Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. В ладонях судьбы

— Мимина? — позвала она.

— Нет, это я, Симон.

Она обернулась и вскочила как ужаленная. На ее красивом личике не осталось и следа гнева, теперь там читалось лишь безысходное отчаяние.

— Ты еще здесь? Убирайся из моей комнаты! Мне не нужна твоя жалость.

— Моя маленькая Шарлотта, мне очень жаль. Прости меня, я причинил тебе столько боли, я знаю. Я был искренен, когда мы собирались пожениться. Ты единственная, с кем я мог бы жить. Ты не обязана мне верить, но я очень тебя люблю.

— Замолчи! — закричала она, затыкая себе уши.

— Будь благоразумна, выслушай меня. Я разорвал нашу помолвку так резко лишь для того, чтобы избавить тебя от страданий и вернуть тебе свободу. Шарлотта, однажды ты встретишь своего мужчину, который сделает тебя счастливой. И я прошу тебя сообщить мне об этом, если я еще буду жив.

Эти слова проникли ей прямо в сердце. Взволнованная близостью Симона, девушка внезапно бросилась ему на шею.

— Почему ты так говоришь? Ты умрешь, как и Арман? Не надо! Сжалься надо мной, давай все-таки поженимся! Мы будем вместе днем и ночью. Я не прошу ни о чем другом.

Она прижалась к нему своим гибким телом, провела пальцами по его спине и обняла его с неожиданной силой. Поддавшись порыву так долго сдерживаемого желания, ее девственное тело задрожало. Симон не осмелился высвободиться из ее объятий. Нежные горячие губы коснулись его губ.

— Нет, нет! Я не могу, остановись!

Она отпрянула назад, издав крик раненого животного. На этот раз не было ни оскорблений, ни упреков — только рыдания.

— Ты не представляешь, как мне жаль, — вздохнул Симон, вставая. — Желаю тебе скорее меня забыть, Шарлотта. Мне пора идти, меня ждет Тошан.

Он произнес это имя с невольной теплотой.

— Его-то ты не станешь отталкивать! — жестко бросила она.

— Не говори глупости, — оборвал он ее, выходя из комнаты.

Девушка зарыдала еще сильнее. Ее тонкие пальчики судорожно сжимали покрывало.

«Меня больше не полюбит ни один мужчина, — с отчаянием подумала она. — Арман желал меня, он бы женился на мне. Многие годы он пытался признаться мне в своей любви, но я была одержима Симоном. Господи, сжалься надо мной! Я не прошу ничего особенного, только мужа и детей…»

Шарлотта представила полумрак теплой ночи, смятую постель, пару, обнявшуюся в порыве страсти. Об этом она постоянно мечтала. Наконец отдаться, довериться кому-то и познать великую тайну разделенного удовольствия. Ее правая рука медленно скользнула к низу живота. Она подняла юбку и принялась ласкать себя, раздвинув ноги. Церковь это запрещала, но ей уже было все равно.

Эрмина испытывала все большее беспокойство. Со сжавшимся сердцем она шла быстрым шагом в сторону Капитолия.

«Может быть, Мадлен встретила кого-нибудь из театра, — пыталась успокоить себя молодая женщина. — На самом деле, я не знаю, чем она занимается, когда выходит из дому. Нужно будет расспросить Лиззи»[13].

Тошан встретил ее на тротуаре, стройную и грациозную в своем легком платье. Ее светлые волосы переливались на солнце.

— Куда ты мчишься? — воскликнул он, загораживая ей путь. — Ты заводишься из-за всякой ерунды, выбегаешь из квартиры, не сказав, куда идешь. Такое воспоминание о себе ты хочешь мне оставить?

Она удивленно уставилась на него, явно не ожидая его здесь увидеть.

— Сейчас не лучший момент для упреков, Тошан. Я ищу Мадлен. Булочница ее видела, а вот прачка — нет. Она исчезла где-то между двумя этими заведениями, которые разделяет от силы сотня метров. Я понимаю, что у тебя полно других забот, в частности утешение Симона, но…

— Прошу тебя, не говори глупости! — отрезал он. — Что касается моей кузины, то, не находясь рядом с ней каждый день, я все же лучше осведомлен, чем ты. Мадлен никогда не упускает возможности сходить помолиться. Я даже знаю, что она предпочитает Нотр-Дам-дю-Сакре-Кёр на улице Сент-Юрсюль. Это недалеко от тебя. Пока ты ее ищешь, она, наверное, уже вернулась.

— О, спасибо, Тошан! — воскликнула Эрмина. — Я испугалась. Как это глупо! Она столь набожна, что я сама должна была об этом догадаться. Но обычно она никогда не задерживается.

Молодая женщина наконец вздохнула с облегчением. Одновременно ей стало стыдно за свое поведение.

