На поводу у сердца (СИ) - Майрон Тори

— Баррет? — удивляюсь я, наконец, распознавая в старике нашего арендодателя.

— А кто же ещё? — недовольно, но с заметным облегчением выдыхает он.

— Чёрт! Простите… Я вас не узнала… Вы зачем меня так пугаете?

— Да что ж я знал, что ты так запаникуешь? Я просто разбудить тебя хотел, но, знаешь ли, задачка это не из лёгких — спишь как убитая, честное слово.

— А что вы здесь делаете? — значительно убавляю громкость голоса.

— Я? Это ты что здесь всё ещё делаешь? А точнее, какого чёрта дрыхнешь в такой час? Рид мне с утра позвонил и сказал, что ты занесёшь ключи, а тебя всё нет и нет, — сокрушается он и, снимая с себя поношенный головной убор, протирает со лба обильную испарину.

Да уж… По ходу, я старика напугала ничуть не меньше, чем он меня.

— Да, так и есть. Я собиралась занести, — возвращаю свое оружие защиты на положенное ему место.

— И когда же? Я тебя весь день подождал, но так и не дождался. Пришлось искать запасной ключ и самому ехать сюда.

— Что?! Весь день?! — бросаю взгляд в окно и с ужасом понимаю, что на улице уже смеркается.

Черт! Черт! Черт!

Вот же дерьмо! Сколько же я проспала?

Я начинаю суетливо бегать по комнате в поисках телефона, пропуская мимо ушей ответ Баррета, как и все его последующие причитания по поводу бардака в квартире. Мне до его смехотворных проблем нет никакого дела.

Меня неумолимо порабощает тревога от осознания, что меня определенно ждет жесткий выговор от босса в первый же день контракта. Вот же дура! Как я умудрилась так надолго отрубиться? Мало того что не пришла к нему в оговорённое время, так ещё и на звонки не отвечала, которых, должно быть, немереное количество.

Должно быть… Так я думала… И представьте моё замешательство, когда, отыскав телефон в смятой простыни, я обнаруживаю только присланную Остином новость о его благополучном прибытии в Нью-Йорк и ни одного пропущенного вызова от Адама. Ни одного грозного сообщения или вопроса — где я шляюсь?

Хороший это знак или плохой?

Не имею понятия, но то, что невероятно пугающий, так это точно.

Всё так же не реагируя на ворчания Баррета, я забрасываю телефон в сумочку, с сумасшедшей скоростью принимаю ледяной душ, а затем быстро влетаю в комнату Мэгги. Не хотелось ничего брать из ее вещей, но выбора у меня не остается. Никакой одежды тут у меня нет, за исключением грязного платья и майки Остина, а путь до дома пусть и составляет всего несколько этажей вверх, но полуголой преодолевать его крайне неохота.

Лазя по ящикам комода, полного ярких, пёстрых нарядов бабушки, я теряю некоторое время на поиски одного-единственного спортивного костюма спокойного, бежевого цвета, без каких-либо замысловатых узоров или принтов. Натягиваю его, слегка утопая в одеянии на несколько размеров больше моего, пару раз чуть ли не падаю, зацепившись за материю штанов, и пулей несусь в прихожую, где сталкиваюсь с Барретом.

— Ты что носишься, как ошалелая?! И почему Остин ничего не забрал из квартиры? — нахмурившись, спрашивает старик.

— Он здесь давно не живет, его вещей тут не было. Он забрал только какие-то личные вещи Мэгги, и всё, — отвечаю я, впопыхах обуваясь во вчерашние туфли на тонких шпильках. Видок зачётный у меня — ничего не скажешь.

— А что мне с остальным делать? Выкидывать? — не прекращает бурчать он.

— Баррет, у меня совсем нет времени сейчас на это. Будьте добры всё узнать у Кэрол. Она говорила, что хочет взять себе что-то на память, — кричу я, в ответ получая очередные ворчания и вопрос о долге за мою квартиру, но я не реагирую: захлопываю за собой дверь и мчусь, как ракета, по всем лестничным пролётам, оказываясь у своей квартиры меньше чем через минуту, едва не задыхаясь от дефицита воздуха.

— Мередит, бога ради, простите меня, что пропала так надолго, — извиняюсь сразу же, как вхожу в коридор, по-прежнему захламленный вещами и мусором, но ответа женщины так и не дожидаюсь. Наверное, не расслышала.

— Я не знаю, как так получилось. Простите. Я надеюсь, с мамой все в порядке? — громче спрашиваю я по пути в спальню, но резко останавливаюсь, когда сквозь отбойный стук пульса в ушах слышу голоса, доносящиеся из кухни. Женский и… мужской.

