Робер Гайяр - Мари Антильская. Книга вторая
Она позвала кузину, поручила ее заботам детей и сказала, что ей нужно заняться прислугой.
Пожары, которые с возвышенности, где располагался замок, были видны как на ладони, распространялись поистине с головокружительной быстротой. И ей подумалось, что было бы совсем нелишне несколько подбодрить и успокоить обитателей замка порцией спиртного. Она подозвала Демареца и, дабы потренировать вывихнутую лодыжку, сама отправилась вместе со слугой в кладовку, где хранились запасы рома. Приказала Демарецу взять небольшой бочонок, потом, когда тот уже понес его на середину двора, чтобы открыть там, где предполагалась раздача спиртного, вернулась в дом за посудой.
Когда Мари снова вышла во двор, так и не найдя в доме достаточно посуды, чтобы хватило всем, но зная, что негры привыкли пить из своих тыквенных мисок, подозвала к себе Кенка и велела ему передать остальным рабам, что собирается угостить их ромом, только для этого им придется пересилить страх и зайти к себе в барак за калебасами.
Негр выглядел таким возбужденным, каким она еще никогда не видела его прежде. Огромные, цвета агата, глаза сверкали каким-то непривычным светом. А белки, которые всегда напоминали испещренный кровавыми прожилками застывший гусиный жир, сегодня были заметно белей и прозрачней обычного.
Этот новый, совершенно не привычный для нее взгляд поверг молодую даму в полное замешательство.
— В чем дело? — спросила она. — Чего ты ждешь? Разве ты не понял, что я сказала?
Не отвечая, он продолжал смотреть на нее в упор, и ей показалось, будто во взгляде его сквозила неприкрытая похоть, какой ей еще никогда не доводилось замечать в нем прежде.
— Ступай прочь, и немедленно! Не то отхлещу кнутом!
Она вдруг со всей ясностью увидела, как несколько лет назад оказалась в объятьях этого негра. Вспомнила обо всех своих сожалениях, всех угрызениях совести и отвращении, что испытала потом, после той постыдной близости, до которой унизилась в минуту слабости, растерянности и страха.
Сама не отдавая себе отчета в том, что делает, она пятилась от него все дальше и дальше. Кенка же все наступал и наступал. Внезапно ее осенило, что, если сейчас, в этот самый момент, не произойдет что-нибудь, что могло бы его образумить, он бросится на нее. Панический страх овладел ею. Она уже видела, как к груди ее потянулись руки с длинными, толстыми, точно перезревшие, гнилые бананы, пальцами.
Внезапно она выпустила кубки, что держала в руках. И этот звук, похоже, разбил чары, во власти которых находился негр. Все тело его сотряслось, словно от сильного озноба, он весь сжался, согнулся в три погибели, будто в глубоком реверансе, потом с невероятным, необъяснимым для нее проворством сделал пируэт, повернулся к ней спиной и стремглав понесся в сторону двора. Все еще с колотящимся от пережитого волнения сердцем она услыхала, как он передавал ее приказания остальным неграм. Говорил, что их собираются угостить тафией, а им надо пойти за своими калебасами. Ей понадобилось немало времени, чтобы окончательно прийти в себя.
Да, что и говорить, хороший урок она только что получила!
Она сделала шаг вперед. И, увидев негров, что, преодолевая страх, бросились в барак за своими калебасами, подумала, в какую опасную, вселяющую ужас толпу могли бы превратиться они, если бы вдруг взбунтовались.
Потом направилась к Демарецу, передала ему кубки и позвала Жюли. Все время, пока она находилась во дворе, камеристка оставалась среди солдат. На сей раз без каких бы то ни было дурных или греховных намерений — просто эта женщина обладала редкой способностью в полной мере ценить способность мужчины защитить ее от опасности и в этом смысле куда больше доверяла простым солдатам, чем Мари, сколь бы ни были убедительны доказательства ее безграничной власти и превосходства над всеми остальными…
Почти с сожалением она покинула надежную защиту и направилась к своей госпоже, которая вполголоса попросила ее усесться подле нее на каменную тумбу, в которую было вделано кольцо, чтобы привязывать лошадей.
Едва субретка подчинилась ее приказу, Мари наклонилась к ее уху и прошептала:
— Послушай, Жюли, что-то негры не внушают мне никакого доверия!
— Да, мадам, и мне тоже! — в каком-то порыве откровенности призналась служанка. — По правде говоря, я чувствовала бы себя куда спокойней, если бы они были по меньшей мере в десятке лье отсюда!
