Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Дыхание ветра

— Моя дочь никуда отсюдова не поедет! — отрезал бывший рабочий. — До конца месяца она будет ходить в школу. Да притом сейчас война и мне неохота с ней разлучаться.

— Папочка, мне так хочется туда поехать! — робко отозвалась девочка просительным тоном.

— Подумайте, Жозеф, — вмешалась Лора. — Может, для Мари так будет лучше?..

Симон вздохнул. По дороге с кладбища Эрмин предложила ему провести несколько недель на берегу Перибонки. Она считала, что это пойдет ему на пользу. И кроме того, ей потребуется помощь, кто-то должен заменить Тошана. Предложение было заманчивым, но он еще не успел переговорить ни с отцом, ни с Шарлоттой. Вдруг он сообразил: «Если я уеду отсюда, а Мари отправится к бабушке с дедушкой, то папа с Эдмоном на все лето останутся одни. У меня нет выбора, я должен быть в Валь-Жальбере. Мама, если бы она была здесь, с нами… На ней держался весь дом, ее мужественное сердце было полно любви…»

Мирей не обращала внимания на спор. Она неутомимо сновала из кухни в гостиную, внося все новые тарелки с нарезанными фруктовыми тортами и медовыми бисквитами. Еды хватило бы на полтора десятка человек. Три фарфоровых чайника источали терпкий аромат бергамота.

— А где же Эдмон? — удивленно спросил один из братьев Бетти, пятидесятилетний здоровяк с седыми усами. — Я хотел поздравить его с тем, что он собирается в духовную семинарию.

— Наверное, он на улице с мальчиками, — сказала Эрмин. — Мукки и Луи еще не вернулись, а ведь они, должно быть, проголодались.

Под благовидным предлогом она уединилась на выходившей на улицу террасе. Стараниями Лоры там было очень приятно находиться в летнее время. Она поставила там плетеный диванчик и такие же кресла. Разложенные на них полосатые подушки так и звали присесть отдохнуть.

«Боже, дай мне сил продержаться, — думала Эрмин. — Нужно смириться с потерей Бетти. Я чувствую себя такой уязвимой… И мне так не хватает Тошана. Возможно, в этом году он отправится в Европу. Как же мы будем без него? Господи, я от всего сердца сочувствую Жозефу. Только представить: как ужасно провести остаток жизни без любимой жены!»

Она подавила рыдания и вытерла слезы, туманившие ее дивные голубые глаза. В этот момент на террасе появилась Лоранс.

— Мама, мы с Нуттах были в няниной комнате. Я нарисовала для Мари много-много цветов, а в небе улыбку мадам Бетти. А Нуттах собрала все одежки своей фарфоровой куклы. Она хочет подарить ее Мари вместе со всем гардеробом. Как ты думаешь, это ее хоть немного утешит?

— Конечно, дорогая, и вы молодцы, что подумали об этом!

— Не хочу, чтобы ты умирала! — вдруг воскликнула Лоранс, обнимая мать. — Скажи, ты ведь не умрешь, если у тебя родится еще ребенок?

— Нет, родная, не бойся! Если я соберусь подарить вам братика или сестричку, то уж постараюсь остаться в живых. Я так всех вас люблю — и тебя, и Мукки, и Нуттах, и вовсе не хочу вас покидать!

Минут десять она успокаивала дочку. Под влиянием Талы Эрмин воспитывала своих детей, стараясь не слишком приукрашивать действительность. Индианка утверждала, что лучше дать простые жизненные объяснения, чем окружать недомолвками тайны взрослых, что заставляет малышей бесплодно тревожиться.

На пороге появилась Лора.

— Луи куда-то запропал. Правда, Эдмона и Мукки тоже не видать. Наверное, они вместе! Надо их позвать. После этой истории с похищением я схожу с ума от сущих пустяков.

— Должно быть, Эд отправился с ними прогуляться, — заметила Эрмин. — Они переживают смерть Бетти, и им хочется развеяться.

— Да услышит тебя Господь! — заключила Лора.

Неожиданно из коридора появилась Нуттах-Мари. Она дернула мать за подол.

— Мамочка, ну вот, я подарила свою куклу Мари. Она заплакала, но все-таки сейчас ей лучше.

— Поздравляю, доченька. Теперь вы с сестрой должны поесть, но ступайте в кухню, чтобы не мешать гостям.

Еще раз оглядев сад, Лора увела девочек. Эрмин тоже направилась в дом в надежде примириться с Шарлоттой. «Я так привыкла рассчитывать на поддержку друзей, моих подруг из приходской школы, — подумала она, — но Мадлен осталась в Робервале, а моя верная Лолотта меня возненавидела…»

Это заключение еще сильнее ее опечалило.

А тем временем Эдмон Маруа подвергся серьезному испытанию. Подросток, сердившийся на мальчиков и опасавшийся, чтобы с ними ничего не случилось, пытался нагнать беглецов, отважившихся полезть в широкую трубу. Это был один из каналов, некогда проведенных от плотины. Внутри валялось множество древесных обломков, разный хлам, кости мелких грызунов, занесенных водой.

