Юрий Перов - Прекрасная толстушка. Книга 2

Теперь главное было не проиграть эндшпиль.

Он был очень нежен, что казалось совершенно неправдоподобным при его совершенно бешеном темпераменте и нетерпеливости, жертвой которой пали мои любимые чулки со швом и черной пяткой… Других потерь, к счастью, не было.

Он попробовал было заговорить о любви, но я так нешуточно зажала ему рот ладонью, что объяснять ничего не пришлось… Он об этом больше не заикнулся, зато столько комплиментов моей груди вообще и соскам в отдельности я не слышала за всю жизнь.

И еще ему очень нравились мои ноги. Оказывается, с самого первого мгновения там, в вестибюле гостиницы, когда он впервые увидел меня, его поразили мои тонкие лодыжки, которые, как он горячо объяснил, являются несомненным признаком породы…

— Я то же самое слышала и о лошадях, — сказала на это я.

— Вот видишь, значит, я прав! — воскликнул он.

И он очень смеялся, когда я называла его сладким ежиком…

Несколько раз мне приходила в голову шальная мысль действительно воспользоваться его вторым билетом и по ехать с ним в Ригу. Но я этого не сделала. По двум соображениям: во-первых, не хотела выглядеть перед ним трепушкой. Ведь я же сказала, что в Москве у меня много серьезных дел. Тогда получится, что я врала. А во-вторых, я очень боялась его в Риге. Боялась, что он станет совершенно другим, и это яркое и необычное путешествие начнет превращаться в рутинную, никому, по чести сказать, не нужную связь. И за качусь я в его жизни под какой-нибудь дальний диван, в пыль, как та нефритовая королева…

Всю обратную дорогу я безмятежно спала, благо ширина и длина сиденья спокойно это позволяли. Сергеич подвез меня к дому утром в половине одиннадцатого. Я могла бы вернуться и раньше, но мы больше часа ждали поезд в Великих Луках.

За эту зиму он несколько раз внезапно обрушивался на меня, как ураган, как цунами, как смерч. Всегда был щедр, стремителен, безрассуден. Все время тащил меня куда-то… Все время спешил. Он был очень занят в своей жизни.

В конце февраля 1961 года за две недели до матча-реванша с Ботвинником он, вместо того чтобы готовиться, увез меня на три дня в Сочи.

Он утверждал, что для него самое страшное — перетренироваться и перегореть до начала матча. Наверное, сочинил это на ходу, чтобы уговорить меня.

В Сочи мы остановились в шикарном закрытом санатории, где был бассейн с морской водой. В это время там тренировались прыгуны в воду. Он заспорил с кем-то из новых знакомых (а он обрастал ими моментально, где бы ни был), что прыгнет с десятиметровой вышки не хуже этих мастеров.

Я его отговаривала изо всех сил, но он прыгнул. Первый раз в жизни. Совершенно трезвый. И сломал себе ребро. И еще неизвестно, что он там внутри себе отбил.

Как он просил санаторского врача и меня, чтобы мы никому не рассказывали…

А 14 марта начался матч-реванш, который он проиграл.

И никто не знал, в каком состоянии он играл.

Он жутко переживал, но был молод и считал, что жизнь на этом проигрыше не кончается…

Я, конечно, понимала, что я не одна у него, что где-то далеко бурлит и пенится его другая жизнь, но он никогда ни чем этого не показывал. Рядом с ним я всегда чувствовала себя королевой.

Постепенно его приезды и звонки сделались реже, а по том как-то незаметно наши отношения переросли в дружеские.

Эндшпиль и всю партию я свела вничью. Не проиграла, как в прошлый раз…

Он умер не так давно. Хотелось бы верить, что тот роковой прыжок, от которого я его так и не смогла отговорить, не был причиной его смерти…

Двадцать Первый

(1961 г.)

Это было в ЦПКиО имени Горького.

