Маркиз де Сад - Жюльетта. Том II

— О, дьявольщина! — раздался голос Терговица, который в это время содомировал другого солдата. — Какой удар! Должен признаться, Боршан, что мне совсем не жаль этого костолома: рано или поздно он все равно то же самое сделал бы с нами.

Я вытер свой нож и только тогда испытал извержение — лишнее подтверждение тому, что убийство ничуть не мешает эякуляции, скорее наоборот. Потом я не. спеша раскурил трубку и обратился к Терговицу с такими словами:

— Знаешь, дружище, я никогда не поступил бы так с нашим товарищем, если бы давно не заметил в нем все пороки, пагубные для такой компании, как наша. Давай поклянемся всю жизнь хранить верность друг другу, и ты увидишь, что без него нам будет намного лучше.

Этот неожиданный эпизод стал завершением нашей операции. Как и было задумано, мы обшарили весь дом, по-братски разделили добычу, и союзники наши остались очень довольны. Расстались мы очень дружелюбно, однако я предложил Карлсону — так звали русского — остаться с нами, и он согласился. Мы погрузили свои вещи на двух мулов, сами вскочили на трех резвых лошадей, двинулись вдоль берега Черного моря и добрались до Константинополя.

Карлсона мы взяли с собой только в качестве слуги; хотя я был очень привязан к нему, я хорошо понимал, что еще десять-пятнадцать извержений в его великолепную задницу успокоят мою страсть, поэтому поостерегся поставить его вровень с нами, чтобы не получить в один прекрасный день опасного соперника.

Несколько грабежей на большой дороге, несколько изнасилований и убийств, которые были обычным и легким делом в этой стране, где не существовало ни правосудия, ни полиции, — этим исчерпывались наши приключения в Малой Азии, и мы спокойно, в приятном расположении духа, въехали в столицу турецкого султана, куда нас следовало бы доставить в железных клетках и препроводить прямиком на виселицу.

Чужестранцы живут не в самом Константинополе, а в его пригороде, называемом Пера. Туда мы и направились с намерением отдохнуть несколько дней, прежде чем заново заняться своим ремеслом, которое до сих пор было настолько прибыльным, что у нас с Терговицем скопилось по двести тысяч франков на каждого.

Однако, посовещавшись со своим собратом, я написал сестре письмо с просьбой выслать мне деньги и рекомендательные письма для Константинополя и заодно для Италии, куда мы намеревались отправиться из Оттоманской империи. Не прошло и двух месяцев, как я получил все необходимое. Представился банкиру, у которого мне был открыт кредит, и в его доме был очарован шестнадцатилетней девушкой, его приемной дочерью; он любил ее больше всего на свете и воспитывал как собственное дитя. Это было златовласое очаровательное создание с неземной красоты глазами, добродушное и в высшей степени наивное. И вот здесь случилось нечто совершенно неожиданное под влиянием странного каприза, впрочем, нередко случающегося г истинными распутниками. Итак, со мной произошло следующее: хотя Филогона была чрезвычайно обольстительна, хотя внушала мне очень сильные и недвусмысленные чувства, при виде ее меня охватывало непреодолимое желание, чтобы ею обладал Терговиц; только эта мысль наполняла силой мой член, и я лелеял и взращивал ее несколько дней. Не в силах сдерживаться долее, я привел венгра в дом покровителя Филогоны, которого звали

Кальни, а на обратном пути выложил приятелю свои планы, и надо сказать, они пришлись ему по вкусу.

— Я задумал это только для твоего блага, — закончил я.

— Мне кажется, — сказал Терговиц, немного подумав, — что этот план можно расширить. Говорят, этот меняла — один из самых богатых в Константинополе: почему бы нам не только соблазнить девицу, но и не ограбить ее ангела-хранителя? В таком случае мы могли бы путешествовать по Италии в свое удовольствие и с комфортом.

— Конечно, — согласился я, — но это будет нелегко: мы не можем полагаться здесь на силу — надо прибегнуть к хитрости. Поэтому предлагаю выбросить сотню тысяч крон для того, чтобы снять двухмиллионный урожай. Ты не против?

Терговиц отрицательно покачал головой и предоставил мне полную свободу действий.

Первым делом я снял загородный дом, выбрав роскошный особняк, расположенный далеко от города. Я наполнил его элегантной мебелью, нанял толпу челяди и каждый вечер устраивал впечатляющие приемы, на которых, естественно, присутствовали Филогона и Кальни. Терговиц был представлен как мой брат, чтобы дать ему самые благоприятные условия для осуществления нашего общего плана. Но неожиданно на пути моих желаний возникло непредвиденное препятствие: бедная девочка, против которой я замышлял самые страшные козни, вбила себе в голову, что влюбилась в меня.

— Я понимаю, сударь, что это очень лестное предложение, — ответила она, когда я рассказал ей о чувствах своего брата, — но коль скоро мой покровитель предоставил мне свободу выбора, я скажу со всей откровенностью, что предпочла бы услышать такое признание от вас лично.

— Милая Филогона, — заявил я, — такие слова очень приятны для гордости и самолюбия любого мужчины, но я должен ответить вам с такой же прямотой. Определенные удручающие обстоятельства, в коих я не повинен, делают меня абсолютно безразличным к женщинам, и если бы вы стали моей, я не смог бы дать вам счастья, какого вы заслуживаете, так как вам пришлось бы копировать противоположный пол, который я предпочитаю. «*

Видя, что Филогона меня совсем не понимает, я призвал на помощь лексику распутства и объяснил ей, что меня не привлекает алтарь, на котором обыкновенно женщины приносят в жертву свою любовь; тогда она, столь же откровенно, предложила мне обследовать все ее прелести, иными словами, эта добрая и наивная красавица предлагала мне всю себя без остатка. Я воспользовался столь великодушным предложением, и что же предстало моим глазам? Восхитительнейшие формы, чистые линии, исполненное неги совершенство и самое главное — потрясающий воображение зад! Как бы случайно раздвинув белоснежные полушария и приоткрыв розоватое отверстие, я сказал Филогоне, что хотел бы войти именно в этот храм. И знаете, каким был ответ юной богини?

— Я ничего не смыслю в таких делах, Боршан, но разве все мое тело не принадлежит человеку, который так властно завладел моим сердцем?

— Нет, сирена, нет! — вскричал я, лаская несравненный зад. — Делайте, что хотите.., любите меня, боготворите меня — ничто не поможет ни мне, ни вам, ибо я не чувствую к женщине ни жалости, ни желания; меня волнуют лишь непристойности и безнравственные удовольствия, и сердце мое не восприимчиво ни к любви, ни к иной другой человеческой добродетели. — Потом, опустив ее юбки и поднимаясь на ноги, я добавил: — Нет, Филогона, я не имею права жениться на вас, а мой брат может сделать вас счастливой женщиной и непременно сделает.