Хизер Макэлхаттон - Маленькие ошибки больших девочек

Ее дом напоминает дворец. Гостиная утопает во французском антиквариате, китайских зеркалах, расписанных вручную итальянских сервизах, изящных диванах и мятых золотистых подушках. В соседней комнате, словно в музее, выставлена целая стеклянная витрина яиц Фаберже и фигурок из лиможского фарфора. Откуда, черт побери, у нее столько денег? Конечно, у декана школы зарплата не нищенская, но унитазы из золота — это чересчур!

Она пьет виски, ты пьешь корейское пиво. Когда она откидывает назад свои черные волосы, ты видишь, что у них седые корни. Она рассказывает тебе о своей собаке. Ты выпиваешь еще одну бутылку пива, потом еще одну и еще… Она сидит рядом, положив голову тебе на плечо. «Малыш Будда приехал со мной в это болото из Нью-Йорка. Когда у меня нашли рак груди, все эти долгие ночи, и в первое Рождество, когда я была одна, потому что дети были слишком заняты, чтобы приехать, малыш Будда был тут».

В голове у тебя легкий дурман. Комната вращается.

Декан ставит на пол свой напиток и снова начинает плакать, ее слезы падают тебе на ключицу. Она дрожит, обвивая руками твою талию, пристально смотрит тебе в глаза, а затем целует в губы. От удивления ты ее не останавливаешь. Все, теперь ты точно попадешь в ад. У тебя и раньше хватало прегрешений: ты обманывала, роптала и вообще была малодушна. Тебя больше волновали животные, чем люди, ты не любишь детей и не усыновила ни одного маленького голодающего африканца. Ты не платила за парковку, создавала фальшивые интернет-анкеты из спортивного интереса, рыскала по онлайн-чатам для желающих сбросить вес и радовалась тому, сколько на свете людей, которые еще несчастнее тебя. Ты уже могла отправиться в ад за свою пресыщенность жизнью, за стандартный набор — зависть, чревоугодие, лень, а теперь точно отправишься — за то, что стала лесбиянкой. Черт.

Вы целуетесь, обнимаетесь и катаетесь по полу. Встает солнце, солнечный свет начинает разливаться по комнате. Вы вместе лежите на кушетке, декан все еще пьяна. Всю ночь она шептала тебе на ухо вещи, которые шептать не следовало. Для тебя они были как грохочущий камнепад. «Совет попечителей — это вымысел, — говорила она. — Я беру школьные деньги, чтобы платить несуществующим людям. Я — кокаинистка».

Тебя охватывает жалость, жалость к этому несчастному существу, но и злость тоже. Она прикарманивала деньги, которые студенты вносили за учебу, и зачем? Чтобы покупать бриллиантовые яйца и унитазы за миллионы долларов? Когда она наконец засыпает, ты откатываешься от нее встаешь и нетвердой походкой идешь к двери. Горло у тебя болит, голова гудит. Ты должна кому-то рассказать о признаниях декана… или не должна?

Если ты донесешь на декана Дорингтон, перейди к главе 66.

Если ты не станешь доносить на нее, перейди к главе 67.

36

Иногда ты можешь делать на редкость глупые вещи. Это случается с каждым. Несколько неверных решений могут привести к абсолютно нелепой ситуации: например, ты привязываешь кусок холодной говядины к своему голому телу и собираешься пробежать по футбольному полю на глазах у нескольких тысяч болельщиков. Как понять, что именно привело тебя сюда? Почему вообще люди делают то, что делают? Ответа нет, но это и не важно. Ты пытаешься морально подготовиться. На ум приходят какие-то пословицы, якобы подходящие к данной ситуации: «Без труда не выловишь рыбку из пруда»; «Без боли нет победы» и так далее и тому подобное.

На улице холодно и промозгло. Поверх мясных букв на вас надеты плащи из магазина подержанной одежды. (О, как непредсказуема может быть жизнь одного плаща!) Вы забираетесь в школьный автобус, который отвозит вас к стадиону. Группа тайком проникает внутрь через служебный вход за мусорными бачками. Один из ваших друзей, работающий здесь, показывает вам путь через коридор, ведущий к двойным металлическим дверям — ими обычно пользуются косильщики травы. Двери выходят на стадион. Ты слышишь глухой рев толпы: похоже, сегодня собралось очень много людей.

В холодном пустом коридоре вы все, поеживаясь, раздеваетесь. Холодное мясо кое-как привязано к груди. У тебя появляются сомнения. Толпа кричит, музыка орет, и каждый человек в группе вдруг кажется тебя крошечным и бледным. Вы выстраиваетесь в том порядке, в каком побежите по полю, и ты хватаешься рукой за стальную ручку двери. Когда ты дышишь, изо рта вырывается пар. От всего этого у тебя возникает ощущение нереальности происходящего.

