Барбара Константин - Амели без мелодрам
Она вдруг резко выпрямилась, с горящими щеками, растрепавшимися волосами и зажатым в руке пучком зеленой фасоли.
— Послушайте, дорогие мои. Я на самом деле думаю, что вам следует научиться воровать…
Под изумленным взором Фанетты она продолжала:
— …я хотела сказать, быть самостоятельными[14]. Ну да, в смысле: ни от кого не зависеть… Понимаете? Когда я вижу, во что превратился наш мир и как все пошло наперекосяк, то думаю, что надо быть шустрее. И изобретательнее. С подручными средствами. И питаться, и лечиться всем, что есть вокруг. Идите-ка сюда, я вам кое-что покажу. Видите вон тот сорняк на обочине? Это репейник, лопух. Вы знаете его шары: они липнут к свитерам, впиваются в волосы, запутываются в собачьей шерсти… Потому мы и говорим: «Приставучий, как репейник». Так вот, корни репейника можно есть. Они немного напоминают овсяный корень. Только еще нежнее. А свежими листьями лечат экзему, угри, фурункулы и еще много инфекций. Интересно, правда?
— Да, но… Но при чем тут диктофон?..
— Ладно, пошли в дом. У меня уже полная корзина. А еще надо срезать хвостики.
Долгая история.
Немного погодя вернулись трое мужчин. Слезая с велосипеда, Жерар понял, что имел в виду Антуан, когда говорил о ковбое. Он и вправду почти до конца вечера ходил «ковбойской» походкой, широко расставляя ноги. Фанетту это очень забавляло. Она никогда не упускает случая посмеяться. Ну и пусть. Он обожает ее смешить. Но чтобы это понять, потребовалось семнадцать лет…
Но оно того стоило!
Сегодня вечером ему надо уехать. Так что по пути он забросит Марселя. «Отлично», — только что поблагодарил его по телефону Пепе. Потому что он с ног сбился. Ему еще надо столько сделать в связи с похоронами Розы… Купить цветы, предупредить людей… Mucho trabajo[15] — эти похороны, cono!
— Отлично, Пепе, тогда до завтра.
Ужинали они в саду. Клара и Фанетта захотели отведать сорняков.
Они приготовили салат из редиски с корешками репчатых колокольчиков-рапунцелей, салат-латук с листьями подорожника и полыни и немного фрикасе из корней лопуха.
Среди сотрапезников нашлись скептики. Но это нормально. Этого следовало ожидать.
Однако все попробовали. Комментарии были разные:
— Интересно… и этот привкус земли… Мммм… экстра…
— Вы действительно уверены, что это едят? А мы не отравимся?
— А может, с каким-нибудь острым соусом? По крайней мере, будет не так пресно…
Вот так. Но это только первый опыт.
Фанетта постоянно чувствовала на себе взгляд Антуана. Может быть, она ему нравится? Он просто глаз с нее не сводил.
— Ну, Антуан, ты доволен тем, как провел здесь эти несколько дней?
— Да, очень.
— Мы даже не успели поговорить. Ты приедешь еще? Я позвоню твоим родителям. Дашь мне их телефон?
— Хорошо…
— Потому что… я знаю твоего папу. Его ведь зовут Люсьен? Но я до сих пор никогда не видела твою маму. Это глупо. Надо будет что-нибудь придумать. Поужинать как-нибудь вечерком. Было бы славно.
— Да, это было бы хорошо, но…
— Что, Антуан?
— Нет, ничего. А вы знаете, моя мама… ее зовут Элиза.
— Да, красивое имя…
— И мама… я думаю, она была немного похожа на вас…
— Была?..
— На фотографиях. Там видно, что она красивая.
— Ох, извини, Антуан… я не знала…
— Я не люблю об этом говорить, потому что люди думают, что… Но, знаете, я ничего, я привык.
— Да… я понимаю…
Амели, Марсель и Жерар взволнованно посмотрели на него. И всем троим захотелось крепко обнять «занятного паренька». Но они не решились даже пошевелиться. Он сам встал и подошел, чтобы прижаться к ним. Птенец, раньше времени выпавший из гнезда. Он обошел стол и каждому позволил себя поцеловать, очень крепко и очень быстро. Последней была Фанетта, она долго не отпускала его. «Маленький мой… маленький ты мой… бедный мой мальчик…» Она гладила его по взъерошенным волосам и даже немного всплакнула. Не смогла сдержаться…
Антуан поднял голову и улыбнулся.
— Клара, а давай им сейчас скажем…
И он кивнул в сторону каштана.
— Ладно, давай!
— У нас сюрприз! В будке на дереве мы только что кое-кого нашли… и он сам туда пришел. Это не мы его туда посадили!
Они бегом помчались к своему каштану и тотчас вернулись с маленьким серым котенком на руках.
