Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. В ладонях судьбы

— Но откуда ты узнал? — воскликнула Эрмина, выпрямляясь.

— В то утро, когда они убили Симону и Натана, я проснулся очень рано и вышел из дома. Я дошел до одного бара и выпил кофе. Ранее я заплатил одному речнику, чтобы он отвез нас в Либурн, — я был так близок к цели! Я полистал газету в баре и нашел статью о тебе. Ты пела «Фауста» в Париже. Как ты понимаешь, эта новость вызвала у меня шок. Я был подавлен. Я уже не знал, что мне делать. Я сломал голову, пытаясь найти решение, и, уверяю тебя, моей первой мыслью было разыскать тебя и отправить обратно в Квебек, к нашим детям. Там твое место! Единственная роль, которую ты должна была играть, по моему мнению, — это заботиться о Мукки, Лоранс и Мари-Нутте.

Уязвленная, Эрмина ответила ледяным тоном:

— Ты всегда будешь упрекать меня за то, что я стремилась к карьере певицы! Вот уже десять лет я выхожу на сцену с постоянным чувством вины. Это ощущение слабое, но устойчивое. Ну что ж! Мне, в свою очередь, придется тебя разочаровать! Если у меня будет возможность, позже я подпишу контракт с Парижской оперой или Ла Скала в Милане. Я не собираюсь быть рабыней мужчины, который изменяет мне без всяких угрызений совести, размахивая знаменем животного желания. И даже в этом я тебе не верю, Тошан. Ты спал с Симоной, потому что у тебя были к ней чувства. Возможно, ты сам не смел себе в них признаться, но именно они подтолкнули тебя к измене.

— Не кричи! Наши соседи скоро буду знать все о нашей личной жизни, если ты не сбавишь тон!

— Я считаю, это уже произошло, и мне на это наплевать!

Тошан замолчал. Их бурное выяснение отношений лишило его сил, которых он только набрался. В груди зашевелилась глухая боль. Эрмина сразу заметила, что он страдает. Его ноздри раздувались, лицо побледнело.

— Отдохни, — посоветовала она. — Я схожу за медсестрой.

— Нет, я выдержу. Мне жаль, Мина, что я подверг тебя такому испытанию. Но если ты приложишь немного усилий, то сможешь меня простить. Это был короткий эпизод в моей жизни, ничего больше, и Симона не заслуживает твоего презрения. Нацистская политика по отношению к евреям омерзительна. Она испытывала страх каждую секунду, особенно за своего сына. Тебе нужно просто забыть эту короткую связь, а мне придется до конца дней нести на себе ответственность за ее смерть и за смерть невинного шестилетнего ребенка. Прочитав о тебе статью в газете, я засиделся в баре, подавленный, совершенно сбитый с толку. Если бы я вернулся раньше к мадам Мерло, возможно, я сумел бы их спасти. Эти полицейские похожи на хищников, жадных до добычи, готовых убивать во имя непостижимой ненависти. Увы! Я ничего не смог сделать, лишь присутствовал при их расстреле, и от этого я никогда не излечусь. Ты меня слышишь? Никогда! И я на тебя злился, да! Ты появилась посредством этих нескольких строк, нарушила мои планы и ослабила меня.

На этот раз чаша терпения Эрмины переполнилась. Тошан почти обвинял ее в смерти Симона и Натана! Она холодно произнесла:

— Я всего лишь подчинилась Дюплесси. Подчинилась, надеясь всей душой, что это приблизит меня к тебе, к моему мужу, моему любимому, которого мне так не хватало. Признаю, я совершила ошибку: мне лучше было остаться в Валь-Жальбере и, овдовев, выйти замуж снова. Ты ведь был уверен, что погибнешь в сражении. Поэтому я была обречена стать вдовой и растить наших детей без отца.

Тошан бросил на нее обеспокоенный взгляд. Она стояла перед ним, похудевшая, в черной юбке и розовой кофте, со светлыми растрепанными волосами, ярко-синие глаза сверкали от гнева и отчаяния. Ее красота его поражала, дерзкие слова и горячность, с которой она их произносила, сбивали с толку.

— Ты сильно изменилась. Ты больше не похожа на мою маленькую женушку-ракушку, нежную и неискушенную!

— Прошло одиннадцать лет, Тошан, и не могу сказать, что они всегда были наполнены блаженством. Сколько раз ты обращался со мной подчеркнуто холодно? И не сосчитать! Когда я подписала контракт с Капитолием в Квебеке, ты без колебаний выгнал меня из нашего дома. Ты ввязался в эту войну, не думая обо мне, бросив меня, когда мы только что потеряли ребенка! Тебя никогда не интересовало, что я чувствую. Я была вынуждена молча сносить твои отлучки или твою враждебность. Возможно, я бы не так страдала рядом с мужчиной, более внимательным к моему внутреннему миру, с мужчиной, главной целью которого было бы делить со мной повседневную жизнь и нежно любить меня. Ты часто меня спрашивал в последние годы, почему у нас больше нет детей. А как я могла забеременеть, если мы занимались любовью все реже и реже?

