Валентина Донна - Покоренная поцелуем
- В своей кровати.
Мария попыталась подойти к нему с другой стороны.
- Назовите эту местность.
- Я, - снова его губы беззвучно зашевелились, - это не Эвре. - Он произнес эти слова достаточно убежденно, но потом, выражая сомнение, повысил голос.
Мария отрицательно покачала головой.
- Тогда Мортен? Пуатье? Авранш? - Хью выплеснул целый водопад названий различных местностей, причем все они находились в Нормандии, и ни одно из них он не посещал за последние два года.
- Хью, вы лежите в своей кровати в своем поместье Лэндуолд. Вам его подарил Вильгельм вместе с местностью под названием Кенуик. - У нее упало сердце, когда она поняла по глазам брата, что он не узнает названных ею мест. - Постарайтесь припомнить.
Словно почувствовав ее отчаяние, он отвернулся от нее, нахмурился, стараясь получше сосредоточиться. Мария молчала. Она насчитала пятьдесят ударов пульса. Потом сто.
Хью повернулся к ней, его лицо вдруг возбужденно озарилось.
- Мне нужно построить замок, - сказал он в каком-то благоговейном ужасе.
- Да, Хью, наконец-то!
- И.., и...
Вновь лихорадочные взгляды, беззвучная работа губ, но слова отказывались выговариваться. Хью, застонав, обхватил голову руками - верный признак того, что злые демоны начали свою болезненную работу. Будь проклята эта Эдит вместе с ее волосами!
- Нет, все пропало, исчезло, - прошептал он, и в его голосе чувствовался полный отказ от новых усилий.
- Нет, так не пойдет. - Она противопоставила отчаянию Хью свою властность. Охватив его голову руками, она запрокинула ее вверх. Он поморщился от ударивших ему в лицо солнечных лучей, проникающих в комнату через отверстия в натянутой на окне шкуре, дернулся назад, но она держала его крепко.
- Хью, вы должны внимательно меня выслушать. Ротгар, тот человек, который правил здесь до вашего приезда, вернулся домой. По декрету Вильгельма он должен быть либо казнен, либо сурово наказан за сопротивление с оружием в руках.
Хью удалось освободить голову, и он лег в кровати так, чтобы на него не падали солнечные лучи.
Во время кратких периодов просветления наступали такие моменты, когда, по мнению Марии, он слышал и понимал все, что ему говорили, даже если злые демоны не ослабляли своей хватки. Хотя он сейчас от нее отвернулся, она продолжала говорить ему о том, что намеревалась высказать, умоляя Бога, чтобы ее слова отыскали какое-то надежное местечко в его мозге и удержались бы там, покуда он вновь не придет в себя.
- Крестьяне постоянно жалуются на тяжкий труд, к которому мы их принуждаем. Приближается Пасха, и Вильгельм ожидает вашего доклада по поводу состояния дел. Вы помните Филиппа, Хью? Он просто облизывается от предвкушения того, какие басни о нас он расскажет Вильгельму.
Подобно этим крестьянам, Хью, который сейчас стонал, бился в агонии из-за чудовищных головных болей, казалось было абсолютно наплевать на все ожидания Вильгельма; но, в отличие от этих крестьян, именно он, Хью, будет лишен поместий в Лэндуолде и Кенуике, если только стены нового замка не будут впредь своевременно возводиться.
- Я предлагаю вступить в торг с этим Ротгаром, - сказала Мария, раскрывая самую сокровенную часть своего плана. - Он испытывает большую любовь к этой земле. Мы удерживаем его как пленника, и он готов волей-неволей принять наши предложения. Кажется, я смогу убедить его, заставить его понять, что если Вильгельм назначит сюда другого правителя, то народу Лэндуолда придется страдать еще больше под еще более жестокой рукой.
Ничего не отвечая, Хью зарылся лицом в волчью шкуру, толстый мех которой заглушил пронзивший его вопль от острой боли.
Мария опустилась на колени перед кроватью, обнимая крупное, дрожащее с головы до ног, тело брата.
- Простите меня, Хью, - шептала она, пытаясь унять его страдания. Но вы должны сказать мне "да". Должны сказать, что мы поступили правильно, сохранив ему жизнь, чтобы я могла передать другим, что Хью, господин Лэндуолда одобрил этот план.
Его ничего не понимающие, отсутствующие глаза смотрели на нее.
- Скажите же, - побуждала она. Потом, намереваясь во что бы то ни стало вытащить это слово из горла Хью, она намеренно медленно начала повторять, покуда это слово не стало отражаться от стен, словно эхо. - Скажите - да. Да! Да! Да!
Как ребенок, подражающий, словно обезьянка, своей матери, он наконец сумел овладеть этим словом.
- Да, - сказал он. А затем, чуть слышно прошептал:
- Помогите мне.