И, видя растерянность присутствующих, сообщили:
— Он сам туда забрался! Он совсем один! Нельзя же его вот так бросить. У него нет мамы.
Аргумент попал прямо в цель. Ладно.
— Ну и как же вы назовете своего котенка?
— Мы не можем понять, это мальчик или девочка.
Марсель взял на себя роль знатока.
— Покажите-ка… Это мальчик… кот, точно.
Клара и Антуан задумались.
— Можно было бы назвать его… Леон? — предложил Антуан.
— Можно… но почему Леон?
— Ну… красивое имя, Леон. И потом, я не знаю никого с таким именем. А ты?
— Я тоже.
— Ну так что?..
— Согласна.
Вы не знаете Леонов, ребятки? Блюма, Троцкого, Гамбетту? Эти имена вам ни о чем не говорят? И Толстой тоже?
А Леон Зитрон[16]?.. Правда, он уже старый… Ну, тогда «Леон Брюссельский»[17], ну, рестораны, где подают жареные мидии?.. А, ну вот то-то же…
30
Проклятые школьные годы
На следующее утро, во время похорон, Марсель передал записанный CD внукам Розы. Они удивились. Должно быть, не знали, что Роза была в Сопротивлении. Так что не зря. Марсель собой гордился. Правда, он ушел, не дождавшись конца церемонии. Было слишком жарко, все тянулось слишком долго, и потом… он терпеть не может похороны.
Дома он приоткрыл ставни, чтобы впустить немного свежего воздуха, и улегся на кровать кое-что обдумать. Но тут же заснул. Что и следовало ожидать. Когда он проснулся, была уже половина одиннадцатого. Быстро переодевшись и сев на велосипед, Марсель покатил на вокзал. Амели, Фанетта, Клара, Антуан и кот Леон приехали раньше его.
Поезд опаздывал. Очень кстати. У Фанетты появилась возможность еще раз напомнить Антуану, чтобы был внимательнее и — главное! — не пропустил пересадку. А еще прежде она за пять минут нашла какую-то мать семейства, которая ехала в том же вагоне и у которой был мобильник, на случай, если произойдет что-нибудь непредвиденное… Наконец Амели и Марселю удалось оттащить Фанетту. Теперь дети могли спокойно попрощаться. Они вдвоем ласково гладили котенка, постоянно соприкасаясь руками, и молчали. Начальник станции дал свисток. Все выстроились на перроне и смотрели вслед уходящему поезду, пока он не исчез из виду. Марсель и Амели подумали, что их уже, наверное, не будет, когда в следующий раз… Их глаза встретились: и ты тоже об этом думаешь? Но они ничего друг другу не сказали. Фанетта взяла инициативу в свои руки. Если поторопиться, можно успеть до закрытия рынка. Марсель, ты поедешь с нами? Тебе ничего не нужно? Ладно, тогда мы исчезаем. Девчонки, в машину!
Вернувшись домой, Марсель поставил диктофон на стол. Воспоминания беспорядочно теснились в голове. Он не знал, с чего начать.
Наконец решился и вывел на бумаге: «Кларе и Антуану. Последний день в школе. Конец июня 1943 года».
Клик. Запись.
«Учителя звали месье Ле Флош. Вечно в серой блузе. Безукоризненной. Застегнутой на все пуговицы. Даже на вручении аттестатов и наград. Он говорил, выделяя голосом некоторые слова. Примерно так:
— Итак, как и всегда в конце года, мои дражайшие ученики и дражайшие сограждане, самое сладкое я оставил напоследок. Марсель и Фернан! Поднимитесь же сюда, чтобы все в последний раз хорошенько на вас посмотрели, мои мальчики. Мне стоило большого труда выбрать лучшего из вас, шалопаи. Но в конце концов я принял решение. Я вас обоих представляю к награде: за ваши дела вы ex aequo[18]разделите приз „За дружбу“! Лучше не придумаешь, правда? Я искренне надеюсь, что в будущем вам представится возможность проявить свой уникальный и неоспоримый талант шутовства и что вы дадите вашему окружению возможность им воспользоваться с тем же восторгом, что и здесь. И вам так же успешно удастся развлекать и отвлекать ваших товарищей по работе, как вы отвлекали своих одноклассников в период ваших… проклятых школьных годов. В общем, я вам желаю… короче, в двух словах… Удачи, мои мальчики!
Что нам действительно понравилось в его речи, так это то, как он выстраивал мудреные и витиеватые фразы: с явным удовольствием и особым чувством. И все это — в нашу честь. Мою и Фернана. И мы были ужасно горды.
Уйдя с церемонии с призом под мышкой и аттестатами в карманах, мы явились в столярную мастерскую. И хозяин взял нас в подмастерья. Нам едва исполнилось по тринадцать лет.
Все, конец. Мы стали взрослыми.
Мы вернулись домой с хорошим известием.
