Тереза Крейн - Райский уголок. По велению сердца
Последовала долгая пауза.
— Я… я не сержусь, ты понимаешь, — сказала она наконец несколько застенчиво, боясь вызвать его гнев, и испортить возникшую между ними теплоту. — Я просто хочу узнать — вот и все.
— Ты имеешь полное право сердиться…
Он легко опустился рядом на корточки и заглянул ей в лицо. Его глаза, сверкавшие на солнце яркой голубизной, смотрели внимательно.
— Во-первых, я не знал, что это ты, до тех пор, пока ты не вышла из повозки и фонарь не осветил твое лицо. Во-вторых, — он поколебался, смущенно улыбаясь одними уголками губ, — во-вторых, если честно, моим первым порывом было покинуть дом тем же путем, каким я в него проник. Тайно, через окно в башенной комнате.
— Ты хочешь сказать, что ушел бы? Даже не поговорив со мной?
— Это было первое, что пришло мне в голову. — Его слова звучали необыкновенно сухо.
— Но почему? Лео, почему ты хотел сделать это?
Он поднялся, с легкой улыбкой на губах.
— Возможно, моя дорогая Кэрри, мне не очень хотелось, чтобы ты застала меня за кражей твоих вещей. — Было что-то вызывающее в гордой посадке его головы. Взгляд стал жестким и отчужденным.
— Ради Бога! Пожалуйста, не повторяй больше это глупое слово. — Она соскользнула с камня, подошла к фонтану и, бросив маленький камешек в воду, проследила за тем, как расходятся круги по спокойной глади, испещренной яркими солнечными бликами.
— Я тебе уже говорила… Ты можешь взять все, что захочешь. Ты имеешь на это такое же право, как и я.
Он неожиданно насмешливо усмехнулся.
— А что скажет об этом Артур? Ты не слишком много рассказала о нем, но из того малого, что я услышал… — он развел руки и слегка пожал плечами, как бы выражая сомнение.
Она почувствовала, как у нее неприятно засосало под ложечкой.
— Артуру, — сдержанно сказала она, — можно ничего не говорить о том, чего ему не следует знать. Не так ли? — Она удивилась тому, с какой легкостью произнесла эти слова. Как бы это ни было смешно, ей хотелось повторять их снова н снова.
— Верно, — засмеялся он. — А теперь пойдем, моя милая кузина. Мы не можем потратить впустую весь день. Ты сама говорила, что у тебя всего три недели, чтобы навести в доме порядок, а ты еще не видела и половины своего богатства. Мне кажется, этот дом похож на кунсткамеру.
Когда она повернулась, чтобы последовать за ним, что-то привлекло ее внимание. Она наклонилась.
— Лео, ты обронил сигареты. — Она протянула их ему. — Они совсем промокли.
Он взял еще нераспечатанную пачку и сунул ее в карман.
— Черт с ними. Должно быть, они выпали из моего кармана. У меня еще есть в доме. — Его улыбка была обезоруживающей. — Боюсь, я никогда не смогу отказаться от этой привычки. Ну-ка, держись за мою руку, здесь ужасно скользко.
Они решили, что самым разумным будет составить перечень всего, что находилось в доме, обходя комнату за комнатой. А уж Кэрри должна будет решить, что ей сохранить, а от чего избавиться.
— А что мне делать с теми вещами, которые я не смогу оставить себе?
— Продай, — быстро ответил он. — Отправь пароходом в Англию и продай с аукциона. В детстве нам казалось это само собой разумеющимся, а ведь до войны наша бабушка была заметной фигурой в светских кругах. У нее было много друзей, которые уже тогда были известными или прославились позже. Писатели, художники, музыканты, актеры. Многие вещи связаны с ними и поэтому очень ценны, и привлекут внимание самых взыскательных коллекционеров. Дай объявление. Сделай так, чтобы появилась пара статей в газетах или журналах. Ты знаешь, ностальгия по прошлому — не редкость. Однажды я встречал Генри Джеймса в нашем доме в Хемпстеде. Помню, Джозеф Конрад гостил у нашей бабушки несколько недель. Бернард Шоу был одним из самых близких ее друзей.
— Да, я знаю.
Они находились в гостиной — большой комнате, в невероятном беспорядке заставленной старинной мебелью, которая могла бы украсить дом викторианской эпохи. Обветшалая шелковая шаль, словно блеклая паутина, ниспадала живописными складками на великолепный рояль. Пыль поселилась повсюду: на статуэтках, вазах, декоративных блюдах, изделиях из стекла и серебра. Очаровательный мраморный младенец устремил вдаль мечтательный взор с одного из небольших столиков, стоящих поодаль друг от друга. Как и во многих комнатах виллы Кастелли, целую стену занимал огромный книжный шкаф, забитый книгами всевозможных форматов и разных лет издания. Украшением одной из трех других стен служили четыре высоких окна, выходящих на затененную веранду. Две другие стены были полностью увешаны картинами, настолько потемневшими от времени, что издали было трудно, почти невозможно рассмотреть детали изображения.
