Шарлотта Физерстоун - Грешный
— Нет, Джейн. Я сам пошел на это. Я хотел этого. Иногда я даже специально искал ее. Случалось, я лежал ночами в кровати, забавляясь со своим членом, и надеялся, что она придет ко мне.
Наклонив голову, Мэтью зарылся в грудь Джейн. Он прятал лицо от ее цепкого взгляда, стыдясь своего признания.
— Это был мой первый сексуальный опыт, Джейн. Мне было всего пятнадцать. Я не знал, как контролировать свое тело, его потребности. Я только–только узнавал о сексе, и Миранда… Она учила меня, как пользоваться и быть использованным. И все это время убеждала меня держать наши отношения в тайне. А кому я мог об этом рассказать? — усмехнулся он. — В конце концов, она была моей мачехой! Ни у кого не было такой постыдной связи с мачехой, к тому же я был еще так юн…
— Мэтти, — прошептала Джейн, прикасаясь губами к его брови.
Он судорожно сжал ее платье и коснулся щекой приятной выпуклости груди.
— Наши отношения продолжались многие месяцы, а потом она забеременела Сарой. И в панике прибежала ко мне! Миранда носила под сердцем ребенка, но уже давно не спала с моим отцом. Мы вместе разработали план по его соблазнению, и она смогла убедить его, что забеременела той ночью. Я пытался прекратить нашу связь, но Миранда и слышать об этом не хотела! Я пробовал!
Мэтью прижался к Джейн, словно ища в себе силы продолжить свою постыдную историю.
— Но Миранда приходила ко мне снова и снова, каждую ночь. Согласись, Джейн, когда тебе пятнадцать, трудно устоять перед искушением. Боже праведный, мое тело так желало удовольствия, что инстинкты взяли верх над разумом! Я ненавидел Миранду всякий раз, когда она ублажала мое тело. Мачеха приходила ко мне даже тогда, когда в ее утробе рос ребенок. Мне внушало отвращение то, чем мы занимались, особенно когда я понимал, что это и мое дитя. Но я… я не мог остановиться, Джейн! А потом родилась Сара.
Мэтью снова запнулся и взглянул в глаза любимой.
— Знаешь, а ведь именно я дал этой девочке имя. Я полюбил ее сразу, как только увидел. Не потому, что она — плод моих отношений с Мирандой. А потому, что Сара — часть меня. Она — только моя. Миранде не нравилось, что я так привязан к Саре, ее мучила странная, извращенная ревность.
Тем летом мне было семнадцать, а Саре только–только исполнилось два года. Мне нужно было уезжать на учебу в университет, а Миранда не хотела меня отпускать. Мы все еще… трахались. — Он поежился от отвращения. — За день до своего отъезда я встретил мачеху у озера. Я прошел по мосту и увидел, как что–то плавает в воде. Когда я пригляделся, просто обомлел от ужаса: Миранда удерживала Сару под водой!
Джейн еще крепче обняла Мэтью, все тело которого сотрясала дрожь.
— Когда я вытащил дочь из озера, мне показалось, что она мертва! Но Сара выжила, и сейчас она такая, какая есть — по моей вине. Это произошло из–за нашей постыдной связи с Мирандой!
— Мэтью! — разразилась рыданиями Джейн. — Мое сердце разбито!
— Тогда оставайся, Джейн, потому что мысль о нашем расставании разобьет и мое сердце! Останься, ведь ты так нужна мне! Потому что я люблю тебя! Останься, потому что я не могу жить без тебя!
Позже вечером, когда Джейн приняла ванну и выплакала все глаза, она разыскала Мэтью и пригласила его прогуляться. Возлюбленный с готовностью последовал за ней — тихий, задумчивый… Повинуясь внезапному порыву, он схватил Джейн за руку и легонько провел большим пальцем по ее суставам. Остановив Джейн, Мэтью поцеловал ее ладошку и провел ею по своей щеке:
— Останься.
Джейн закрыла глаза, стараясь не проникаться безысходностью голоса любимого.
— Я могу предложить тебе все, что ты только захочешь, Джейн.
Бедняжка отвела взгляд, кусая губу. Нет, Уоллингфорд не мог дать ей это. Потребовались долгие часы тягостных размышлений, прежде чем Джейн признала это. Часы самокопания, слез и страданий…
— Джейн, взгляни на меня.
Они стояли на мосту, освещаемые последними лучами заходящего солнца. Мэтью с нежностью взял Джейн за подбородок, и она посмотрела на возлюбленного сквозь пелену, застилавшую глаза. На мгновение, затаив дыхание, он с усилием, хрипло произнес:
— Твои слезы разрывают мне душу, Джейн.
— Я не хочу этого.
— Теперь твое счастье стало жизненно важным условием моего существования. А ты сама — жизненно важной для меня.
— Мэтью, все, что происходит между нами… Это просто не может быть! Обманывать и прятаться… что бы любить втайне, словно это что–то дурное, пресное, постыдное…
Мэтью бросился к Джейн и прижал ее к себе — крепко–крепко, так, что той пришлось откинуть голову назад, чтобы взглянуть в печальные темно–синие глаза.
— Неужели так скверно хотеть меня, Джейн? Желать наслаждения, которые я могу подарить твоему телу и душе? Разве любить меня — столь грешно?
«Неужто я сам так безнадежно грешен?» — немой вопрос горел в глазах Уоллингфорда. Джейн взяла руку Мэтью, поднесла ее к губам и, перецеловав суставы, на которых красовались ссадины от удара по колонне, прижала ладонь к своей теплой щеке. Слеза упала из глаза несчастной медсестры, и она не стала ловить эту капельку горечи, позволив ей упасть на руку Мэтью и просочиться между его пальцами.
— Джейн, теперь я живу для тебя, — прошептал Уоллингфорд, и его голос дрогнул. — Почему же ты не можешь понять это? Почему не можешь в это поверить?
Джейн верила, чувствовала это каждой клеточкой своего существа! И, видит бог, она тоже жила для Мэтью. Ее сердце билось ради любимого — отныне и навеки.
— Джейн, верь мне, когда я говорю, что могу дать тебе все, что ты попросишь, — и даже то, о чем не будешь просить. Я дам тебе луну и звезды, если ты только пожелаешь! Я могу заниматься с тобой любовью каждую ночь, каждое утро! Я даже позволю тебе прикасаться к себе. Я буду лелеять эти прикосновения, с благодарностью принимать их — страстно их желать…
— Но ты не можешь дать мне одну–единственную вещь, к которой я стремлюсь всю свою жизнь.
Мэтью судорожно вздохнул, его рука задрожала в ладони любимой.
— Джейн…
— Ты не сможешь дать мне респектабельность, Мэтью. Уоллингфорд шумно выдохнул, вымученный звук исторгся из самых глубин его израненной груди.
— Какую ценность имеет кусок бумаги, когда это всего лишь подпись? И что эта жалкая бумажка означает, если в ней нет сердца? Она не значит ровным счетом ничего, Джейн! Это просто документ. Я ведь говорил тебе о своей любви, своих чувствах! Я отдал тебе нечто гораздо большее, чем мое имя, — я отдал тебе свое доверие. Свое тело. Свое сердце.
Мэтью поднял подбородок Джейн и провел большим пальцем по влажным дорожкам ее слез.