— Прости меня, дорогой, — прошептала она, взяв его за руку. — Я почти лишилась рассудка из-за твоего скорого отъезда. А что ты здесь делаешь?

— Симон должен сейчас подойти, я отвезу его на вокзал на такси, чтобы быть уверенным, что он поедет в Монреаль… Мина, меня очень беспокоит, что ты остаешься в Квебеке, вдали от детей.

— Директор Капитолия наметил всего шесть представлений. Я вернусь в Валь-Жальбер, как только смогу. И скажи своему начальству, что я буду для вас петь. Я не могу отказать храбрым солдатам, отправляющимся воевать в Европу.

Она посмотрела на него своими голубыми глазами. Ее губы, такие розовые и чувственные, немного дрожали. Тошан поцеловал их, не в силах устоять перед искушением.

— Ты ведь не ревнуешь меня к этому бедняге Симону? Я люблю только тебя и буду любить до последнего дыхания.

— Я тоже, — ответила Эрмина, с сожалением отстраняясь от мужа. — Побегу на улицу Сент-Анн, любовь моя, чтобы убедиться, что Мадлен вернулась. Умоляю тебя, приходи сегодня вечером! Или завтра.

— Если смогу, обязательно приду, — ответил он.

Она побежала дальше, а Тошан долго смотрел вслед жене, очарованный ее легкой походкой. Теплый ветерок приподнимал подол ее голубого платья. Его вдруг пронзила странная мысль, что она может исчезнуть из его жизни, и это вызвало в нем чувство невыносимой тревоги.

«Это случится в субботу, — сказал он себе. — Корабль увезет меня на другую сторону океана, и я буду разлучен со своей любимой женушкой-ракушкой».

Не подозревая об эмоциях, которые переживала ее дочь в Квебеке, Лора осторожно поднялась на цыпочках по красивой лакированной лестнице своего дома. Она хотела застать Жослина врасплох, чтобы понять, что он замышляет. Тогда у него не будет времени придумать лживое объяснение. Мирей сказала правду: ее супруг как раз закрывал чемодан средних размеров.

— Жосс, куда это ты собрался? — воскликнула она, входя в комнату. — Мне кажется, ты должен был предупредить меня еще вчера вечером или хотя бы сегодня утром, за завтраком. Нет тебе больше доверия! Позволь напомнить, что сегодня день рождения твоего сына!

— Лора, дорогая, не заводись! Разумеется, я собирался рассказать тебе о своем решении и о том, что меня гложет.

Она окинула его проницательным взглядом. На нем были брюки и куртка из серой холщовой ткани, а не элегантный костюм. Это ее заинтриговало.

— Жосс, — настойчиво повторила она. — Я требую ответа!

— Вот он, мой ответ, — проворчал он. — У меня давно нет новостей от Кионы. Каждое лето Тала разрешает мне взять ее на неделю, что, конечно, очень мало.

— Недостаточно мало, на мой взгляд. Но я держусь молодцом, надеюсь, ты это заметил!

Жослин Шарден сдержал вздох раздражения. В последние два года, постоянно разъезжая между Робервалем и Перибонкой, ему удавалось видеться со своей внебрачной дочерью довольно регулярно. Изображая из себя образцового крестного отца, он пытался завоевать любовь этого ребенка, которого обожал, несмотря на то что Лора пыталась препятствовать этим встречам.

— Не перебивай меня! — возмутился он. — Хочешь объяснений? Тогда слушай! Если ты помнишь, я смог повидаться с Кионой накануне Рождества, что позволило мне вручить ей подарок. Но в тот день я имел неосторожность сказать Тале, что хочу чаще видеться со своей малышкой. Я даже предложил ей составить график и назначить время, когда смогу забирать ее сюда, чтобы она училась в твоей частной школе.

Скрестив руки на груди и поджав губы, Лора молча слушала его. Однако было видно, что она едва сдерживает гнев.

— Я совершил промах, — продолжил Жослин. — Тала не дала сразу своего согласия. Сказала, что подумает, но сейчас у меня не осталось сомнений, что она испугалась. Она перестала мне писать и звонить. Я опасаюсь худшего. Она вполне могла увезти Киону за тысячи километров, на какое-нибудь затерянное стойбище в глубине лесов. И я больше никогда не увижу свою дочь.

— Какой же ты глупец, Жосс! Какая мать согласится с легким сердцем разлучиться со своим ребенком? Впервые я одобряю поведение Талы. Она решила спрятать твою малышку, и она права.

Она сделала акцент на словах «твоя малышка», разозлившись, что ее муж так назвал Киону.

— А тебя это, конечно, устраивает! — закричал он. — Ты вполне способна предложить ей деньги, только бы они обе исчезли с моего горизонта! Ты бы опустилась до любой низости, лишь бы отправить Киону ко всем чертям!