Никогда с тобой
— Тебе показалось.
Она поджимает губы и толкает меня в грудь, но разве я позволю? Прижимаю Соню к себе и целую в щеку. Испытываю при этом какие-то совершенно непонятные ощущения. Эйфория накрывает так, словно я принял что-то запрещенное, хотя отчасти так и есть. Соня для меня – особенный сорт удовольствия. Тот, от которого нет способов избавления и лечения. Индивидуальный, ароматный, желанный. Пиздец какой желанный. Хочу ее, несмотря на то что кончил не так давно с ней. Мало. Охренеть как этого мало.
Соня меня отталкивает. Пресекает попытки объятий и уворачивается от поцелуев. Ее взгляд при этом, как у разъяренной фурии. Так и сверкает грозовыми молниями. Смотрит на меня с раздражением и снисхождением. Мол, что с тобой, идиотом, разговаривать.
— Я не знаю, зачем она пришла, — объясняюсь.
Чувствую себя при этом так, словно прямо сейчас меня девственности лишают. Никогда нихера подобного я никому не выдавал. Из меня и извинения-то с трудом можно было выбить, а тут – объяснения. И ведь самому с ней хочется об этом поговорить.
— Так уж и не знаешь? — хмыкает. — А по мне, так все предельно ясно.
Соня снова вырывается и отходит.
— Когда разберешься со своими бабами, тогда и поговорим.
— У меня нет никаких баб, — сам начинаю нервничать.
Потому что правда ведь. Да, трахал я многих. Стольких, что Соне и не расскажешь. Она – невинная, нетронутая и чистая. Мне со своей грязью в ее монастырь лезть вообще запрещено, но я лезу. Меня на ошметки разрывает от одной мысли, что она не позволит быть рядом. Блядь, а ведь все было иначе. Еще сегодня утром я стойко считал, что Романова просто меня раздражает, и, конечно же, я ничего к ней не испытываю. Как резко все меняет одно столкновение и один разговор. Меня, черт возьми, расплющило от совместно проведенного времени, от взаимного оргазма и от разговора. Никогда прежде ни о чем подобном я с девчонками не разговаривал, а с ней – хотелось. И сейчас хочется.
— И вы с ней… никто друг другу? — уточняет, видимо, тоже чувствуя мое разъяренное состояние.
— Никто.
— У вас что-то было?
Никогда. Никогда не задавай вопросы, ответы на которые не готова услышать. Кажется, я уже ей это говорил, а если нет – хочется сказать прямо сейчас. И я бы сказал, но вместо этого выбираю другой ответ.
— Нет.
Да, я нагло вру. Не потому, что не могу сказать правду, а потому что не хочу, чтобы она ее слышала. Для нежной натуры Романовой такие признания – как гром среди ясного неба. Одно дело знать, что тот, с кем ты в отношениях, бабник, и другое – сталкиваться с его бабами лично. Знать о том, кого конкретно он натягивал. Это знание ее убьет, а следом и то, что между нами зарождается.
— Она так на тебя вешается, — говорит Соня.
— Это же Авдеенко, — пожимаю плечами. — Она неадекватна.
Вот здесь – ни разу не соврал. Злата за меня цеплялась еще задолго до того, как мы с ней переспали, и часто – не менее откровенно, чем сейчас.
— Прости за то, что увидела. Я вообще не знал, что она здесь.
— А что если…
Во взгляде Сони проносится такой вселенский ужас, что у меня в груди все холодеет.
— Дверь была не заперта.
— Нет, все в порядке. Мы бы услышали, как она входит.
Успокаиваю ее, конечно, а сам понимаю, что нихрена я бы не услышал. Мне кажется, если бы Авдеенко ржала там за нашими спинами, до меня бы не сразу дошло, так сильно я был увлечен, буквально поглощен Соней.
— Ладно, — выдает она снисходительно. — Я правда собиралась поесть. Будешь?
— Да, только гостью выпровожу.
— А вот и она, — Соня кивает за мою спину и, гордо развернувшись, уходит в столовую.
Вот чего-чего, а умения вести себя ей не занимать. При виде Златы она словно меняется. Высоко задирает подбородок, выпрямляет спину. Уверен, тут еще сказывается стычка, которая у них произошла в первые дни в универе. Такое ощущение, что это было слишком давно, а времени прошло всего ничего.
— Поверить не могу, что ты с… этой.
— У нее есть имя, — выдвигаю уже со злостью. — Я повторю свой вопрос еще раз – какого хера ты забыла в моем доме, и кто тебе дал право вести себя так, словно ты здесь хозяйка?
— Я уже сказала, что соскучилась, а на другой вопрос я уже отвечала.
— Домработница, да, я помню. Хорошо, что сказала, больше у тебя возможности попасть к нам не будет.
— Как грубо, Тан… — наигранно дует губы. — А я ведь со всей душой к тебе.
— У тебя есть душа? Я думал, у дочерей дементоров ее не бывает.
Чтобы не препираться и дальше, обхожу Авдеенко и собираюсь пойти к себе, но она, вопреки ожиданиям, следует за мной.
— Что еще, Злата? — останавливаюсь у подножья лестницы, ведущей на второй этаж.
— Ты правда с… этой?
— А если и да? Тебе что?
— Ты ведь помнишь, как я говорила, что со мной нельзя спать просто так?