Кэрри сидела на полу, поджав под себя ноги, окруженная грудами книг.
— Ой! — Она с трудом поднялась, почувствовав, что ее ноги затекли.
Босиком подойдя к окну, Кэрри остановилась, любуясь горами. В поддень высоко в небе появились легкие, как дымка, белые облака. Их тени лениво ползли по склонам гор. Солнце освещало все вокруг щедрым золотистым светом. В голубой дали высоко над горами грациозно парила птица, распластав крылья и скользя в восходящих потоках воздуха. Слишком крошечная, слишком далекая, чтобы ее можно было различить. Кэрри наблюдала за ее полетом, испытывая необъяснимую тоску.
— Мне кажется, я однажды встречалась с ним. Я имею в виду Шоу. Так рассказывала моя мама. — Она стояла, откинув голову и не сводя глаз с птицы. — Что же он тогда сказал? О двух величайших трагедиях в жизни человека? — Ее взгляд по-прежнему был прикован к птице. — Одна из них заключается в том, чтобы не исполнилось желание сердца. А другая…
— В том, чтобы оно исполнилось, — отозвался он, стоя в тени позади нее.
— Да. — Она быстро обернулась, пожав плечами, — Глупо, не правда ли?
Он не ответил, стоя спиной к ней. Кэрри услышала позвякивание стекла. Лео подошел к ней с двумя стаканами. Приглушенный свет тускло отражался в вине почти такого же темно-рубинового цвета, как и старинные бархатные шторы на окнах, свисающие изящными складками.
— Превосходный портвейн, — заметил он. — Прекрасное средство от меланхолии.
Она засмеялась.
— Я уже позволила себе стакан вина во время ленча. — Она заметила, что Лео один выпил почти целую бутылку.
— Ну и что тут такого? — Спросил он с мягкой усмешкой и протянул ей стакан. — Вполне разумно продолжить так же, как ты начала.
Она взяла стакан и отпила маленький глоток. Портвейн был сладким и приятным на вкус. Она наблюдала за тем, как Лео бродит рассеяно по комнате, когда он вдруг остановился у небольшой картины в дальнем углу и стал внимательно ее рассматривать.
— Ты видела это?
Она подошла к нему. Свет из окна падал на картину.
— Это был единственный случай, когда бабушка позволила себя нарисовать, — сказал Лео. — Мне кажется, она не любила позировать, а позже — фотографироваться. А возможно, даже испытывала к этому отвращение.
— Я могу ее понять. Мне тоже не нравится. — Кэрри усмехнулась и быстро добавила: — Я имею в виду — фотографироваться. Никто никогда не предлагал мне позировать. — Она с интересом всмотрелась в картину.
— Понимаешь ли ты, насколько вы похожи? — раздался задумчивый голос Лео.
Кэрри с изумлением взглянула на него. Он кивнул на портрет Беатрис Свон.
— Посмотри. Разве ты не видишь?
Она подошла ближе. Сомнений быть не могло — те же волосы, несмотря на то, что едва заметными легкими штрихами художник несколько приукрасил портрет, создав обманчивое впечатление о густоте и пышности волос. Кроме того, бабушка имела обыкновение стягивать волосы в тугой узел, закалывать их шпильками и гребнями, набрасывая поверх шарф. Та же манера укладывать волосы была и у Кэрри.
Лицо было довольно широкоскулым, возможно, несколько чрезмерно сужаясь к подбородку. Гладкая кожа оливкового оттенка — мать Беатрис была итальянкой. Но главным украшением этого лица были большие темные глаза удлиненной формы, яркие и выразительные.
— Вот, взгляни. — Быстрым, ловким движением он снял портрет со стены и поднес его к зеркалу, которое стояло на рояле. — Посмотри, — сказал он, придерживая картину.
Сходство было поразительным, и не только волосы и прическа были тому виной, но и цвет кожи, который Артур безапелляционно определил как желтовато-болезненный, и форма лица, бровей, глаз.
— Просто удивительно, — произнесла она. — Мне никогда не приходило в голову. — Ее взгляд вновь вернулся к портрету. Лицо, изображенное на портрете, нельзя было назвать классически красивым. Интересным — да, пожалуй. Кэрри никогда не думала о том, что ее собственное лицо можно назвать интересным. Однако в этом удивительном сходстве явно просматривалось и различие. Неопределенное, неуловимое. Она наклонилась вперед, напряженно всматриваясь, и поняла.
