Донна Ванлир - Рождественские туфли

Почти бегом, расталкивая немногочисленных покупателей, я направился в отдел игрушек, где, по моим предположениям, можно было найти большую коллекцию кукол Барби. Не слишком ли мала Лили для Барби? Не потеряла ли к ним интерес Ханна? Какие Барби считаются хорошими, а какие — не очень? Я бросил в тележку одну куклу, рассчитывая, что Кейт подскажет мне, кому из девочек она подойдет. В отделе электроники мой взгляд упал на плеер, и я решил, что Ханна уже достигла того возраста, когда дети начинают интересоваться музыкой. Но какая музыка ей понравится? Среди женской одежды меня привлек красный свитер из кашемира, я уже схватил его, обрадовавшись, что нашел неплохой подарок для мамы, но вспомнил, что у нее уже есть нечто подобное. Я со стоном швырнул свитер на полку, но затем снова взял его в руки, прикидывая, не подойдет ли он Кейт. В прошлом году я подарил ей бриллиантовое колье стоимостью почти пять тысяч долларов, потому что она как-то пожаловалась, что я не обращаю на нее внимания. Тем подарком я хотел доказать, как она важна для меня, но колье ничего не изменило в наших отношениях. Я не собирался повторять одну и ту же ошибку дважды. Свитер полетел из тележки обратно на полку.

В моей голове гудел многоголосый хор. Один гневался: «Как она могла?», другой недоумевал: «Почему она давно этого не сделала?», третий уговаривал: «Если все кончено, то постарайся забыть об этом как можно скорее и двигайся дальше — нечего предаваться унынию», а четвертый голос призывал к примирению: «Но ты же любишь ее, и она тебя любит. Разве этого недостаточно?» Может быть, расставание пойдет нам на пользу, даст возможность посмотреть на все со стороны? Может быть, думал я, Кейт соскучится по мне и образумится наконец?

Блуждая по магазину, я заметил, что из отдела в отдел бегает мальчик, снимает с полок товары, вертит их в руках и кладет обратно, к явному неудовольствию продавцов. При этом парнишка не глядел по сторонам и один раз, когда я перебирал вязаные шарфы, подыскивая подходящую расцветку для мамы, даже врезался в меня. «Простите, сэр», — пробормотал он, глядя куда-то в сторону. Я нахмурился. Меня возмущали родители, позволяющие своим детям бегать по магазинам без присмотра. Мальчик продолжал перебирать вешалки с одеждой, вытаскивая на свет то блузку, то юбку, то жакет. Я наблюдал за ним. Несколько вешалок упало на пол, но он не увидел этого. Я снова огляделся по сторонам в поисках родителей несносного мальчишки.

— Мальчик, пожалуйста, будь аккуратней, — раздраженно отчитал я подростка, не найдя рядом никого, кто бы походил на его отца или мать.

Раздосадованный и усталый, я почти не глядя бросал в тележку то, что попадалось под руку. Уже двигаясь к кассе, в отделе женской обуви я снова увидел того мальчика. Он озабоченно перебирал все подряд сапоги, туфли и босоножки, выставленные в торговом зале. Вдруг при виде полки с уцененной обувью его глаза загорелись, и он осторожно взял в руки пару туфель. Застыв как зачарованный, он разглядывал серебристые лодочки, вышитые красными, синими, зелеными блестками и стразами. Потом он сунул туфли под мышку и заторопился к кассе — и успел прошмыгнуть прямо передо мной. «Везет, как всегда», — злобно думал я, глядя, как переминается с ноги на ногу беспокойный ребенок. Покупатель, стоящий перед ним, похоже, скупил половину магазина: кассир занимался им целую вечность.

И снова я обвел магазин взглядом, пытаясь определить, где же родители ребенка. Должен признать, что тщательность, с которой мальчуган выбирал туфли (очевидно, подарок для матери), не оставила меня равнодушным. А беспокойство мальчика я объяснил его нежеланием, чтобы мать увидела подарок раньше времени.

Я взглянул в свою тележку. Меня вдруг поразила одна мысль: я уже и не помнил, когда в последний раз волновался, выбирая подарок.

Когда мы с братом были мальчишками, мы до боли в руках вытряхивали из копилки все накопленное за год, до последнего цента. Набив монетками карманы, мы вприпрыжку бежали в местный магазин дешевых мелочей и надолго прилипали к подносам с заколками (для нашей мамы мы искали самую яркую, самую крупную заколку), затем ныряли в отдел подарков для мужчин и выбирали самый праздничный галстук, чтобы вручить папе. Однажды мы решили подарить ему не галстук, а длинный рожок для обуви, чтобы ему не приходилось нагибаться, надевая ботинки. Я вспомнил, сколько восторгов вызывали у нас эти походы за подарками. Мы бегали по магазину, суетились, криками подзывали друг друга и чуть не лопались от гордости при мысли о том, как родители удивятся и обрадуются, получив на Рождество наши подарки.

