Анна Климова - Люби меня нежно
— Я это так и поняла, — кивнула она удовлетворенно и откусила еще кусочек пирожного. — Конечно, я могла бы подумать, что если бы у тебя не было проблем, то не позвонил бы Юле, но я не хочу так думать. Да, не хочу. Вот такая я ветреная особа.
Он взял ее нежную, холеную руку в свою и прижал к щеке.
— Юля, я не знаю, как так получилось… Это какая-то жуть. Дело в том, что я… Я оказался должен кучу денег.
— Кучу денег. Звучит довольно двусмысленно. И сколько же ты должен?
— Тридцать тысяч.
Юля взорвалась хохотом, потом закрыла ротик рукой и продолжала хохотать уже тише.
— Да, это действительно куча, — произнесла она, отсмеявшись. — Вадик, какой же ты смешной! Мне кажется, что я тебя еще больше обожаю. Тридцать тысяч…
Юля открыла сумочку.
— Долларов, Юля, долларов.
Она застыла с раскрытой сумочкой в руках и обратила на него взор донельзя распахнутых зеленых глаз.
Вадим утвердительно кивнул головой.
— Ты меня разыгрываешь, да? — спросила она.
— Я должен принести деньги через три дня.
— Нет, ты шутишь! Тридцать тысяч долларов? Господи, когда же ты успел их одолжить?
— Я их проиграл. Так получилось… понимаешь? Я играл в карты, думал, что выиграю. Мне не хотелось быть нищим… Вечно нищим. Я не хочу, чтобы за меня все время платили.
Она в прострации смотрела в окно.
— Юля! — позвал он.
— А? Что? Вадик, ты сумасшедший. Зачем? Боже мой, мне было совершенно все равно, сколько денег у тебя в кармане…
— Зато мне не все равно! — воскликнул он.
Она с недоумением взглянула на него, потом тихо спросила:
— И что теперь будет?
— Я не знаю. Просто не знаю. У меня ничего нет…
— Да, да, конечно… — проговорила она, подхватила полушубок, сумочку и в какой-то рассеянности встала из-за столика.
Он расплатился и вышел вслед за ней на улицу.
— Юля!
— Вадик, у меня нет таких денег, — сказала она, открывая свой темно-вишневый «пежо», и на мгновение задумалась. — Быть может, у папы…
Неожиданно волна злости накатила на него. Никогда он не чувствовал себя так униженно и так мерзко. Он стоит тут и почти выклянчивает деньги у этой разряженной куклы.
— Ничего мне от тебя не надо, понятно! Садись в свою сраную машину и катись к папочке! Все вы, блин, одинаковые! Катись, я сказал! — рявкнул он ей в лицо.
Несколько байкеров, стоявших у своих мотоциклов, обернулись.
— Чего вы зырите? Ну, чего? Крутые, да? — выкрикнул он в их сторону.
Те угрожающе приосанились.
— Вадик, не надо… Зачем ты так? — слабо позвала Юля.
— Пошли вы все в задницу!
— Чувачок, ты что, нарываешься? — к нему подошел один из байкеров. — Нехорошо…
Одним коротким ударом он заставил Вадика согнуться, а вторым опрокинул на грязный асфальт.
— Забери его, сестрица, а то этому бузотеру будет очень-очень плохо, — обратился он к испуганной Юле.
Та немедленно подбежала к Вадику, помогла ему подняться и проводила к своей машине.
— Господи боже, они же могли тебя убить! — воскликнула она, выехав на дорогу.
— Какая разница, сейчас или потом, — пожал он плечами, разглядывая в зеркальце разбитую губу.
— Возьми… скорей возьми в бардачке салфетки… Да не эти! Это мои прокладки. Да, вот эти…
— Боишься, что забрызгаю кровью твою шикарную машину?
— Не говори ерунды. Тебе надо остановить кровь.
— Зачем ты меня сюда посадила? Я же плебей. Я нищий, а не принц. Хуже того, я покойник. Или тебя потянуло на некрофилию? Не помню, в какой книге прочитал про одну стерву в древности, которая трахалась со смертниками. Наверное, они ее возбуждали.
— Этой стервой была Клеопатра. А ты — сукин сын.
— А кто я еще? Кто?! — выкрикнул он, брызнув на нее кровью.
— Прекрати, я веду машину! — резко сказала она, в один миг превращаясь из хохотушки в решительную и уверенную в себе женщину, которая знает свою силу и знает, как ею пользоваться. — Ты придурок! Господи, я не думала, что ты можешь быть таким…
— Каким?
— Глупым и… отвратительным.
— Напротив, ты знала это с самого начала. И тебе нужен был такой, как я, чтобы чувствовать себя «самостоятельной». Таким, как ты, надо превосходство. Такие, как ты, не выходят замуж. Они женят на себе. Или просто используют.
— Ну что ты несешь? Я тебя использовала? Каким образом?
