Цвет греха. Алый

А я…

Абсолютно бессильна. Ничего не исправишь. Нет никаких вариантов. Не бывает. Невозможно это.

Надо просто…

Ничего не надо.

Всё.

Ухожу…

И пусть не разбираю дороги. Двигаюсь, как на автопилоте. А на самом деле хочется снова упасть. Расшибить себе голову. Только бы не знать, не помнить, не думать, не испытывать ничего из того, что превращает мой мозг в адов пепел, выедающий всё внутри.

На улице ливень…

Косые холодные капли хлещут в лицо, стоит оказаться снаружи. Но едва ли они значимы. Слёз, стекающим по моим щекам — ничуть не меньше. Да и совсем не остужают. Хотя я промокаю до нитки, остановившись за закрывшимися за моей спиной вратами тюрьмы. Просто не могу двигаться дальше. Стою. Жадно хватаю ртом воздух. Мне всё ещё невыносимо больно, и я почти готова молить. Кого угодно. Лишь бы закончилось.

Пожалуйста, пусть закончится…

Кто-нибудь вырвите, моё сердце!

Кай…

Меня ждёт. Вернее, ждал. Там же, у ворот, в своей машине. Все знают, долго ждать он не любит. Вот и выбирается. Идёт. Ко мне. Как очередное знамение в том числе моего бессилия. И напоминания о том, насколько всё ужасно. Непоправимо.

Как он живёт с этим знанием все эти годы?

Ребёнок, нашедший свою мать мёртвой, всю в крови…

А я ещё смела утверждать, что он заблуждается!

Полнейшая идиотка…

Лучше бы он меня тогда действительно придушил.

Тогда бы может, не было бы так больно?

Нам обоим…

Ведь…

Это же не последнее моё заблуждение!

Такое же бестолковое, не менее катастрофическое.

И мне…

— Дай телефон. Он мне нужен. Срочно, — пытаюсь взять себя в руки, едва мужчина оказывается передо мной.

На его лице отражается мрачность. Не из-за моего требования. Видит же, что со мной что-то не так. Озадачивается. Хмурится. Не спешит выполнять мою просьбу. Хотя и тянется в карман пиджака.

— Что случилось? — интересуется.

Вымучиваю из себя подобие улыбки.

Не здесь же?

— Эва… — почти рычит, раз я молчу. — Что случилось, говори!

Хватает за плечо. Встряхивает. Смотрит теперь уже с беспокойством. Он. После всего того, что я делаю. И того, кто я есть. Дочь его врага. Кровного. Того, кто по-настоящему заслуживает расплаты. Самой жестокой. Возможно, в не меньшей валюте. И эта его подаренная в мой самый тёмный час эмоция становится настолько для меня ценна, что молчать уже никак не получается. Как плотину прорывает. Всё, что топило внутри, сносит к хренам.

— Ты был прав, — сознаюсь для начала в этом, забираю его телефон, тыкаю в экран, но он тёмный. — Отец… Он…

Не собираюсь снова рыдать. Но позорно всхлипываю. Само собой высвобождается. А заблокированный экран никак не хочет вспыхивать. Мне бы опомниться, не тупить так нещадно хотя бы в этом, но кажется, условный рефлекс срабатывает куда быстрее, чем растерзанные в клочья мозги, и я продолжаю над этим упорно страдать. И даже после того, как Кай делает весомую скидку на это моё видимое состояние, со вздохом притягивая к себе, помогая с нелёгкой задачей, частично закрывая собой от дождя, после чего ведёт к автомобилю, мой разум всё равно в своеобразном ступоре.

— Мой отец… Он… — повторяюсь, ведь это самое лёгкое из всего. — Он… — всхлипываю заново и тыкаю на сенсор несколько раз заново, набирая по памяти столь нужный и важный сейчас номер. — Он… — резко выдыхаю, с содроганием сердца слушаю последующие гудки. — Он… Всё рассказал. Мне. Всё. Как есть.

На этом вся моя смелость заканчивается. Да и абонент не спешит отвечать. Это тоже тревожит. Не менее страшно поднять голову и взглянуть в глаза остановившемуся у передней пассажирской дверцы. Так и не отпускает. Наоборот. Сдавливает в своих объятиях крепче. И… целует. В макушку.

— Ты не обязана. Сейчас. Позже.

Нет, я обязана!

Ему — так больше всех…

— Твоя мама и мой отец. У них была связь. Твой отец их поймал с поличным. Была ссора. И потом… — не договариваю.

Только теперь смотрю не себе под ноги. Но и не на Кая. В сторону. Туда, откуда внезапно звучит гулкий протяжный сигнал доносящейся сирены. Не сразу обнаруживаю, где её источник, с учётом специфики близ стоящего здания. Не оттуда. От машин, что несутся сюда на повышенной скорости. Их сразу шесть. С отличительными знаками. Полиции. И если тот, кто меня до сих пор обнимает, тоже поворачивает голову, но пока ещё определённо не знает, что будет дальше, то моё сердце вот уже трижды за последние полчаса сходит с ума, начинает колотиться, как бешеное.

Как назло, старший брат Нины так и не отвечает!

Не берёт трубку…

И я наверняка знаю, почему!

Он никогда не берёт, когда проводит “операцию” и на задании…