Санта Монтефиоре - Шкатулка с бабочкой
— Не знаю, — помедлив, ответил он.
— Вы ведь останетесь у нас на Рождество? — спросила Мариана. — Не собираетесь же вы уехать накануне Рождества, — добавила она, путаясь подобной перспективы.
— Конечно нет, — уверила ее Элен, изображая улыбку.
— Тогда почему бы вам не остаться до Нового года? Не знаю, кто еще приедет, возможно, Фелипе с Марией-Лусией и Рикардо с Антонеллой. Никто меня заранее не предупреждает, все вы появляетесь, когда захотите, — сказала она, делая вид, что выражает недовольство, но при этом радостно улыбаясь. Рамон по старой привычке посмотрел на Элен, хотя искусство молчаливого общения уже давно было ими утеряно вместе с близкими отношениями.
— Это было бы здорово, — ответила Элен, подумав о детях и лишней неделе, которую они смогут провести с отцом. В Англию можно уехать и после Нового года, про себя подумала она. Опытный глаз Марианы заметил их отчужденность, и ее оптимизм несколько приутих. Она посмотрела на мужа, который мог воспринимать ее мысли, даже не глядя на нее.
— Хорошо, — произнес тот и мрачно кивнул.
В тот самый момент, когда напряженное молчание стало тяготить всех присутствующих, на террасе появилась Эстелла с подносом писко соур. Она шла, опустив глаза, боясь споткнуться и выставить себя в невыгодном свете. Рамон поднялся, чтобы помочь ей.
— Осторожно, он тяжелый, — сказал он, принимая поднос.
Она посмотрела на него из-под густых темных ресниц и ответила мягким шоколадным голосом:
— Благодарю вас, дон Рамон.
Он улыбнулся ей, и она ощутила холодок в животе и огонь, вспыхнувший на щеках. Ее лицо было таким гладким, невинным и милым, что у Рамона внезапно возникла потребность изучить его более детально, но он понимал, что за ним наблюдают родители и жена. Он отвел глаза, испытывая искреннее сожаление, повернулся и поставил поднос на стол. Когда он украдкой посмотрел назад, то служанка уже исчезла в глубине дома, оставив после себя едва уловимый шлейф аромата роз.
Рамон наливал традиционный чилийский напиток из лимонов и писко и раздавал бокалы присутствующим. Усевшись на место, он обнаружил, что служанка появилась снова с двумя чашками апельсинового сока для детей.
— Эстелла недавно работает у меня, — сообщила Мариана. — Она просто чудо. А ты помнишь Консуэло? — спросила она. Рамон рассеянно кивнул, краем глаза наблюдая за молодой женщиной, быстрым шагом пересекавшей террасу. — Да, добрая старая Консуэло умерла прошлым летом. Оставшись без помощницы, я чуть не сошла с ума, правда, Начо? Я просто не знала, за что хвататься.
— И как же вы нашли ее? — спросила Элен, радуясь тому, что разговор снова оживился.
— Это Мендозы, у которых летний дом в Запалларе, разыскали ее для нас. Она — племянница их служанки Эсперансы. Той, у которой косоглазие, — уточнила она и затем, поразмыслив, добавила: — Бедная старая Эсперанса.
— Значит, вы довольны Эстеллой? — спросила Элен, отводя волосы со лба сына и нежно целуя его в лобик.
— Очень. Она превосходно справляется с любой работой, очень трудолюбива, и с ней у нас вообще никаких проблем.
— Совсем не так, как у нашей Лидии, — засмеялась Элен. — У нее вечно что-то не так: болит то спереди, то сзади, то ноги, то лодыжки, которые распухают от жары. Она едва справляется с уборкой. Всем приходится заниматься нашей Федерике.
— Не может этого быть! — испуганно воскликнул Игнасио.
— Но ей это нравится, — быстро уточнила Элен.
— Похоже, что так, — подтвердил Рамон, чтобы защитить жену. — Элен хорошая мать, папа, — добавил он, посмотрев на супругу в надежде заработать улыбку, но она продолжала сидеть, поджав губы, будто и не слышала его.
— Конечно, так и есть, — сказала Мариана. — Феде, подойди ко мне и покажи мне свою драгоценную шкатулку, — позвала она внучку, которая выкатилась из гамака и быстро подскочила к ней.
— Я тоже хочу на нее взглянуть, — сообщил Игнасио, посадив девочку к себе на колени.
Федерика поставила шкатулку на стол.
— Когда-то она принадлежала принцессе инка, — авторитетно заявила она и, сделав паузу для создания нужного эффекта, медленно подняла крышку. К ее удовольствию, дедушка, затаив дыхание, поднес шкатулку к себе поближе, чтобы хорошенько разглядеть.
— Пор Диос, Рамон, где ты раздобыл такое сокровище? Должно быть, она стоит целого состояния.
— Мне подарили ее в Перу, — ответил он. Федерика затрепетала от гордости.
— В Перу, да? — удивился он и провел пальцами по камням.
— Это волшебная шкатулка, Абуэлито, — доложила Федерика.
— Я это вижу, — подтвердил Игнасио. — Эй, женщина, посмотри-ка на эту прелесть. Это нечто удивительное. — Он по столу пододвинул шкатулку к Мариане.
Элен в этот момент ощутила свою вину за то, что раньше не уделила дочери должного внимания.
— Дорогая, она просто чудо, — восхищенно произнесла она, чтобы как-то наверстать упущенное.
