Николай Новиков - Предвыборная страсть

Николай Новиков

Предвыборная страсть

1

Андрей Истомин посмотрел на часы, потянулся, бросил книгу на письменный стол рядом с кроватью. Если ты живешь в комнате размером двенадцать квадратных метров, здесь все близко: стол, кровать, гардероб, стул, на котором ночью лежит одежда, полки с книгами на стенах…

За окном злобно шипел холодный декабрьский ветер, упирался в окно, расползался холодными струями по стеклу в поисках щели, сквозь которую можно было бы прорваться в комнату, вытеснить из нее тепло, наполнив промозглой сыростью. Да не тут-то было! Окно было тщательно заклеено, а форточка обшита поролоновыми прокладками.

Хорошо было в такую погоду лежать в теплой комнате под одеялом и читать книгу о похождениях полковника Гурова, но стрелки на часах показывают половину одиннадцатого, пора и на службу собираться.

Хотя рабочий день в городской телестудии Прикубанска начинался в десять, официальный распорядок в отделе городских новостей никогда не соблюдался; главное — работа. Если нужно, то работа может закончиться и в одиннадцать вечера, как вчера, например. И если сегодня редактор отдела Андрей Истомин придет к двенадцати, кто посмеет его упрекнуть?

Только опаздывать на службу сегодня не хотелось. Эта свистопляска с предстоящими выборами в Государственную Думу достала всех. Завтра должна состояться очень важная встреча трех основных кандидатов с общественностью города; уже вчера Андрей написал текст репортажа с этого мероприятия и отдал главному, Павлу Ивановичу Осетрову. Сегодня тот скажет свое компетентное мнение…

Вообще-то, Андрей имел право говорить то, что думает, и умел это делать, главный доверял ему. Но репортаж с этого, как все считают, решающего предвыборного сборища — дело особое, ведь главным кандидатом является мэр города, Валерия Петровна Агеева. Скажи Андрей что-нибудь не то — ее не выберут. Кто виноват будет? Конечно, Павел Иванович Осетров. Тогда не жди пощады от суровой Валерии Петровны! Вот и страдает бедняга, ночь не спит, размышляя, как бы ему продемонстрировать свое глубочайшее уважение к мэру (к другим не обязательно, другие не снимут его с должности), но и Закон о выборах соблюсти. Мол, я — нейтральный человек: кого народ выберет, тот и мне будет мил. Не так-то просто это сделать!

Была и другая причина, по которой не хотелось вылезать из-под одеяла; вернее, она-то самая главная: этой ночью во сне к нему опять приходила женщина с рыжей челкой на лбу и насмешливыми зелеными глазами. И жило еще в душе то сладостно-щемящее блаженство, которое возникало от одного вида ее, от взмаха ресниц, от простой прогулки по нереальным улицам несуществующего мира. Такое счастье, такая нежность, такая легкость во всем теле… Проснувшись, он долго лежал с закрытыми глазами, отчаянно удерживая в памяти ускользающее видение, дрожал всем телом, отрываясь от него не плотью от плоти, а душой от прекрасного и родного образа. Но вот открыл глаза, и все вокруг увиделось тусклым, серым, обыденным и противным, как будто оглушило, ослепило его ночное видение. То, что чувствовал Андрей, когда она приходила к нему во сне, было сродни апогею любовной страсти, растянувшейся на многие часы…

Что может сравниться с этим в реальной жизни?

Ничего.

Что после этого реальная жизнь?

Ничто…

Во сне он не знал дороги к ней, не знал, когда она явится. Если, ложась спать, напряженно думал об этой женщине, звал, умолял прийти — не приходила. Могла исчезнуть на несколько месяцев, даже на полгода, но всегда возвращалась, нежданно-негаданно наполняя каждую клеточку его тела чувством долгого, несказанно-упоительного наслаждения.

А в реальной жизни все было по-другому. Шестнадцать лет назад: весна, красивая девушка, частые встречи, неумелые поцелуи и объятия, и одна-единственная ночь перед тем, как он ушел в армию. Шестнадцать лет — большой срок, многое стерлось в памяти, остались только огромные зеленые глаза да взволнованный голос: «Андрюшенька, милый, отвернись, пожалуйста…» И — ослепительная белизна обнаженного тела на фоне темной ночной реки…

Было и прошло, как поется в песне.

И сейчас эта женщина живет в Прикубанске, она по-прежнему красива, и тело ее на фоне ночной реки будет таким же ослепительным, как и тогда. Но теперь она такая далекая, такая недосягаемая, что и желания приблизиться к ней не возникало.

Чужая женщина, что-то вроде зеркального отражения той родной и близкой, которая во сне ослепляла его сладостным блаженством.