Я его заметила еще в аллее, ведущей от розария к «Зеленому театру». Был жаркий июльский вечер. В центре было совсем душно, а здесь в парке еще можно было дышать, и по этому народу в тот вечер там было больше обыкновенного.

Я пришла сюда специально чтобы посмотреть в «Зеленом театре» фильм «Алые паруса» с Лановым и Анастасией Вертинской. Татьяна мне все уши прожужжала о том, как она хороша в этой картине. А в Ланового она просто влюбилась и пошла бы еще раз, но ей не с кем было оставить дочку Женю.

Билеты у меня были куплены, до начала сеанса достаточно времени, и я не спеша прогуливалась по аллее. В какой-то момент, вероятно, почувствовав его взгляд, я безотчетно оглянулась. Он, наверное, не был к этому готов и потому быстро отвел глаза. Мне же было совершенно очевидно, что он шел и специально глазел на меня сзади… Я к такому привыкла и почти научилась не обращать на это внимания. Его я за помнила потому, что он был очень молод… Да нет же, о нем нельзя было так сказать. Он был просто мальчишкой. Это меня и возмутило.

Я резко замедлила шаги, давая ему возможность обо гнать меня. Он обогнал. Теперь я разглядывала его со спины. Он был невысокого роста, широк в плечах и тонок в талии.

На нем была черная рубашка с закатанными рукавами, узкие черные же брючки и остроносые черные ботинки. Очень короткие волосы зачесаны назад.

Я видела, что ему неудобно идти под моим взглядом. Он да же слегка втянул голову в плечи и, прибавив еще шагу, вскоре скрылся в густеющей перед «Зеленым театром» толпе.

Отыскав свое место, я случайно посмотрела вверх и снова увидела его. Он сидел тремя рядами выше. Мне показалось, что он еле заметно улыбнулся. Я не придала значения этому совпадению…

Фильм мне не понравился. В сказки с благополучным концом я уже не верила. Вертинская действительно была хороша, а Лановой просто красавец — глаз не оторвешь. Но мне как раз такие никогда и не нравились. На мой вкус его лицу не хватало своеобразия.

Пока шел фильм, сделалось чуточку прохладнее, и я решила пройтись пешком, пока не устану, а там взять такси. На мне были удобные босоножки на низком каблуке, идти в которых одно удовольствие.

По парку и дальше по Крымскому мосту я шла в густой толпе, вывалившейся из «Зеленого театра», а когда свернула с Садового кольца на свою любимую Кропоткинскую улицу, то, услышав шаги за спиной, невольно оглянулась.

Это был он, тот самый из парка.

На этот раз я не замедлила ход и не прибавила шагу.

«Черт с тобой, решила я, нравится тебе любоваться моей задницей — любуйся». В тот день я была в легком цветастом платьице, сильно приталенном и расклешенном книзу. Уж чем он мог там любоваться? Все что можно я скрыла в свободных складках. Да и не очень толстая я в то время была.

До самого Дома ученых я шла не оглядываясь, но все время слыша в паузах между проезжающими машинами его отчетливые шаги.

Ни тени страха не закралось мне в душу. Большое — дело юнец преследует. Подумаешь… Мне еще со школьных времен было это знакомо. Они обычно и сами толком не знают зачем это делают. Плетутся следом, словно зачарованные, а спроси — зачем, на что надеются? — ни за что не ответят. Конечно, в мечтах им видится, как предмет их внезапной любви ломает ногу или на нее нападают хулиганы, а они тут как тут — спасители… Это когда они идут за девчонкой-ровесницей, а когда впереди взрослая женщина, то тут уж им мерещится вообще черт знает что. Наверное, они мечтают о том, как женщина, покоренная их… А чем, собственно говоря, по коренная? Ну, не важно, — предположим, покоренная их дурацкой назойливой преданностью, вдруг оглядывается и де лает им тайный знак рукой… И тут начинается такая роман тика… Впрочем, и в том и в другом случае они безопасны.