Ларри Макмертри - Вечерняя звезда
— Я пил коньяк, — прибавил он, словно извиняясь за свое несносное поведение.
Соланж продолжала холодно взирать на него. Она откинула крышку факса, обнаружив, что в нем просто не было бумаги, процокала по коридору, принесла рулончик, вставила в аппарат и громко защелкнула его.
— Теперь он готов принять любое указание, мсье, — сказала она.
— Почему ты не можешь быть добрее? — спросил Паскаль. — У меня сегодня все так болит, У меня была трудная ночь. Я стар и одинок. Когда-то ты была добра ко мне, а теперь — нет.
— Потому что ты ведешь себя, как свинья, — заявила Соланж. — Вот и найди себе свинью, пусть она, а не женщина, ласкает тебя.
Она заправила факс и вышла. Аппарат передавал сообщение с урчанием, напоминавшим рычание какого-то зверька. Паскаль стал приходить в отчаяние. Он побоялся еще раз вызвать Соланж, но ведь факс работал неправильно, бумага ползла через него не так, как должна.
Наконец, почувствовав, что это рычание, Соланж, его работа, этот Хьюстон, да, в сущности, и вся его жизнь были совершенно невыносимы, Паскаль просто взял и ушел. Мэр Хьюстона приглашал президента Миттерана на очередную ярмарку крупного рогатого скота в будущем году. Если бы он дал согласие прибыть, в его честь был бы устроен специальный прием под открытым небом. Более того, президентскому «Конкорду» разрешили бы приземлиться в Хьюстоне, хотя обычно этим самолетам разрешения на посадку не давали — слишком уж они были шумными. Теперь ничего этого не произойдет. Какая разница, дойдет ли факс до Набережной? Пусть кто-нибудь еще, кому нужно послать факс, попробует совладать с рычащим аппаратом. Ледяные взгляды Соланж очень огорчили его. Он чувствовал, что вот-вот разрыдается. Если бы это произошло, головная боль могла бы пройти. Он заперся в своем крошечном офисе и припомнил, что Аврора оскорбила его своим безразличием. Он буквально закипел, не в силах сдержать своего гнева, схватил трубку телефона, собираясь утопить ее в проклятиях.
— Алло? — услышал он голос Авроры. Она была еще в постели и пыталась читать Пруста. Это было довольно редкое для нее занятие, если только настроение у нее не было насколько скверным, что ничего лучшего она не могла придумать.
— Ты вела себя словно какая-то гусеница! — взорвался Паскаль. — Огромная белая гусеница. Я звоню, чтобы сообщить тебе, что больше никогда к тебе не приеду — довольно с меня оскорблений!
— Подожди, подожди, — прервала его Аврора. — Давай-ка все сначала. Мне что, пришлось утруждать себя и поднимать трубку только ради того, чтобы услышать, как ты называешь меня гусеницей? Конечно, я несколько великовата, и я, безусловно, белая, но чем это, на твой взгляд, я напоминаю гусеницу? Разве гусеница не является одной из разновидностей червя? Я что, была такой дурой, что приготовила рубец из телятины для человека, который сравнивает меня с гусеницей?
— Ты обо мне и не думала, — сказал Паскаль. — Не греки ли тут виноваты?
— Нет, просто ты скучный старикан, — сказала Аврора. — Я пробовала подумать о тебе несколько раз в ходе ужина, который — я готова признать — был довольно бесцветным мероприятием. Но мне на самом деле показалось, что я нахожусь у пустого туннеля и прислушиваюсь к малейшим звукам из него. Ничего не было видно, да и думать тут, по-моему, не о чем.
— У меня болит голова, я стар и одинок, — пожаловался Паскаль. Гнев его исчез. Он был в ужасе от того, что так растерялся и даже назвал Аврору гусеницей. Гусеница? Да как это у него язык повернулся сказать такое? Она, может быть, никогда не простит его. Он почувствовал, что единственное, на что он мог надеяться — это показаться как можно более жалким, а сделать это было нетрудно, потому что он и чувствовал себя жалким.
— Ты и заслуживаешь того, чтобы быть одиноким, если все, на что ты способен, это назвать меня гусеницей, — сказала Аврора. — Я хочу рассказать об этом Рози, и мы вместе приведем тебя в чувство.
— Не надо приводить меня в чувство, я и так совершенно разбитый человек. Жизнь у меня не сложилась. — Из глаз его потекли слезы.
— Вот черт, теперь ты плачешь, потому что я отругала тебя, — сказала Аврора. В комнату вошла Рози, в руках у нее были свеженакрахмаленные простыни и пододеяльники, и это было верным знаком того, что скоро Аврору попросят из кровати, чтобы сменить белье.
— Паскаль назвал меня гусеницей, но теперь он плачет, — Аврора протянула трубку Рози на тот случай, если той захотелось бы услышать его всхлипывания.