— Мукки, Луи, стойте! Дождитесь меня! — крикнул он уже в третий раз. — Тута очень опасно!

Мукки застыл на месте. В голосе Эдмона звучала отчаянная тревога, к тому же Луи, ударившись коленом о камень, расхныкался.

— Ладно, Эд, мы дальше не пойдем! — откликнулся Мукки. — По правде сказать, здесь совсем темно и ничего не видно.

Эдмон, ускорив шаг, слегка успокоился, наткнувшись на Луи. Пальцами он нащупал его щиколотку. Мальчуган расплакался.

— Эд, я вовсе не хотел сюда лезть. Терпеть не могу темноты…

— Я пройду вперед, — тихо сказал ему подросток. — Не плачь. Мукки, ты где?

— Тут. Эд, возьми меня за руку. Прошу тебя!

— Ну да, ты ведь разыгрываешь из себя вождя племени, куда же твоя храбрость подевалась? — В голосе Эда сквозила ирония. — Всего-то и надо, что вернуться назад. Я пойду гляну, куда ведет эта труба.

Он осторожно продвинулся дальше, стремясь отыскать выход. Вдруг раздался металлический лязг, словно порыв ветра сорвал кусок обшивки канала. Лучи солнца проникли в трубу. Эдмон вскрикнул от ужаса. В нескольких сантиметрах от него зияла бездонная дыра. Еще шаг, и он бы неминуемо провалился. Мальчишки тоже свалились бы, последуй они за ним.

— Слава тебе Господи! — воскликнул он. — Если бы не ветер, я бы погиб! Говорил же я вам, что это очень опасно.

Хотя Эдмон никогда не работал на целлюлозно-бумажной фабрике, он нередко приходил туда с Арманом или Симоном. Когда дверца люка вновь хлопнула, он узнал турбинный зал. Справа он обнаружил достаточно широкое углубление, которое, похоже, куда-то вело.

— Мукки, держи Луи, — велел он. — Я вскарабкаюсь на закраину, а затем по одному подниму вас, мышата!

Он испытывал к мальчикам живую, почти братскую привязанность. Стремление уберечь их от опасности, вытащить из ловушки позволило ему хоть немного отвлечься от переживаний по поводу смерти матери.

Совершив несколько акробатических трюков, все трое целыми и невредимыми выбрались на площадку. Брюки выходного костюма Эдмона были в плачевном состоянии, пыльные и перепачканные, белая рубашка продрана на локте. Мукки и Луи, с грязными влажными волосами, выглядели не лучше. Вылазка не прошла бесследно для их одежды.

— Что я скажу Мимин и мадам Лоре? — расстроенно спросил подросток. — А месье Жослину?

— Да ничего не говори, — пристыженно сказал Мукки, еще не оправившийся от пережитого страха. — Пусть мама накажет меня. Это моя вина, Эд.

— Мой братец Арман в твои годы еще похуже штуки откалывал, — заявил Эдмон. — Ладно, мы придумаем что-нибудь, только ты, Мукки, должен пообещать мне, что впредь не будешь совершать таких глупостей. Ты не станешь отлучаться из дому без разрешения, не будешь брать с собой ни Луи, ни сестер.

— Обещаю! — откликнулся тот.

— Отец меня, конечно, отчитает по полной программе, — добавил подросток, — но мы можем сказать, что вы возились с разной ветошью в чулане за домом, а я вас там обнаружил. Ну а потом мы играли в прятки.

Успокоившийся Луи захлопал в ладоши, но Мукки стало до слез стыдно. Обнимая Эдмона, он тихо сказал:

— Прости меня, Эд. Я расскажу маме и бабушке всю правду.

— Да не стоит, — возразил подросток. — У всех и без того достаточно горя и забот. Расскажем обо всем позднее, когда вы подрастете и будете такими, как я.

Он взял мальчиков за руки и повел назад, отпустив, лишь когда показалась знакомая зеленая крыша дома Шарденов. Солнце освещало распустившуюся листву и бело-розовые яблони в цвету. На обратном пути Эдмон Маруа молча молился: «Милостивый Боже, охрани всех детей на земле, убереги их от страдания и страха! Сделай так, чтобы война закончилась и было меньше жертв». Такова была смиренная просьба будущего священника прихода озера Сен-Жан. Однако грядущие годы сулили ему разочарование.

Глава 22

Конец лета

Эрмин сидела под тентом на лужайке напротив своего дома неподалеку от реки Перибонки. Она читала последнее письмо от родителей, которое доставил брат Мадлен Шоган, тот самый, что когда-то называл ее Канти, та, которая поет. Этот тридцатитрехлетний индеец монтанье купил коня на замену своему скончавшемуся от старости мулу. Необычайно довольный приобретением, он объезжал окрестности, выполняя различные мелкие поручения.