Покорить Ангела
К Журавлевой нас пускать не хотели, мол, часы для посещения давно закончились, а ей необходимо отдохнуть. Я это, конечно, понимал, но уйти, не убедившись, что с ней все хорошо, не мог.
— Успокойся, Жень, давай просто подождем.
— В самом деле, Жек, хорош беситься.
Я вздохнул, но согласно кивнул. Ромыч как раз увязался за лечащим врачом Милы. В умении договариваться ему не было равных, к тому, же найти общий язык можно со всеми, разница лишь в цене вопроса.
Мы просидели в коридоре отделения около получаса прежде, чем вернулся Ромыч.
— Ну что?
— Сегодня они пустят только одного посетителя, — угрюмо проговорил Ромыч.
Мы непонимающе уставились на друга. Кажется, у всех нас возник в голове один и тот же вопрос: почему ты еще здесь?
Однако вслух никто не высказался, впрочем, Ромыч все понял без слов и уже в следующее мгновение заговорил сам.
— Мне лучше сейчас у нее на глазах не появляться, — обреченно выдохнул друг и опустил глаза в пол, — у нее отдельная палата, и… — он запнулся, помолчал некоторое время, а после поднял глаза, устремил на меня какой-то умоляющий взгляд и произнес, — лучше тебе пойти.
— Почему мне? — его поведение мне казалось странным. Разве не должен он рваться к ней?
— Потому что тебя он хотя бы не ненавидит, а я сейчас для нее лишний раздражитель, доктор прав, ей нужно отдохнуть и прийти в себя после аварии.
Я ничего не ответил, только машинально повернул голову и встретился взглядом с Линой. Наверное, подсознательно я все еще опасался ее реакции, как-никак с Милой нас связывали не просто дружеские отношения.
Подробностей наших с Журавлевой взаимоотношений Ангел не знала, посвящать ее в них я считал не нужным, теперь осознал, что ошибался. Однако ничего кроме легкой понимающей улыбки на лице Лины я не обнаружил, словно читая мои мысли, она положила свою ладонь поверх моей, давая понять, что поддерживает и понимает. Наше молчаливое общение длилось не меньше минуты, Лина прервала молчание первой:
— Иди, — тихо шепнула она.
— Я быстро.
Притянув к себе Лину, я поцеловал ее в макушку и, поднявшись со скамьи, направился вместе с Ромычем к палатам. В том, что Мила оказалась в одноместной не без его участия, я не сомневался.
— Может все-таки? — остановившись у двери, заговорил я.
Ромыч на мой вопрос отрицательно покачал головой. Вид у него был весьма плачевный. Впервые, спустя столько времени после смерти Костяна, я видел Ромыча в столь угнетенном состоянии. Он словно вернулся почти на полтора года назад, туда, где в страшной аварии, посреди ночной дороги погиб его лучший друг.
— Нет, — он вздохнул наконец, посмотрел на меня исподлобья и поджал губы, — сегодня ей больше не стоит нервничать. Иди.
Спорить я не стал, кивнул другу и постучал в дверь. Не дожидаясь ответа, я нажал на ручку и вошел в палату.
— Привет, — тихо произнес я, глядя на Журавлеву.
Она ответила не сразу. Оторвавшись от созерцания вида за окном, Милка повернула голову и удивленно уставилась на вошедшего меня. Судя по выражению лица Журавлевой, я был последним человеком, которого она ожидала увидеть в своей палате.
— А ты чего здесь? — нахмуривавшись и позабыв о приветствии, проговорила Мила, но тут же исправилась и добавила: — Привет.
— Да вот, узнал, что ты в больнице и…
— И примчался проведать бывшую, — доброжелательно улыбнувшись, закончила за меня Журавлева.
— Мил, — я виновато покосился на девушку, оказывается, совесть у меня все еще присутствовала.
— Я шучу, Жень, я рада тебя видеть, но не стоило приходить, со мной все хорошо, — она замолчала ненадолго, облизнула пересохшие, опухшие от удара губы, и продолжила: — насколько это возможно. Врачи говорят, что мы родились в рубашке, — она старалась говорить бодро, но дрожь в голосе выдавала ее с головой.
А меня только сейчас осенило.
— Мил, а твой отец, он…
— Он не знает, я запретила ему звонить, я совершеннолетняя и… — начала тараторить Журавлева, будто оправдываясь.
— Стоп, успокойся, я же тебя ни в чем не обвиняю, но, наверное, ему стоит знать, что ты в больнице, все-таки…
— Ему ничего не нужно знать, — резко перебила меня Мила и посмотрела так, что мне захотелось провалиться сквозь землю. Взгляд Журавлевой буквально метал молнии и на секунду мне показалось, что еще слово, и мне просто перегрызут глотку. Будто я ступил на запретную, чужую для себя территорию.
— Мил…
— Мой отец сегодня ничего не должен знать, он уже отдыхает, для него я работаю и некоторое время поживу у друзей, все, — чеканя каждое слово, проговорила Мила.
Я нахмурился, теряясь в догадках. Одна была хуже другой.
— Мил, он… он тебя обижает?
Я никогда не интересовался ее жизнью, мне было все равно. Я лишь знал, что мать Милы умерла от рака, сгорела у нее на глазах. Об отце Журавлева никогда не говорила, она вообще мало говорила.