— Я не хочу слушать. Кому это нужно — слушать, как плачет француз? — сказала Рози. — Тебе придется подвинуться — мне нужно сменить белье.
— Именно теперь, когда я только одолела второе предложение из Пруста? — усмехнулась Аврора.
— Мне все равно, давай двигайся, — настаивала Рози. — У меня и так уже работы полно, не знаю, смогла бы я сделать это все раньше.
— Лучше умереть, чем жить так, — ныл Паскаль, но его рыдания, кажется, стали затихать.
— Ты что, полагаешь, что французское правительство не сможет обойтись без тебя хотя бы несколько часов?
— Почему ты это спросила?
— Паскаль, если ты собираешься задавать вопросы мне, давай бросим все это, — сказала Аврора. — Ты просто ответь на мой вопрос: ты сможешь пообедать со мной или ты занят?
— Нет-нет, я свободен. Я свободен на все обеды. Соланж нагрубила мне из-за факса.
— Ну, это пусть останется между тобой и твоей юной любовницей. Соберись с мыслями и приезжай к нам обедать к двенадцати.
— О’кей, но только я не хочу, чтобы меня приводили в чувства, — сказал Паскаль. — У меня уже все в порядке.
— Если ты будешь вести себя прилично, мне, может быть, и не придется приводить тебя в чувства. Но если ты не приедешь вовремя, я совершенно точно приведу тебя в чувства, — сказала Аврора и повесила трубку.
— Я же знала, что он снова появится на сцене, — сказала Рози.
Аврора неохотно уступила ей постель, отправив Пруста обратно на полку и разместившись в своем уголке в эркере. Кажется, это был день, в котором не было места даже шести фразам из Пруста.
— Он сегодня какой-то разбитый, по-моему, я даже ему посочувствовала, — сказала Аврора. — Я решила, что мы могли бы пригласить его познакомиться с нашими греками.
— Мы? Я-то почему должна при этом присутствовать? — изумилась Рози.
— Ну как же, они — братья, а мы — почти сестры, — сказала Аврора. — Я подумала, что мы могли бы продолжить нашу традицию парных свиданий, пока у нас есть эти греки.
— Я не знаю. Боюсь, что из этого может получиться полный бардак, — сказала Рози. — А что, если я влюблюсь в того же, в кого и ты? Тогда ведь ты уволишь меня, если он мне достанется. А если я буду думать, что меня могут уволить, я не смогу чувствовать себя спокойной и наслаждаться жизнью.
— Ни фига себе! Да ты же забегаешь вперед, если я понимаю, что значит забегать вперед, — сказала Аврора. — Никто пока еще никого не полюбил, и сомневаюсь, что нам настолько повезет.
— И все же, я думаю, что хлопот с этим не оберешься, — предположила Рози. — Все, чем ты начинаешь заниматься, сулит хлопоты спустя пять минут, а если я начну чем-нибудь заниматься сама, то это значит, что хлопоты начинаются еще до того, как и я в самом деле займусь этим.
— Но это лучше, чем когда вообще ничего не происходит, — сказала Аврора.
— Что же плохого, если ничего не происходит?
— Ты что, так и собираешься прожить всю жизнь, только меняя мне простыни? — спросила Аврора. — Неужели несколько дней беспокойства хуже, чем ежедневная пустота?
— Если бы вот Вилли позвонил, мне было бы гораздо лучше, — сказала Рози. — Я знаю, что он не звонит потому, что чувствует себя виноватым. Не сказать, что я хочу, чтобы он вернулся. Мне просто нужен хоть один звонок, чтобы знать, что этот чертов козел просто жив-здоров.
— Могу согласиться, что Вилли не слишком-то заботится о твоих чувствах, — сказала Аврора. — С другой стороны, он и не позвонил тебе совершенно неожиданно, и не назвал тебя гусеницей, как это только что сделал Паскаль.
— Так мы поедем к этим грекам? — спросила Рози. Мысль о том, что можно поехать к ним в гости, сначала ее крайне изумила, но теперь она не давала покоя остальным ее мыслям, и спустя несколько минут она уже думала, что ничего страшного в этом нет. В конце концов, ей и в самом деле нравился сыр «фита». Может быть, можно было бы организовать небольшой визит.
Аврора в последние дни не снимала с телефона наклейку с их номером на случай срочного звонка. Она позвонила и тотчас услышала голос Василия.
— Мужчины, это мы, — сказала Аврора. — Едем к вам в гости.
— Привезите еще этой баранины по-гречески, если у вас осталось, — попросил Василий. — Классная баранина.
— Именно это мне и нравится в греках. У них есть аппетит, — сказала Аврора. — Кроме того, они немедленно схватывают нить разговора, а этого я не могу сказать о мужчинах других национальностей. — А что происходит с твоим другом Тео?