Раздается сигнал конца первого тайма, означающий, что вам пора на поле. Тебя охватывает то самое чувство, которое появляется, когда нужно внутренне собраться перед чем-то важным. Наверное, серферы, которые видят перед собой волну высотой с двадцатиэтажное здание, и укротители львов, делающие глубокий вдох перед тем, как засунуть голову в пасть зверю, чувствуют то же самое. Они успокаиваются, выжидают мгновение и — бросаются вперед.

Плащ скинут, холодный воздух обжигает твою кожу. Ты выбегаешь на поле, все вокруг кажется размытым, зеленый газон, орущая толпа — ничего не слышно, кроме шума в голове. Ты стремишься к выходу — большим дверям у дальнего конца стадиона. Добегаешь до них и пытаешься открыть. Что-то не так. Двери заперты. Ты бьешься в них, дергаешь дверную ручку, как сумасшедшая, чувствуешь лед металла у себя под пальцами, он обжигает холодом все тело. «Заперто!» — кричишь ты остальным ГОПНИКам позади себя, но оказывается, что их там нет. Есть только оператор Си-эн-эн, направляющий камеру прямо тебе в лицо, да целая волна репортеров, несущаяся к тебе, — они тащат камеры с холодными, блестящими объективами, похожими на глаза пауков.

Оказывается, что больше никто на поле не выбежал. Остальные или струсили, или растерялись, или не поняли, что уже пора бежать, — этого ты уже никогда не узнаешь, да это и не важно, потому что ты теперь навеки станешь известна как девушка, выбежавшая голышом на футбольное поле во время национального матча с привязанным к груди мясом. Но для тебя это не самая главная проблема — служба безопасности стадиона уже подбежала к тебе и набрасывает тебе на плечи сырое одеяло.

В участке ты отказываешься называть свое имя, имена родственников и номер домашнего телефона. Но это ничего не меняет, потому что родители видели тебя по телевизору и с унылыми минами на красных от стыда лицах уже сидят в участке. Они собираются внести залог и забрать тебя домой — несмотря на то, что твой отец не может даже взглянуть тебе в лицо. Ты говоришь им, что хочешь сделать заявление. В конце концов, все задумывалось для того, чтобы рассказать о ГОПНИКах, о том, чем вы занимаетесь, а это пока не удалось сделать. Если ты пойдешь домой, вы проиграли. Нужно прямо там, в участке, собрать прессу и сделать заявление для местной общественности. Но родители велят тебе заткнуться, прекратить губить свою жизнь и прислушаться к остаткам здравого смысла. «Просто садись в чертову машину», — говорит отец.

Если ты едешь домой, перейди к главе 68.

Если ты остаешься в тюрьме, перейди к главе 69.

37

Кажется, пора остановиться. Ты не станешь бегать голышом и обвязываться сырым мясом. Хватит уже. Остальные не слишком этому рады — они хотят, чтобы ты была с ними. Ты говоришь, что будет лучше, если пойдет всего несколько человек: толпа здесь не нужна, ведь на самом стадионе хватает зевак, к тому же чем меньше участников, тем легче им будет удрать. Напоминаешь, что ваша группа уже разыскивается по подозрению в совершении нескольких преступлений — от порчи чужого имущества до взлома и незаконного проникновения в частные владения. Важно не попасться полиции, поэтому чем меньше людей, тем лучше. Так что они уходят без тебя, а ты остаешься убирать «зал для собраний», по совместительству мясницкую, и чувствуешь себя немного виноватой из-за того, что отказалась участвовать в общей затее.

В комнате царит полный хаос. Все заляпано красной жижей, которую ты оттираешь с помощью бумажных полотенец. Это так отвратительно, что тебя начинает тошнить. Ты пытаешься найти походящее ведро для грязных полотенец, и в этот момент раздается стук в дверь (это довольно странно, потому что ГОПНИКи обычно просто вваливаются внутрь). Заходит мужчина, молодой, темноволосый, среднего роста. Он нервничает. Ты понимаешь это по его движениям, и тебя это настораживает. Он быстро проходит по комнате и внезапно оказывается рядом с тобой.

Он говорит: «Сколько мяса!» Его лицо (странноватое, вытянутое) склоняется над твоим. «Мясо!» — испуганно повторяешь ты и медленно пятишься назад. Незнакомец надвигается на тебя, как темная волна, от него исходит солоноватый и сырой запах, как от свежей раны. Он толкает тебя, ты падаешь на стол, и он приставляет к твоему горлу маленький серебристый ножик. Дверь все еще открыта. Он возится со своими джинсами, а потом с твоими. Весь стол в красных ошметках мяса.