Холодное отражение, зачем к нему пытаться приблизиться? Расшибешь лоб о зеркало, и все дела…

Когда он случайно встречается с ней, видит перед собой красивую, но самую обыкновенную женщину, каких немало в Прикубанске. Ни чувств, ни воспоминаний, ни малейшего желания прикоснуться к ней. Эффектная леди с глянцевой обложки зарубежного журнала мод. Много ли радости от того, что притронешься к обложке?

Почему же во сне она бывает такой желанной? Знал бы, что в вечном сне она будет вечно рядом, сделал бы так, чтобы никогда не просыпаться!

Андрей сел на кровати, скрипнул зубами, яростно замотал головой. Пробормотал:

— Отвяжись… Оставь меня в покое, дура!..

За окном плыли мрачные темно-серые тучи.

Начало декабря в последние годы и в Сибири не означает приход зимы, что говорить о южном Прикубанске! Грязь, сырость, ветер…

А еще впереди — скучный кабинет в здании городского телецентра, глубокомысленные рассуждения Осетрова об искусстве компромисса; реакция властей на вчерашний репортаж о том, что в пятом микрорайоне уже три недели жители без тепла и горячей воды; симпатичная девчонка Маша, которая почему-то надеется стать его женой… Может, и станет когда-нибудь, пока что об этом и думать не хочется.

Знал бы, что будет вечно сниться зеленоглазая с рыжей челкой, — уснул бы навеки.

На кухне мать гремела посудой, заждалась, поди, разогревая завтрак.

Андрей стал одеваться.

2

Дородный, вальяжный мужчина в отлично сшитом костюме, напоминающий обликом своим и повадкой старинного русского барина из какого-то фильма, — таким он казался тем, кто входил в его кабинет, кто лицезрел и слышал его в президиумах, на планерках или в шумных дружеских застольях. Однако в данной ситуации он годился на роль разве что советского сантехника, коим, собственно, и был задолго до того, как стал начальником городского коммунального хозяйства. Федор Аркадьевич Сысоев нервно ерзал в глубоком кресле, сосредоточенно слушал, склонив лысеющую голову, с преувеличенным вниманием устремлял свой взгляд навстречу начальственному, кивая по всякому поводу; даже когда соглашаться и не следовало.

С каким бы удовольствием Федор Аркадьевич распушил седые усы, выпрямил спину, рассказал пару не очень скабрезных анекдотцев из жизни сантехников, поцеловал бы ручку, а потом и ножку… Ведь перед ним за массивным столом, принадлежавшим некогда первому секретарю горкома КПСС Илье Олеговичу Стригунову, сидела молодая прелестная женщина! А уж он-то, Федор Аркадьевич Сысоев, слыл далеко не последним сердцеедом в Прикубанске. Но какие там, к чертям собачьим, анекдоты в кабинете мэра, за обворожительной внешностью которого таился грозный начальник, кто, все знают, не очень-то церемонился с подчиненными. То ли дело председатель исполкома, если по-старому, а то мэр. Язык не поворачивается сказать так о женщине; слово-то вроде мужского рода. Но вот, прижилось. Как поползли из Москвы префектуры, департаменты всякие, мэры, премьеры, спикеры… — так вся Россия и давай подхватывать да внедрять. Любят у нас иностранщину!

Время от времени Федор Аркадьевич пытался оправдаться.

— Все это так, Валерия Петровна, все так. Но вы же сами знаете, что денег катастрофически не хватает. Теплотрасса ни к черту! Пять миллионов угрохали, а всех дыр так и не смогли залатать.

— Пять миллионов — и не смогли? — Агеева усмехнулась, покачала головой. — Из-за этого три недели в пятом микрорайоне люди сидят в холодных квартирах и без горячей воды?

— Это ужасно, я согласен. Но что такое пять миллионов сейчас? Разве это деньги?

— Думать нужно головой, уважаемый Федор Аркадьевич, а вы задницей думаете! — резко бросила Агеева. — Мне стыдно перед народом, не уследила! Но я ведь надеялась на вас, на вашу смекалку и умение работать с людьми! Что это за разговор: нет денег? Дайте мне деньги, я без вашего управления обеспечу каждую квартиру золотыми смесителями! Верно, денег кот наплакал, так что не знаешь, какую дыру затыкать в первую очередь. Но это не значит, что жильцы должны мерзнуть в своих квартирах! На что вы истратили пять миллионов? Если бы вы их заплатили трем ремонтникам, они бы работали день и ночь, за неделю управились бы! Но вы послали туда человек двадцать, которые три часа ждут экскаватор, десять минут работают, полчаса перекуривают!