— Если вы будете перемещать шкатулку, то крылья тоже начнут двигаться. Посмотрите! — воскликнула Федерика, забирая шкатулку, и, подняв повыше, стала поворачивать ее из стороны в сторону. Все уставились на нее в изумлении.
— Моя дорогая, ты абсолютно права, — сказала Мариана, качая головой и не веря своим глазам. — Я в жизни ничего подобного не видела.
— Папа, а можно я расскажу им эту историю?
Рамон кивнул, и Федерика, большие голубые глаза которой сияли от возбуждения, начала излагать им легенду о шкатулке с бабочкой, а все затаив дыхание слушали ее рассказ.
Незаметно притаившись за дверьми, Эстелла наблюдала за красивым и мужественным лицом Рамона, нежно улыбавшегося дочери. В жизни он был еще более красив, чем на фотографиях, и обладал харизмой, которая с момента его появления заполнила весь дом и совершенно ошеломила Эстеллу. Она завороженно смотрела на Рамона, не в силах двинуться с места, и ее разум погрузился в сладостный мир фантазий.
После позднего обеда, когда дети отправились спать, Игнасио и Рамон, прихватив свои напитки, спустились к морю и стали неспешно прогуливаться по самой кромке берега, позволяя ступням утопать в прохладной пене вечернего прибоя, точно так же, как это делал прошлой ночью Игнасио вместе с женой. Небо было на удивление синим и трепетным, а море заливал фосфоресцирующий свет луны, картинно повисшей прямо над ними. Вначале разговор крутился вокруг мелочей, касающихся последней книги Рамона и его недавних приключений в последней поездке. Наконец отец опустошил свой стакан и встал перед Рамоном.
— Что происходит, сынок? — задал он прямой вопрос.
Рамон какое-то мгновение молчал. Он действительно не мог дать точный ответ.
— Она уходит от меня, папа, — сказал он.
Игнасио остановился.
— Она уходит от тебя? — повторил он скептически.
— Да.
— Почему?
— Она меня больше не любит.
— Что за вздор ты несешь! — рявкнул Игнасио. — Ей просто катастрофически не хватает внимания, — это видно любому дураку. Но что еще? — потребовал он объяснений.
Рамон водил ногой по песку, сгребая его в небольшие кучки.
— Я редко бываю дома.
— Это очевидно.
— Она хочет, чтобы я изменился.
— Так в чем дело?
— Я не могу.
— Ты слишком эгоистичен.
— Да. Я слишком эгоистичен.
— А как же твои дети? — с болью в голосе спросил Игнасио. — Ты любишь их, разве нет?
— Да, люблю, но…
— Но! Не должно быть никаких «но», когда дело касается детей, сын. Они нуждаются в тебе.
— Я знаю. Но я не могу быть таким, как они хотят.
— Почему нет?
— Потому, что я не семейный человек, папа. Я не создан для этого. Уже в ту минуту, когда я переступаю порог дома после длительного отсутствия, у меня возникает желание снова уехать. Дома меня постоянно преследует нечто вроде клаустрофобии. Я не могу жить без движения, и мне нужна свобода. Я не могу оставаться привязанным к одному месту. — Он закашлялся.
— Рамон, бога ради, будь взрослым, — раздраженно произнес Игнасио.
Рамон замер. Он снова ощутил себя маленьким мальчиком, которого распекает отец. Они застыли в молчании, уставившись друг на друга в тусклом свете сумерек. Наконец они снова медленно зашагали по берегу к дому, каждый наедине со своими мыслями. Говорить больше было не о чем. Рамон не в состоянии был объяснить свою потребность в длительных путешествиях, а Игнасио понимал, что сын не желает воспринимать его советы.
Элен вздохнула с облегчением, когда Рамон сообщил, что будет спать в другой комнате, и даже улыбнулась ему в знак благодарности. Он ничего не сообщил ей о своем разговоре с отцом. Жена перестала быть его союзником. Они превратились в случайных попутчиков — вежливых, отстраненных и недоверчивых.
Рамон забрался в постель. Вдыхая приятный запах лаванды и туберозы, он внезапно подумал об Эстелле. О ее руках, застеливших постель и поставивших цветы в вазу. Ему уже не было смысла подавлять свои желания, как в былые дни, еще до того, как адюльтер превратился в стиль его жизни. В те далекие счастливые дни он не желал никого, кроме своей жены. Тогда он верил, что она любит его так, как не смог бы никто другой. Он закрывал глаза и все же оставался с ней. Позже он закрывал глаза, чтобы быть с кем-нибудь другим, безразлично с кем именно. Сейчас он закрыл глаза и думал об Эстелле, ее нежном лице, одновременно испуганном и бесстыдно-манящем. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, что ее трепещущие губы жаждали поцелуев, а блестящая кожа не могла скрыть желание, которое подобно пламени освещало ее изнутри. Он гадал о том, где находится ее спальня и сильно ли она удивится, увидев его стоящим на пороге ее комнаты. Он уже готов был выбраться из постели, чтобы разыскать ее, но затем умерил пыл, понимая безрассудство своего порыва. Все обстояло прекрасно во время путешествий, когда он оказывался наедине со своими секретами. Но здесь, в доме его родителей он не мог позволить себе подобную вольность. Вздохнув, он повернулся на спину. Холодный бриз проникал сквозь ставни, но он ощущал жар и беспокойство: его чресла переполняло желание.
