Вали Гафуров - Роман, написанный иглой
— Да нет, анкету не надо. Но просто у меня привычка, потребность такая: лучше знать своих друзей.
— Похвальная потребность. Только давайте сразу договоримся: на меня её не распространяйте, — голос у Зои Кузьминичны дрогнул. — Оставим мою жизнь в покое… Тем более, что через несколько минут заканчивается перерыв.
И она вышла из комнаты.
«Вот и уточнил! — растерянно думал Рустам, шагая за Сашей в цех. — Нет, не гожусь я в дипломаты».
— А чего это ты вдруг биографией Зои Кузьминичны заинтересовался? — не выдержал молчавший до этого Саша.
— Да надо… Понимаешь, позарез надо!
— И что же тебя интересует? Может быть, я помогу. Мы с Зоей Кузьминичной уже давно знакомы.
— Только о нашем разговоре не должен никто знать.
— Не должен, значит, не будет.
— Скажи, Саша, какая у неё до войны была семья?
— Семья? Да ты что! Она же ещё совсем девчонкой была. Ей и сейчас-то чуть больше двадцати пяти…
— Я не о такой семье. Ну, отец с матерью, братья, сёстры.
— Всех война раскидала, — вздохнул Саша. — Они в деревне жили, а Зоя Кузьминична в городе, в сельскохозяйственном институте училась. Так до сих пор ничего и не узнала об отце с матерью и братишках. Переживает очень, хоть и виду не подаёт. А ты сейчас вопросами своими и разбередил старые раны.
— А сколько у неё братьев было? — остановился Рустам.
— Двое… Да что, в самом деле, с тобой?
— Ничего. Скоро сам всё узнаешь. Только о разговоре нашем, ещё раз прошу, никому ни слова.
Саша лишь досадливо пожал плечами.
После обеда Рустам решил последовать советам друзей, стал работать с небольшими перерывами на отдых.
Дома он несколько раз принимался рассказывать Мухаббат, как прошёл рабочий день, какие на предприятии замечательные люди, и какая у него, Рустама, получилась циновка. Загляденье!
— Так уж и загляденье? — улыбнулась Мухаббат.
— Ну, не так чтобы так, но и не очень чтобы очень, — повторил Рустам по-русски слыша иную от кого-то шутку.
— Ничего, — уже серьёзно проговорила Мухаббат. — Скажу и я по-русски: первый блин всегда комом.
В комнату вбежала запыхавшаяся Света. В руках у неё была телеграмма.
— Едут! — крикнула она с порога. — Все едут…
Вскоре пришли и Фазыл с тётей Фросей и Санобар-ака. Долго совещались, как лучше устроить встречу Зои Кузьминичны с родными.
— Ты ей самой ничего пока не говори, — посоветовала тётушка Хаджия. — Не приведи аллах, ошибка выйдет. Лучше пусть родители сначала глянут на неё издалека, незаметно. Ты там какой-нибудь знак дашь. Если это их дочь, тогда всё и открой, а нет — пусть хоть одним старикам больно будет. Мы, старики, привыкли к болям, нам легче их переносить.
Гости должны были приехать на следующий день. Рустам всю ночь проворочался без сна, строя мысленно десятки планов встречи. Не переставал он думать об этом на работе. В результате циновка получалась ещё хуже вчерашней.
— Н-да, — только и произнёс начальник цеха, лишь глянув на «продукцию», изготовленную новичком.
Рядом как раз проходила Зоя Кузьминична.
— Рустам, да что с вами со вчерашнего дня происходит? — уже не на шутку встревожилась она. — Может быть, заболели?
— Здоров я, — потупился Рустам. — Вполне здоров…
— Так в чём же дело?
— Пока я ничего не могу сказать.
— Что значит «пока»? Вы уже второй день меня загадками изводите. Вчера заставляли биографию рассказывать, а сегодня вообще сплошная таинственность. Подтянитесь, товарищ Шакиров! — шутливо прикрикнула она на Рустама.
— Есть, подтянуться, товарищ заместитель директора! — обрадовался он возможности скрыть за шуткой своё состояние.
Рабочий день заканчивался, а никого из кишлака на было. Рустам стал ещё больше нервничать. Саша догадывался, что должно произойти что-то очень важное, и потому, пошептавшись с Хасановым, подошёл к Рустаму.
— Ты совсем не в себе. Мой тебе дружеский совет — выключай станок и…
Не успел он договорить, как в дверях цеха появился какой-то паренёк и крикнул:
— Кто здесь Рустам Шакиров?
— Я…
— Вас там у проходной спрашивают.
Рустам вскочил и чуть ли не бегом бросился из цеха.
Мухаббат, Света и Фазыл поджидали его уже во дворе. Женщины были в нарядных платьях из хапатласа, в сверкающих лаком туфлях на высоком каблуке. А Фазыл нарядился в шёлковую рубашку с короткими рукавами и белые брюки.
— А где остальные? — едва подбежав, спросил Рустам.
— Здесь, за воротами. И Кузьма Яковлевич с ними… — успокоила мужа Мухаббат. — Только Пётр Максимович прилететь не смог. Снова дела помешали. Ты бы только видел встречу Кузьмы Яковлевича и Марии Сергеевны! Едва глянули друг на друга — и в слёзы, и обниматься! А где же Зоя Кузьминична?
