Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах-II
— Дзидра, не соединяй ни с кем — совещание.
За длинным столом с пепельницами и карандашами в деревянных стаканчиках сидел розоволицый, не старый еще крепыш в генеральской форме — министр МВД республики. А на почтительном расстоянии, ближе к массивным, обитым бежевым дерматином дверям, пристроился милицейский полковник с новенькой кожаной папкой на коленях.
— Прекрасный доклад, — Калнынь взял лежавшую перед ним пачку листов с машинописным текстом и постучал ею о край стола, подравнивая стопу. — Просто замечательный.
Милицейские начальники осторожно переглянулись — всерьез хвалит или с подвохом? В этом кабинете всего можно ожидать.
— Не доклад, а прямо шоколадный набор! — Андрис швырнул рукопись на стол и, выбравшись из глубокого кресла, грузно затопал вдоль длинного ряда пустых сейчас стульев. — Ты что же, Гунар, всерьез вознамерился угощать партактив этой сладкой липой?
Генерал сделал обиженный, протестующий жест, но Калнынь не дал ему говорить.
— Да-да, Гунар, липой! И ты знаешь это не хуже меня! И все знают… ЦК завален жалобами на беззакония на местах, на произвол работников милиции. — Андрис плотнее пришлепнул дерматиновую дверь и, стараясь не повышать голоса, продолжал: — Квартирные кражи, грабежи, мокрые дела. Миллионные махинации на торговых базах! Все это, конечно, происходит не в нашей замечательной республике. У нас — полный ажур! Все хулиганы пойманы, все бабуси с цветочками оштрафованы, налицо стопроцентная раскрываемость преступлений… Кого дурим? Самих себя? Ведь до абсурда доходит — невиновного чуть не расстреляли только потому, что виноватого не нашли!
Генерал и его помощник слушали молча, с почтением к начальственной накачке — но скучали. Их ли удивишь подобными примерами — видали много чего похлеще. Полковник от нечего делать разглядывал довольно старую, потемневшую картину в простенке между двумя шкафами с марксистскими фолиантами. Там, на картине, накренившись на правый борт, стоял на песчаном берегу деревянный рыбачий баркас. На таких ходили в море еще в довоенной Латвии. Два усталых рыбака, видимо, отец и сын, латали свою дряхлую посудину после шторма. Вернее, работал старик, а парень украдкой переглядывался с бойкой босоногой девчонкой — та развешивала сети для просушки… Неужели Калнынь, этот громовержец правоохранительного Олимпа, занимался когда-то убогим рыбацким промыслом? Полковник не мог себе этого представить…
— Кстати, вас не интересует, какими способами добываются такого рода «признания» у невиновных? — Калнынь швырнул на стол толстую папку с письмами. — Или вы их наизусть знаете? Вот здесь, Гунар, жалобы на твоих бравых молодцов. Незаконные задержания, фальсификация протоколов, просто побои, как в старой доброй полиции! За такие подвиги ты представляешь к повышению и наградам? Во всяком случае, фамилии в письмах упоминаются те же, что ты так бодро перечисляешь в своем докладе.
Вид разномастных растрепанных писулек, пришпиленных скрепками к конвертам и написанных на машинке, от руки, чернилами, карандашом, окончательно раздосадовал генерала. «Мешками, что ли, таскают в ЦК эти кляузы?» — подумал он, а вслух вырвалось:
— Страна всеобщей грамотности. Чуть что — писать, и не куда-нибудь…
— Не нравится?! — Андрис постучал по злосчастному докладу. — А здесь красивые слова пишешь. Про двадцатый съезд, восстановление ленинских норм законности… Про доверие и уважение того самого народа, который…
Снова зазвонил телефон. Воспользовавшись паузой, полковник проворно спрятал доклад в кожаную папку, чтобы не раздражать понапрасну начальство.
— Андрис Эгонович, вас из редакции «Ригас Балс» все время спрашивают, — послышался искаженный селектором голос секретарши. — Что-то очень срочное…
— Я же сказал — занят! — Калнынь рывком отключил динамик.
— Ну, хорошо, Андрис… Эгонович, — по праву давнего приятеля генерал чуть было не обратился к Калныню на «ты», да постеснялся полковника. — Хорошо! В таком случае, что я, как честный коммунист, должен сделать? Сесть и написать еще пятьдесят страниц? В порядке конструктивной самокритики я должен буду признать, что проституция у нас, к примеру, давно перестала быть экзотикой. Более того, этот доходный и непыльный промысел успешно осваивают даже школьницы-старшеклассницы. Могу назвать цены. Не интересуетесь?
Калнынь нахмурился. Хотя министр говорил без малейшей иронии, тон бесстрастного циника раздражал.
