот теперь он внезапно потерял свою уверенность. Кредитная деятельность научила его одному: деньги даются под людей, а не под идеи. Эта девушка была личностью, причем такой, которая способна внушить доверие любому, самому недоверчивому банкиру. Помимо того, что обладала прочими, более бросающимися в глаза достоинствами.
- Лайза Старр, - объявил Уайсс, - вы получите деньги, а от себя я вам бесплатно добавлю вот что: вы чертовски далеко пойдете.
За все свои шестьдесят два года Джо Уайсс никогда не был настолько прав.
***
Лицо Бобби Стэнсфилда отражалось в ручном зеркальце, и отражение ему нравилось. Флоридский загар, идеально ровный, словно подкрасил кожу в роскошный темно-коричневый цвет, оставив крошечные белые полоски лишь в едва наметившихся морщинках вокруг сияющих, смеющихся глаз. Имея долгую практику, Бобби произвел быстрый осмотр. Начал сверху. Песочного цвета волосы, блестящие, густые, пребывали в надлежащем порядке - этот строго выверенный хаос намекал на счастливое сочетание в Бобби мальчишеского и мужского начал, что так любили его избирательницы. Бобби помотал головой из стороны в сторону, позволив своевольной пряди соскользнуть на правый глаз, прежде чем отбросил полосы вновь назад, характерным нетерпеливым взмахом руки. Гармонию излишне совершенных в остальном черт лица нарушал притягательным диссонансом нос, аккуратно перебитый много лет назад доской во время серфинга. В ходе бесконечных политических и семейных дебатов Стэнсфилды решали вопрос о целесообразности пластической операции. Теперь, и много раз в прошлом, Бобби благодарил Бога, что вердикт был вынесен отрицательный. Этот нос был нужен ему. Он стал его торговой маркой, символом мужественности, доказательством того, что Бобби Стэнсфилд, несмотря на все прочие свидетельства обратного, очень далек от тщеславия. Рот? Когда закрыт - чуточку тонковат; подразумевается возможная холодность, если не жестокость. Когда открыт невероятное, совершенное обрамление для белоснежных зубов безупречной формы. Подбородок гладкий и квадратный, без малейшей тени небритости - этого кратчайшего пути к потере голосов. Отлично. Он смотрится превосходно. Бобби дал лицу растянуться в самодовольной улыбке, и улыбка, изучив себя, отозвалась положительно.
- Как я выгляжу, Джимми?
- Они все уписаются, - хохотнул стоящий рядом с ним невысокий, приземистый человек.
Смех, тем не менее, не помешал Джимми Бейкеру окинуть зорким профессиональным взглядом реквизиты Стэнсфилда ниже воротника. Темно-синий галстук из рубчатого шелка в косую малиновую полоску; стандартный костюм от "Брукс бразерс" цвета морской волны и не слишком хорошего покроя во избежание ощущения совершенства, способного оттолкнуть аудиторию; черные мокасины от "Гуччи" из кожи, мягкой, как попка младенца. Все было на месте, и все сочеталось, на кандидате можно поставить крест за оплошность, не более гнусную, чем расстегнутая ширинка. В этой жизни расслабляться некогда.
Из-за кулис обоим мужчинам были видны сцена и трибуна. И, что более важно, они оба могли слышать и ощущать, как нарастает возбуждение в зале отеля. Безликое помещение, оформление которого было без затей скопировано с аэропортов и залов ожидания всего мира, вибрировало от жгучего нетерпения: три тысячи женщин и горстка мужчин готовились встретить своего избранника. Над сценой кто-то повесил плакат с надписью: "Человек, которого вы знаете".