— Мне кажется, тебе бы сейчас лучше спуститься в Сен-Пьер. Ступай в крепость и спроси генерала. Если тебе не удастся найти его, найди любого офицера. Нам надо освободиться от них во что бы то ни стало, и чем скорей, тем лучше! Достаточно и десятка солдат, чтобы отвести их отсюда в крепость и держать там под охраной… А здесь… неизвестно, что может прийти им в голову!..
— Тем более, — поддержала ее Жюли, — что им перебить нас — все равно что раз плюнуть! И то сказать, один верзила Кенка пугает меня больше, чем все остальные! Вы совершенно правы, мадам… Пойду велю оседлать свою лошадь…
— Скажи Демарецу, чтобы помог тебе.
— Да ни за что на свете! Потому как если и есть на свете человек, который бы пугал меня даже больше Кенка и всех других, вместе взятых, так это уж точно Демарец! Уж кто-кто, но только не он! Да я не хочу, чтобы он и пальцем ко мне прикоснулся, этот тип! У него морда притворщика, а я этого просто терпеть не могу!..
Жюли не успела закончить фразы, как Замок На Горе сотряс мощный толчок — тот самый, что насмерть напугал лошадь генерала, когда тот был на подступах к Сен-Пьеру.
Солдаты, плотно сбившиеся в кучку, чтобы получше рассмотреть, как город все больше и больше охватывают пожары, внезапно потеряли равновесие и рухнули на землю.
Негры истошно завопили и тоже повалились друг на друга. Демарец принялся изрыгать ругательства.
Однако не успел еще утихнуть этот мощный толчок, как в глубине дома раздался грохот, какой могла бы вызвать разве что внезапно ударившая по крыше молния. В одно мгновенье весь двор заволокло облаком белой пыли, от которой пахло мелом и известью. Потом с каким-то глухим шумом сверху стали валиться обломки, непонятно каким образом удержавшиеся на месте в первый момент.
— О Боже! — воскликнула Мари. — Сефиза, Клематита, вы уверены, что задули все свечи?
Но негритянки были слишком напуганы, чтобы членораздельно ответить даже на такой простой вопрос. Мари вскочила с места и, оставив детей, бросилась в дом, хотела оценить ущерб от разрушений. Целая стена замка — та, к которой примыкали ее спальня и комната генерала, — почти целиком рухнула вниз. Груды камней и обломков окутывало такое же белое облако, что во дворе. Сердце ее сжалось от нестерпимой боли. Дом, которым она так гордилась, в одно мгновенье наполовину стерт с лица земли. И тут же подумала, какое горе принесет эта весть ее мужу. Потом мысленно вернулась к детям и стремглав бросилась прочь, спеша поскорее прижать их к груди. В голове промелькнуло, а не погиб ли кто под обломками, но у нее уже не было сил кого бы то ни было всерьез расспрашивать на сей счет.
— Конюшня уцелела, — сообщила ей Жюли, едва она показалась во дворе. — Я оседлаю свою лошадь…
— Да-да, и не медли, — проговорила наконец Мари. — Скажи в форте, чтобы нам прислали отряд солдат. И если увидишь генерала, не вздумай говорить ему о том, что случилось с замком… Право, сейчас совсем не время огорчать его новыми несчастьями.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В жизнь Мари входит Жильбер д’Отремон
С тех пор как уехала служанка, у Мари не хватало духу даже сдвинуться с места. Она только и делала, что металась взад-вперед в узком пространстве между солдатами и Луизой де Франсийон с детьми. Сделав пару шагов, она то и дело снова присаживалась на каменную тумбу. Так она поддерживала кровообращение в вывихнутой лодыжке, которая пока что не позволяла ей уходить слишком далеко.
Когда гора перестала наконец сотрясать землю, панический страх среди негров уступил нервному возбуждению. Они были явно взволнованны. Некоторые, словно в порыве какого-то безумия, подчиняясь велению своих порочных обрядов, с маниакальным упорством выстукивали пальцами на досках барака, на всем, что попадалось им под руку, монотонные, назойливые ритмы. И такое их поведение еще больше усиливало тревогу молодой дамы.
А потому она испытала огромное облегчение, едва заслышав на дороге шум, говорящий о приближении отряда. Цокот копыт смешивался с тяжелым топотом солдатских сапог.
Луна уже поднялась. И хотя небо все еще затемняли тучи пепла и дыма, отсвет пожаров был настолько ярким, что Мари смогла без труда узнать всадника, ехавшего подле Жюли во главе отряда из десятка вооруженных людей. Это был Жильбер д’Отремон.
Он ехал не спеша, чтобы дать возможность шедшим позади солдатам без труда поспевать за ним следом.