— Мальчики у нас тоже при деле — помогают девочкам искать клиентов и сбывать заграничное барахло. Кстати, по большей части контрабандное. Так или иначе фарцовкой занимается около трети молодежи от шестнадцати до двадцати. Я могу преподнести партактиву сенсацию, обнародовав данные по размаху валютных махинаций…
Розоволицый генерал только на первый взгляд казался простачком, всем довольным в окружающем мире. Он знал и понимал, пожалуй, гораздо больше Калныня и сейчас пользовался случаем, чтобы высказать все, о чем принято помалкивать.
— Еще, как честный коммунист, я должен буду написать, что в наркологических лечебницах уже не хватает мест для честных алкоголиков, по количеству которых на душу населения республика прочно удерживает второе место. И что наркомания, коей положено обретаться на гнилом Западе, становится у нас массовым явлением, хотя и лишена при советском строе социальных корней. — Генерал мельком взглянул в непроницаемое лицо Калныня и продолжал размеренно и невозмутимо: — И такую объективную картину я представлю на активе? Естественно, буду выслушан с огромным интересом. Назавтра кое-что попадет в газеты. Ну, а что будет послезавтра, это уж вы…
— Ладно, Гунар, — наконец перебил его Калнынь, весьма смущенный, однако, изысканно корректной нотацией. — Ты уж тоже палку-то не перегибай. Пресса наша, слава богу, знает, что можно, а чего нельзя. Тут не Лос-Анджелес…
Он встретил холодный насмешливый взгляд генерала и вдруг разозлился.
— Если начистоту, то без конца заметать мусор под ковер глупо! Я уже не раз писал об этом в Москву. Обманывать партию, общественное мнение из так называемых «лучших побуждений»…
Снова затрещал городской телефон. Андрис как будто обрадовался подходящему предлогу закончить неприятный разговор.
— Слушаю… Да, я… Из «Ригас Балс»? Ну-ну, слушаю.
На секунду он плотно прикрыл трубку ладонью.
— Думаю, все ясно, товарищи. Надеюсь, разговор на активе будет деловым. Без наркомании пока, но все же по существу. Вы свободны.
За своим рабочим столом в редакции тщедушный Хенька выглядел гораздо солиднее, чем в переполненном деревенском автобусе среди дюжих рыбаков.
— Это я, Генрих, — взволнованно сообщил он.
— Да, узнал, узнал, — загудел в трубке зычный баритон Калныня. — Как догуляли вчера? Илза не обиделась, что я так рано смылся?
— Не обиделась. Да бог с ней, со свадьбой, — тут такое заварилось, Андрис. Ты знаешь, Артур вчера ведь так и не вернулся.
Он замолчал. А Калнынь слушал, не понимая, куда клонит Хенька.
— Артур арестован, — тихо и отчетливо проговорил журналист.
Он долго не мог вставить слова в бурную тираду на другом конце провода, то и дело нервно взъерошивал коротко стриженные седоватые волосы.
— Нет, я проспался, Андрис. А вчера закусывал! — не выдержал он. — Я тебе серьезно говорю — его арестовали. Сидит сейчас в прокуратуре у какого-то Лициса… Ничего я не путаю. Прошу тебя — разберись. Похоже, паршивое дело затевается.
— Но это же чушь, Хенька! Они не имеют права, — рявкнул из трубки голос Калныня. — Откуда ты вообще об этом узнал?!
Хенька помолчал, размышляя, сказать или не сказать, и решил не говорить.
— Какая разница откуда. Узнал — и точка. Проверь сам.
Калнынь опустил трубку и тяжело вздохнул. Его вздох скорее напоминал глухое рычание. На крутом массивном лбе выступили капельки пота. Калнынь сидел неподвижно, только пальцы безостановочно выстукивали какой-то ритм. Он нажал клавишу селекторного пульта:
— Дзидра, соедини меня с прокурором.
— Слушаю, — трубку поднял Лицис, недовольный тем, что его оторвали от дела.
Артур, наблюдавший за ним, заметил, что физиономия следователя делается все более кислой, хотя содержание разговора он тщательно маскировал вялыми отрывочными фразами.
— Да… Пока ничего… Что же, этого следовало ожидать. Я, кстати, ведь предупреждал в свое время… М-да. Ну, что ж… Попробую.
Он медленно и словно нехотя положил трубку и снова уставился на Артура небесно-голубыми глазами.
— Да, уважаемый Артур Янович… Тему мы, конечно, затронули непростую, и вам, вероятно, нужно все самому всесторонне обдумать. Оценить, так сказать, свое положение.
Чему удивился Артур, так это его тону. Он стал безразличным и равнодушным. Охотничий азарт куда-то исчез. Перемена была внезапной, и Банга понял — что-то переменилось в верхах.