Наконец подошла очередь мальчика. Он положил перед кассиром туфли, и тот назвал цену: четырнадцать долларов двадцать пять центов. Мальчуган выковырял из карманов поношенных джинсов несколько мятых банкнот и горстку мелочи. Кассир пересчитал деньги.

— Здесь только четыре доллара шестьдесят центов, сынок, — сказал он.

— А сколько стоят туфли? — встревожился мальчик.

— Они стоят четырнадцать двадцать пять, — повторил кассир. — Сбегай попроси у мамы или папы еще немного денег.

Явно расстроенный мальчик спросил:

— А можно, я принесу остальные деньги завтра?

Кассир улыбнулся и покачал головой, пересыпав деньги мальчика тому в ладонь.

Глаза мальчишки налились слезами.

Он обернулся ко мне и произнес:

— Сэр, мне очень нужно купить эти туфли. Они для моей мамы. — Его голос дрожал. Я с ужасом осознал, что ребенок обращается не к кому-нибудь, а именно ко мне. — Она очень больна, а за ужином папа сказал, что сегодня вечером она уйдет от нас к Иисусу.

Я стоял неподвижно как столб.

Я не знал, что сказать.

— Я хочу, чтобы она была красивой, когда увидит Иисуса, — говорил мальчик, с мольбой всматриваясь мне в глаза.

Почему он просил об этом меня? Я что, похож на легкую добычу — на богатея, которому некуда девать деньги? Меня тут же охватил гнев. Я заподозрил, что столкнулся с новым видом жульничества: родители подсылают своих детей выпрашивать деньги перед Рождеством, играя на лучших человеческих чувствах. Хотя нет, одумался я: ведь мальчик пообещал кассиру, что принесет недостающие деньги завтра.

Я понятия не имел, как себя вести и что говорить. Внезапно со всей ясностью я осознал, что парнишка не притворялся. Я взглянул в его глаза, и что-то случилось в этот миг. Пара туфель для встречи с Иисусом. Ребенок прощался с матерью.

Не думая и не говоря ни слова, я вытащил бумажник и протянул кассиру пятидесятидолларовую банкноту, чтобы заплатить за туфли.

Мальчик привстал на цыпочки и наблюдал за тем, как происходит оплата его покупки. Затем он схватил пакет с туфлями и побежал было к выходу, но остановился и обернулся ко мне.

— Спасибо, — сказал он.

После чего исчез в темноте улиц. Я стоял и смотрел ему вслед.

— Вы готовы, сэр? — обратился ко мне кассир. Я не слышал его слов. — Сэр? — повторил он. — Вы готовы оплачивать?

Я пришел в себя и посмотрел на то, что лежало у меня в тележке.

— Нет, — ответил я. — Извините, мне надо начать все сначала.

Я оставил полную тележку у кассы и медленно вышел из универмага. В пелене снегопада я пересек город и остановился возле дома. В спальне Кейт на втором этаже горел свет.

По дороге я пытался придумать, что и как сказать, но не смог. Одно мне было ясно: я должен поехать домой. Мне необходимо вернуть в нашу жизнь волшебную сказку. Я вдруг понял, что от этого зависит все мое дальнейшее существование. Кейт права: не она и девочки оставляют меня, я сам оставил их. Когда это случилось? Как я мог такое сделать? Дом. Это слово внезапно наполнилось новым смыслом. То, что когда-то являлось синонимом пустоты, стало означать радость, прибежище от печали и горя. Наконец-то я возвращался домой.

Не в силах справиться с собой, я с порога закричал на весь дом:

— Кейт! Кейт!

Она сбежала вниз по лестнице и зашикала на меня, боясь, что я разбужу дочерей. Не говоря ни слова, я провел Кейт в кабинет, усадил на диван и опустился перед ней на колени.

— Что с тобой? — спросила она.

— Послушай, — медленно заговорил я. — Я ничего не купил тебе и девочкам на Рождество.

— Я и не ожидала от тебя подарков, — резко ответила она и скинула со своих плеч мои ладони. — Но уж родным дочерям можно было бы подарить хоть что-нибудь. — Она попыталась встать с дивана, но я не дал ей подняться, мягко, но решительно схватив ее за руки.

— Что ты делаешь, Роберт? — воскликнула она, вспыхнув румянцем.

— Кейт, умоляю тебя. Я не знаю, что сказать, но мне очень нужно, чтобы ты выслушала меня.

Она вырвалась из моих рук и сердито уставилась на меня:

— Слушаю.

Собравшись с мыслями, я приступил к объяснению.

— Я ничего не купил, потому что не знал, что вам подарить. — Кейт вздернула подбородок и чуть пожала плечами, но все же слушала меня, а именно этого я и добивался. — Я не знал, что вам купить, потому что я не знаю вас, — продолжил я. — Я позволил вам ускользнуть из моей жизни, позволил вам стать чужими для меня людьми.