Эрмина пошатнулась, будучи на грани нервного срыва, сломленная собственной суровостью. Тошан смотрел на нее, тронутый до глубины души, но также возмущенный тем, что только что услышал.

— Ты просто эгоистка! Я считал тебя лучше других женщин, думая, что ты способна понять мои обязательства, но ты мечтала только о том, чтобы запереть меня дома, принудить к монотонной и ограниченной жизни!

— Ты сделал то же самое несколько лет назад, когда хотел запретить мне заниматься карьерой! Ну что ж, ситуация прояснилась. Мы разведемся, как только прибудем в Лак-Сен-Жан.

Последние слова ошеломили метиса. Ни на секунду он не допускал мысли о разводе. Но тут же придя в ярость, он тоже не остался в долгу:

— Отлично! Это позволит мне уехать обратно во Францию и сражаться, не оглядываясь назад.

Они растерянно разглядывали друг друга со странным ощущением, что стали совсем чужими друг другу, хуже того — врагами.

— А я наконец смогу петь на сценах всего мира, несмотря на войну!

Но Эрмина разрыдалась, побежденная, страдающая от того, что так далека от своего мужа, что так глупо его теряет. Их отделял от силы один метр, но это короткое расстояние внезапно стало для нее непреодолимым. Сотрясаемая такой сильной дрожью, что стучали зубы, она снова легла на свою койку и завернулась в одеяло.

— Раз мы больше не семья, — пробормотала она, — расскажи, какой была Симона? Красивее меня, конечно, нежнее, умнее? Я должна знать, иначе я сойду с ума, представляя вас вместе. Тошан, я не могу поверить, что твои губы касались ее губ, что ты наслаждался в ней, что ты делал с этой женщиной то же, что со мной…

Метис уже засыпал, совершенно измученный. Но он сделал усилие, чтобы ей ответить.

— У нее были черные вьющиеся волосы, темные глаза, красивое тело, приятное лицо, низкий голос и невыразимое чувство обреченности. Этого тебе достаточно?

— Да, — выдохнула Эрмина.

Приподнявшись на локте, она бросила на него взгляд загнанного зверька. И тогда она увидела, что лицо ее мужа, с закрытыми глазами, исказилось в безмолвном плаче. Фантом Симоны стоял между ними, невидимый, но всемогущий. Снаружи разбушевавшийся океан брал штурмом корабль, окутанный сумерками и проливным дождем. Это длилось всю ночь.

Ранним утром у Тошана начался сильный жар.

Шарлотта и Людвиг разговаривали в кухне. Они встали рано, чтобы выпить теплого молока с поджаренным хлебом, политым кленовым сиропом.

Тема их разговора оставалась неизменной. Девушка отчаянно пыталась найти решение их проблемы, которая с течением времени начинала принимать масштабы катастрофы. Она ждала ребенка от немецкого военнопленного, который был мужчиной ее жизни, ее великой любовью — в этом она не сомневалась.

Холода становились менее суровыми, иногда по утрам воздух быстро прогревался на солнце. Снег незаметно таял, с крыш капала прозрачная вода. Если оттепель затягивалась, то земля уже просыпалась, давая жизнь крокусам — крошечным сиреневым цветочкам, предвестникам весны.

— У нас нет выбора, отсюда нужно уходить, — вздохнула Шарлотта, погладив по щеке Людвига. — Мы продержались три месяца, нас не раскрыли, но сколько раз я испытывала жуткий страх!

— Да, я тоже, — согласился он.

— Попытайся сказать: «А я-то как напугался!» — поправила его девушка.

— Это бессмысленно, Шарлотта. Мне и так стоит больших трудов более-менее правильно говорить по-французски. Квебекский акцепт мне не осилить.

— Жаль, нам бы это помогло, — с досадой сказала она. — Мой план мог бы сработать. Ты отрастил бороду и волосы, и я купила тебе рубашку «шотландку» — излюбленную одежду здешних лесорубов. Ты вполне можешь сойти за местного парня.

— Нет, это рискованно, Шарлотта, милая! Может быть, мне лучше уехать? Если меня найдут, ты отправишься в тюрьму. Своим ты можешь сказать, что встретила мужчину, но он тебя бросил. Твоя семья позаботится о тебе и ребенке. Я очень боюсь, что с тобой случится несчастье из-за меня. Я пережду в лесу, и однажды мы снова будем вместе, клянусь тебе!

— Об этом не может быть и речи! Я хочу, чтобы ты был рядом со мной во время родов, то есть неподалеку, чтобы мог увидеть своего ребенка… Давай ты притворишься глухонемым! Никто не заподозрит, что ты немец. Я представлю тебя Шарденам, Эрмине, которая скоро вернется, и мы поженимся. Прошу тебя, это хорошая идея.