Мужской?

Неужели Адам приехал сюда? Сам? В Энглвуд? За мной и мамой? Серьёзно? Он снизошел до подобного? Он здесь?!

Не сразу замечаю, как по мере приближения к источнику голосов моё сердцебиение ещё сильнее ускоряется от неконтролируемого трепета, страха, изумления, интереса и ещё тысячи других разных эмоций, вызывных волнующими мыслями о встречи с ним.

Он зол? Раздражён? В гневе? Или нисколько не удивлён тем, что я лопухнулась в первый же день нашего договора?

Вариации его настроения из-за моей оплошности словно кирпич за кирпичиком выстраиваются в высокую башню в моей голове и тут же вдребезги рушатся, ударяя неизмеримой мощью по разуму, когда я открываю дверь на кухню и вижу то, что вообще никак не могла ожидать увидеть…

Адам не зол. Не взбешён. И даже не сердит. Нет. Его там просто нет, как и Мередит тоже. Есть только стол, заставленный тарелками с остатками засохшей еды и распитыми бутылками алкоголя; мама в невменяемом состоянии, заливающая в себя убивающее её пойло; и самое страшное — пьяный урод, что с трудом шевелит языком и заполняет кухню удушливым дымом своих дешёвых сигарет.

ЧТО ФИЛИПП ЗДЕСЬ ДЕЛАЕТ?!

ПОЧЕМУ ОН ВЕРНУЛСЯ?!

КАК ТАКОЕ ВОЗМОЖНО?!

Оглушающие сознание вопросы ни в какую не выбираются из меня, будто бы застревая острыми камнями в гортани, пока картина их мерзкого застолья неумолимо начинает душить, сдавливать грудь, разрывать лёгкие, заставляя сердце истерично биться в агонии.

Я ничего не понимаю: что это значит?

От охватившей меня злости и тотального шока мне не удаётся связать мысли, превратившиеся в беспорядочную сумятицу. Я так и продолжаю неподвижно стоять в дверном проёме в полном онемении до тех пор, пока очаг всех моих многолетних бед, наконец, не замечает меня первым.

— О-о-о! Глянь-ка, кто явился! — довольно протягивает чмо, елейно ухмыляясь. — Дочурка, где тебя черти весь день носили? Почему любимого отчима не пришла встречать? Разве ты не рада меня видеть?

Его тупые вопросы, точно огромная груда поленьев, брошенная в костёр моей злости. Я сжимаю кулаки до боли, кусаю от нервов губы, раз за разом повторяя про себя:

Нет! Мне всё это просто мерещится. Адам же сказал, что превратит его жизнь в ад, а значит — Филиппа тут быть не может.

— Чего встала, как пень? Давай присаживайся, — он отодвигает табуретку и призывно стучит по ней ладонью. — Присоединяйся к нам. Отпразднуем моё возвращение вместе.

Я всё еще сплю. Однозначно. Не мог он сбежать от Адама. Не мог. Бред всё это.

— Ну чего такое? Я хочу выпить за тебя, моя дорогая доченька, — вдруг заявляет он, салютуя стаканом, ловя мой вконец недоуменный взгляд. — Что глаза вылупила? Не удивляйся так. Нам нужно выпить за то, что у тебя получилось вернуть меня домой, тем самым спася от крайне нехороших людей, к которым я попал. Не знаю, как тебе это удалось, но благодарности моей нет предела, Ники, — злорадство и фальшь насквозь пропитывают его ехидный голос, что схож со скрипом вилки по стеклу. Но сильнее раздражения от его слов меня сковывает ужас.

Значит, Адам его отпустил? Это правда. Он сделал это? Какого чёрта?!

— Ну ладно, не хочешь праздновать с нами, дело твоё, — он залпом опустошает стакан с какой-то гадостью и, пару секунд поморщившись, вновь обращается ко мне. — Раз пить не будешь, давай тогда уборкой займись, а то вон во что вы, девочки, дом превратили во время моего отсутствия. С ума сойти! Так и оставляй вас одних. Без меня и дня прожить в чистоте не смогли, — мерзкое рыло начинает ржать своему остроумию, а в хлам пьяная мама, даже не понимая причины смеха, тут же присоединяется к нему.

Нет! Нет! Не-е-ет!

Так не должно быть! Нет! Мама должна была отрезветь! Я должна была спасти её и отправить в лечебницу! Вытянуть из этого дерьма раз и навсегда! У нас же был уговор с Адамом! Как же так?! Что он наделал?! За что?! Из-за Остина, что ли?! Нет! Не может быть такого! Не может! Адам же поклялся убрать слежку. И я на сто процентов уверена, что он это сделал!