Если говорить об одобрении вообще, то полученное от Хью оставляло, так сказать, желать много лучшего. Но теперь она может выступить против Гилберта, против любого из тех, кто посмеет оспорить ее действия.
- Да, брат мой, - сказала она, покачивая его, прижав к себе, словно убаюкивая ребенка. - Я помогу тебе побороть болезнь, я помогу тебе сохранить это место, каких бы трудов мне это ни стоило.
Глава 4
Лопата в чьих-то более мощных, чем у других руках, звякнула о промерзшую землю и заскрежетала, словно по поверхности льда, и этот неожиданный звук напугал лошадь сэра Гилберта. Выругавшись, он осадил отпрянувшее животное.
- Мне это не нравится, - сказал его товарищ Данстэн.
- Мне тоже, - ответил Гилберт, натягивая поводья. Его лошадь замотала головой и зацокала копытами в знак протеста, привлекая к себе удивленные взоры работающих крестьян.
- Они ужасно хотят поглядеть на него хотя бы одним глазком. - Данстэн бросил ненавидящий взгляд в сторону курятника.
Гилберт не стал опровергать слов Данстэна, он знал, что его приятель, храбрый рыцарь, говорил правду, хотя его несколько удивляло, что более молодой, чем он, рыцарь выражал свое беспокойство. Обычно на такие откровения отваживался только похожий на отца Уолтер.
Весь отряд рабочих за сегодняшнее утро лишь погрузил в жидкую грязь собственную обувь и лопаты - это было все, чем они могли похвастаться. Новость о поимке Ротгара распространилась, как огонь по степи, среди крестьян Лэндуолда. После каждой брошенной лопаты мерзлой земли, после каждого удара ногой или утрамбовочного бревна наступал перекур, во время которого все бросали многозначительные взгляды в сторону темницы Ротгара. Вся эта картина напоминала созыв двора бывшим господином поместья в Лэндуолде, а сам он сидел на троне, возвышаясь на куче куриного дерьма.
- Повторяю, Гилберт, я начинаю сожалеть о том, что мы заключили договор, когда Хью получил удар в голову.
Казалось, лошади Гилберта передалось удивление ее седока, она попятилась немного назад и заржала, почувствовав, как сжали его ноги ее бока. Гилберт успокоил разволновавшееся животное и, вновь овладев им, попытался каким-то образом прореагировать на неожиданное признание Данстэна. Никто из тех, кто, казалось, хотел выступить вместе с ним против Марии, не считал нужным заговорить с ним об этом. Плотно сжатые челюсти и губы Данстэна говорили об упрямстве этого человека, умевшего настоять на своем, не говоря уже о его налитых кровью глазах и темных мешках под глазами.
- Не слишком ли ты опустошил бурдюк с элем? - спросил Гилберт с обманчивым безразличием.
- Может быть. Ну, а что еще остается делать в этом забытом Богом месте?
- Не думал, что ты так низко ценишь собственный дом.
Данстэн недовольно заворчал:
- Дом? Мне его только обещали. Ну, а теперь я в этом далеко не уверен. Он сплюнул. - Прошло больше полугода с тех пор, когда Вильгельм поручил Хью построить замок и содержать у себя с лошадьми и полной амуницией десять рыцарей. Оглянись вокруг, Гилберт. Ты видишь где-нибудь замок? А где эти десять рыцарей? Нет, этот негодяй Филипп Мартел прав. Нет, ни одно из требований Вильгельма так и не выполнено, если не считать наполовину вырытого котлована и четырех людей, присматривающих за правителем, у которого здравого рассудка меньше, чем у младенца. Скоро наступит Пасха, и мы все знаем, что этот раболепствующий Филипп скоро после этого повезет через море к Вильгельму все сплетни, которые он здесь собрал. Могу ли я рассчитывать в таком случае на собственный дом?
Пусть теперь все эти крестьяне залягут спать, ему все равно - теперь все свое внимание Гилберт должен уделить своему мятежно настроенному товарищу по оружию.
- Не забывай, ты дал Хью клятву на верность, - напомнил он Данстэну.
- Да, я дал клятву, - согласился Данстэн. - Но только Хью, а не его сестрице. Покуда мы продолжаем мириться с таким пошлым обманом, наше боевое искусство ржавеет вместе с нашими доспехами, а наши лошади жиреют и становятся все ленивее. Стоит этим саксам поддержать этого пленника, и они перебьют всех нас вот этими лопатами и кирками.
Неловкую тишину, воцарившуюся между ними после запальчивых слов Данстэна, вдруг нарушили звуки: издалека донесся пронзительный вопль ястреба, а рядом с ними раздался крик разгневанного крестьянина, которого окатили с ног до головы жидкой грязью со дна котлована.
