Сол Стейн - Другие люди
— Ваша честь, зал суда — не самое подходящее место для того, чтобы поговорить о конституционных правах. Я не телепат, а потому не могу сказать, о чем думали законодатели, давая людям право на владение оружием. Об армейском ружье или дамском пистолете? Или слепленном из подручных средств ядерном устройстве, предназначенном для уничтожения тирана? Одни говорят, что право на владение оружием — благо, другие — зло. У каждой стороны есть веские аргументы. Но в нашем случае нет нужды их рассматривать, ибо ситуация гораздо проще. Если человек незаконно вламывается в наш дом дабы что-то украсть, мы ловим его на месте преступления, а он угрожает нам заряженным пистолетом, в каком мы оказываемся положении? Если бы нам периодически угрожали, мы могли обратиться в полицию за разрешением, получив его, приобрести оружие и хранить его, скажем, в ящике стола. Тогда, в случае появления незваного гостя, мысль о применении оружия для самозащиты была бы естественной: для того, собственно, пистолет и лежал бы под рукой. Но, если взломщик появился внезапно, нет смысла лезть в ящик за пистолетом, которого там нет. Кулаком не достать вооруженного человека, которого отделяют от тебя десять — пятнадцать футов. Мы бросаем камень? Пепельницу? Сами бросаемся на пистолет, чтобы стать жертвой рокового выстрела? Доктор Кох…
Томасси посмотрел на меня. Я не знал, вставать мне или нет. Начал приподниматься. Томасси знаком приказал мне сесть.
— Доктор Кох иногда играет в дартс в своем кабинете. Эта игра помогает ему снять напряжение. Три дротика лежат у него в ящичке на столе. В ситуации, которую я описал, он не схватился за пепельницу или за несуществующий камень, не бросился он и на грабителя. Он метнул дротик. Если б он промахнулся, его бы пристрелили. Мы знаем, что пистолет вора был заряжен. Он выстрелил. Выстрелил в доктора Коха. Доктору Коху фантастически повезло в том, что дротик поразил важный орган грабителя, угодив точно в глаз. В результате доктор Кох жив и находится в этом зале суда вместе с нами. И будет совершена вопиющая судебная ошибка, если сейчас же с доктора Коха не будут сняты все обвинения, выдвинутые окружным прокурором. Он всегда был законопослушным гражданином, ни разу не нарушившим даже правила дорожного движения, и он мужественно продолжает практиковать, неся помощь людям в районе, где с каждым днем нарастает анархия. Если дело доктора Коха будет передано на рассмотрение присяжных, а я уверен, что он должен быть освобожден от ответственности, поскольку его действия не выходят за рамки самообороны, суд станет для него жестоким и ненужным наказанием.
Молодой мужчина, как я понял, мой противник, прервал Томасси с яростью и злобой в голосе.
— Этот человек, ваша честь, — он указал на меня, — угодил другому человеческому существу дротиком в глаз.
— Ваша честь, — Томасси продолжил, не повышая голоса, — похоже, народ бы предпочел, чтобы доктор Кох защитил себя простым и надежным пистолетным выстрелом в сердце? Мы обсуждаем необычное, можно сказать, даже смехотворное, но единственное доступное в тот момент средство защиты, или вопрос в том, совершил ли доктор преступление, защищая собственную жизнь, когда ему угрожали смертельным оружием? Народ утверждает, что действия доктора не являлись самозащитой?
— Его должны судить, — заявил молодой человек. — Присяжные решат, действовал ли доктор адекватно возникшей ситуации или вышел за рамки допустимой самозащиты.
На каких весах надобно измерять насилие? Мне следовало целить в грудь? Дротик не пробил бы ребра. Тогда я ни о чем таком не думал, просто метнул дротик в ненавистную физиономию.
Судья, мужчина с огромной головой и кустистыми бровями, предложил Томасси подойти поближе.
— С вашим клиентом все в порядке? — услышал я его вопрос.
Томасси направился ко мне.
— Что-нибудь случилось?
— Я пью воду.
— Вы весь в поту.
Я коснулся пальцами лица. Достал носовой платок и вытер лоб, щеки, шею.
— Хорошо, — кивнул судья и пригласил Томасси и прокурора на короткое совещание. Он не хотел, чтобы я их слышал. Мне не дозволено слушать суд над собой?
Я наблюдал, как Томасси ответил на сказанное судьей. Тут же зашевелились губы молодого человека. Я словно лишился слуха. Что происходит?
И тут же Томасси вновь оказался рядом со мной и прошептал: «Судья хочет знать, станете ли вы свидетелем обвинения, когда человек, которого вы ранили, поправится и предстанет перед судом».
— Это обязательно? — спросил я. — Разве им недостаточно полицейских протоколов?
— Нет.
— Разве я не могу дать им аффидевит?
— Вы им нужны как свидетель. Пожалуйста. Я пытаюсь заключить с ними сделку.
— Закон — это сделка?
Томасси рассмеялся.
— Доктор Кох, вы удивительно наивны.
Томасси вернулся к судье. Совещание продолжалось еще несколько минут, а затем он и молодой человек заняли прежние места, причем выглядели они уже не соперниками, а коллегами.
— Дело прекращено, — объявил судья.
Томасси одобрительно кивнул, затем пожал мне руку.
— Вы должны быть счастливы.
— Не могу.
— Мы выиграли.
— Еще нет. Дело не закончено. Вы сказали, этот человек поправляется. Его будут судить.
— Он сядет в тюрьму.
— Надолго?
— Не знаю. На несколько лет.
— За хорошее поведение его могут выпустить раньше?
— Возможно.
— И я должен ждать, когда же он придет, чтобы отомстить.
Не следовало мне выдавать своей тревоги. В мире, где правда таит в себе опасность, я должен был поблагодарить его, чего он, собственно, и ожидал. А я заявил, что он добился лишь отсрочки моего наказания. Мы не можем излечить этот мир, вновь и вновь готовиться защитить себя — большего нам не надо.
— Мистер Томасси, вы доставите мне огромное удовольствие, если позволите угостить вас выпивкой. Обычно я не пью, но сегодня присоединюсь к вам, если вы составите мне компанию.
— Разумеется.
В баре мы чокнулись.
— Еще раз, благодарю вас.
Он кивнул.
— Сколько я вам должен?
— Я пришлю счет. Небольшой. Лишь за потраченное время.
— Я для вас не такой уж выгодный клиент, мистер Томасси. Мне понадобилось прожить шестьдесят лет, чтобы первый раз предстать перед судьей. Еще шестьдесят я не проживу.
— Главное, не нарывайтесь на неприятности.
— Я постараюсь, постараюсь. Я просто обязан держаться от них подальше. Но, должен вам сказать, Франсина Уидмер, похоже, позаботится о том, чтобы я не избегал встречи с ними.
Его лицо изменилось.
— Видите ли, — продолжал я, — мы провели с ней столько времени, что я знаю ее лучше, чем кто бы то ни было. Она нацелена на борьбу с лицемерием этого мира, причем не только в тех случаях, когда лицемерие это задевает ее лично. Она будет сама охотиться за ним. В этом, я думаю, ее призвание, великий инквизитор в женском облике. Так что неприятности будут преследовать ее постоянно, и ей не обойтись без Маккаби, всегда готового прийти на выручку.