— Таким, — усмехнулся он. — Надеюсь, ты осталась довольна той штукой, что у меня между ног?
Она резко свернула на обочину.
— Пошел вон.
— Может быть, хочешь еще? — продолжал издеваться он. — Пользуйся, пока можно. Через три дня…
— Пошел вон, я сказала!
Он неожиданно привлек ее к себе и крепко поцеловал. Потом вышел из салона и зашагал вдоль трассы.
Юля яростно вытерла губы салфеткой. Потом уткнулась в рулевое колесо и горько, навзрыд заплакала, размазывая хваленую стойкую косметику.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Светлана Владимировна не могла уснуть. Она включила во всей квартире свет и просидела у телевизора, совершенно не видя, что происходило на экране, до глубокого вечера. Потом выключила телевизор и взялась за какую-то книгу, не вникая в ее смысл.
Иногда ей казалось, что сын вот-вот придет, и тогда она бросалась на кухню, разогревала ужин, накрывала на стол, припоминая, не забыла ли чего. Потом садилась на табурет и ждала, не замечая скатывавшихся по щекам слез.
Время шло, чайник закипал и выпускал из носика тугой белый пар. Опомнившись, она выключала его, подходила к окну и долго вглядывалась в темноту.
Светлана Владимировна старалась не думать о плохом. Очень старалась. Но слова Олега тяжелыми булыжниками лежали у нее на душе. И эта ноша была так тяжела, что, казалось, еще немного — и придавит ее окончательно, лишит дыхания и чувств…
Наконец, когда все звуки в доме замерли, а гул машин далеко внизу стал редким и почти неслышным, входная дверь открылась, и в квартиру тихо вошел Вадим.
— Вадик! — позвала она из своей комнаты, спешно поднимаясь с дивана. — Ты хочешь кушать? Я только что разогревала ужин…
— Нет, мам, не хочу.
— Сынок, подожди! Боже мой, у тебя же губа разбита! Ты с кем-то подрался? Это те люди, которые звонят?
— Нет, я просто не заметил фонарный столб.
— Вадим, оставь эту неуместную иронию. Я хочу с тобой поговорить.
— Мама, давай потом. Я хочу спать.
— И все-таки мы должны поговорить. Что с тобой происходит? Только не надо говорить, что ничего особенного. Я же вижу: ты сам не свой в последние дни. И ты ничего не говоришь мне. Так нельзя, сынок. Сегодня тебе звонили несколько раз. Тот же мужчина… Я думала, сойду с ума, пытаясь догадаться, что ему от тебя было надо.
— Мама, это мои проблемы, — ответил Вадим жестко, — и я их решу сам. Поняла?
Он сделал попытку пройти в свою комнату, но Светлана Владимировна преградила ему дорогу.
— Я была у Олега. Он сказал мне, что ты должен деньги…
— Вот трепло! — зло процедил Вадим.
— Сынок, ничего страшного. Я могу занять, и мы отдадим этим людям их деньги.
— Ничего страшного?! — завопил он, схватившись за волосы и, словно зверь в клетке, бегая по маленькой прихожей. — Ты можешь занять? Сколько? 10, 20 долларов?
— Вадик… — ошеломленно прошептала она.
— Ну что Вадик?! Что?! Я должен 30 тысяч, мама! Долларов! Долларов! Ты понимаешь это?
— Господи…
Ее поразила не столько сумма, сколько поведение сына. Она раньше никогда его таким не видела. В какой-то момент ей показалось, что перед ней снова ее муж: те же сверкающие злобным бешенством глаза, те же бледные губы, брызгающие слюной, та же порывистость движений. Именно сейчас он удивительно походил на своего отца. Это испугало ее. Но тут Вадим сжался в уголке, обхватил голову руками и заплакал. Он снова стал маленьким беспомощным мальчиком, который нуждался в ней, в ее заботе и ласке.
Светлана Владимировна опустилась на колени рядом с ним и прижала его к себе, поглаживая по волосам.
— Ничего, ничего, сынок, мы что-нибудь придумаем. Обязательно что-нибудь придумаем. Не волнуйся, мой хороший. Мы пойдем в милицию и все им расскажем…
— Какая милиция?! — вновь закричал он, вырвавшись из ее объятий. — Какая может быть милиция? Ты что, совсем ненормальная? Они прибьют меня сразу, как только я выйду из ментовки!
— Вадим, не смей на меня кричать! — надрывно, со слезами в голосе воскликнула Светлана Владимировна. — Господи, да что же это такое… Я же хочу как лучше!
Он молча скрылся в своей комнате, с силой захлопнув дверь.
— Не смей ходить в милицию! Слышишь?! Не смей!
Она тяжело прислонилась к стене и дала волю слезам. Никогда за последние годы ей не было так страшно и так одиноко. Сын отталкивал ее от себя. И говорил так, словно она была виновата в чем-то. Но несмотря на это, она нужна ему. Возможно, он сам этого не понимал.