— Сейчас я найду её, — Рустам заспешил обратно в цех, но навстречу ему уже шёл Саша. — Саша, надо срочно разыскать Зою Кузьминичну.
— А чего её разыскивать! Она в цехе, с Хасановым разговаривает.
— Так зови её побыстрее… Нет, нет!.. Не особенно торопи… В общем, попроси пройти к проходной.
Саша, ни о чём не спрашивая, ушёл. Вскоре он вернулся с Зоей Кузьминичной.
— У меня к вам есть личный разговор, — тут же подошла к ней Мухаббат. — Отойдёмте на минуту в сторонку…
— Ну что ж, отойдём, — согласилась Зоя Кузьминична.
Едва они сделали несколько шагов, Мухаббат порывисто обняла её и горячо зашептала:
— Подруженька!.. Ой, что это я? Можно вас так называть?
— Можно, можно, — разрешила Зоя Кузьминична и с улыбкой добавила: — Вы совсем меня все с толку сбили. Рустам второй день странный какой-то. А теперь ты…
— Скоро и ты будешь, Зоя! — заговорщически пообещала Мухаббат. — Мы такую тебе радостную весть принесли, что и во сне не приснится! Мы разыскали твоих папу и маму…
— Правда?!. А?.. Ты правду говоришь?
Зоя Кузьминична бросилась обнимать Мухаббат.
— Пойдёмте, они ждут вас, — сказала Света.
Однако Зоя Кузьминична никак не могла отпустить Мухаббат. Она смеялась и плакала одновременно. От радости. От потрясения и счастья.
Наконец слова Светы дошли до Зои Кузьминичны. Она отпустила Мухаббат и вскрикнула:
— Где они?
— Здесь, здесь, за воротами ждут, — Мухаббат взяла Зою Кузьминичну под руку.
Едва они показались на пороге проходной, как мать с отцом бросились навстречу дочери. Раненная на фронте нога мешала Кузьме Яковлевичу бежать, и поэтому он, захромав, отстал от жены. Мария первой подбежала к дочери и крепко обняла её. Следом, запыхавшись, подоспел и Кузьма Яковлевич. Он остановился и, глядя на жену и дочь, беззвучно плакал, даже не вытирая слёз.
— Доченьку мою, ластыньку, лишила проклятая война глаз, — глухо выдохнул сквозь слёзы Кузьма Яковлевич.
— Не горюй, отец, не надо сегодня проклятий, — повернулась к мужу Мария. — Разве не счастье, что мы встретились, будем теперь всегда вместе!
В это время к ним подошли Хасанов с Сашей. Услышав радостную новость, они от всей души поздравили Зою Кузьминичну и её родителей. Рустам что-то шепнул на ухо Фазылу. Тот, молча кивнув в ответ, глянул на Сашу с Хасановым.
— О чём это вы шепчетесь? — не удержался Саша от вопроса.
— Всё это похоже на сказку, Саша! Хотя и самая настоящая жизнь. Да, жизнь только тогда настоящая, когда люди идут по ней дружно, одной семьёй. Спасибо вам, друзья мои! — благодарно произнёс Рустам. — Вы помогли мне вернуться к настоящей жизни!
ЭПИЛОГ
Рустама Шакирова, как и многие миллионы советских людей, опалил жестокий огонь войны. Ему суждено было принять на себя страшный удар — потерять зрение. Однако он выстоял, чтобы бороться, и боролся, чтобы победить. И победил.
… Рустам и Мухаббат встают теперь рано. Торопливо завтракают и спешат на работу. Мухаббат в ноле, а Рустам в город.
Сегодня члены бригады Мухаббат приступают к уборке урожая. В честь этого и звучат с утра торжественно и ликующе карнаи и сурнаи. Да, этот день для хлопкоробов особенный. Это первый день осени, когда воочию видны плоды рук их, плоды долгих дней напряжения и забот, бессонных ночей и тревог и ожиданий. Пот, пролитый в неустанном труде, обернулся драгоценностями обильного урожая, бесценным «белым золотом». Только недавно, казалось, нежные зелёные ростки, проклюнув грудь земли, робко потянулись к солнцу. А потом они выбросили листочки, заветвились, зацвели, затем появились коробочки, которые, наконец, превратились в белоснежные хлопковые комочки.
Первый сентябрьский рассвет. Горизонт на востоке окрасился в яркий кумачовый цвет, от которого бежала густая ночная темень. Звёзды, украшавшие бескрайнее и бездонное небо, перестали лучиться, как остывающие угольки, и одна за другой растворялись в прозрачной синеве. Первые лучи ещё по-летнему жаркого солнца осветили вершины гор, потом золотистыми волнами хлынули на горные пастбища, ниже, на хлопковые поля, расплавленным золотом сверкнули в прозрачных струях Чирчика. Вокруг тишина. Только свежий утренний ветерок, словно вздох просыпающейся природы, чуть слышно шелестит сонной и тяжеловатой от утренней росы листвой деревьев.
