Паранойя. Почему он? (СИ) - Раевская Полина Александровна "Lina Swon"

После того, как нанял специалиста, разбирающегося в психологии и дрессировке пум, воспитание и уход за Жорой перестали казаться чем-то заоблачным, и жизнь наполнилась новыми впечатлениями. Жорка был смышленым малышом, ласковым и добрым. Детей обожал, но меня почему-то выбрал своей главной зазнобой. Наверное, что-то чувствовал понятное лишь ему. С Ларкой же у него отношения не сложились, но до недавнего времени им удавалось сохранять вежливый нейтралитет, пока у жены и дочери не случился скандал.

Не знаю, что там конкретно произошло, меня не было дома, но Жора оценил ситуацию, как опасную для Ольки и стал её защищать. Конечно же, он не кидался и вообще не проявлял каких - либо признаков агрессии, кроме рыка, но Ларе этого хватило, чтобы перепугаться до усрачки и в ультимативной форме потребовать избавиться от зверя. Дети предлагали компромиссы, но жена была непреклонна, и я не мог проигнорировать её требование, так как это всё же не шутки, но и отдать Жору в зоопарк или какому-то чужому человеку тоже не мог. Он стал для меня родным, я его полюбил всей душой, поэтому ситуация очень сильно напрягала. Но Зойка быстро положила конец моим метаниям, предложив помощь.

Это был самый оптимальный вариант: только сестре я мог доверить своего питомца, зная, что Жора всегда будет накормлен, обласкан, и что в любое время его можно будет навестить.

Первые месяцы мы с Олькой и Дениской ездили чуть ли не каждый день, а потом сократили свои визиты до одного раза в неделю, но несмотря на то, что уже прошло полгода я так и не привык к Жоркиному отсутствию. Поэтому каждой встрече радовался не меньше Жоры, в который раз убеждаясь, что если уж я привязывался, то привязывался намертво, будь то человек, животное или просто вещь.

Исключение составляли лишь женщины, с которыми я спал. Вот на них почему-то моей привязанности надолго не хватало. Я, конечно, влюблялся, горел, хотел, уважал, симпатизировал, но вот так, чтобы себя не помнить, чтоб весь мир к её ногам – такой женщины в моей жизни не случилось. Не любил никогда по-настоящему: ни на одну не смотрел, как на самое дорогое в этом мире, за которое готов был бы всё отдать, наизнанку вывернуться и сдохнуть не единожды. И если бы своими глазами не видел, что такие чувства бывают, ни за что бы не поверил. Но, наверное, всё к лучшему, учитывая мою неуправляемую, отбитую на всю голову натуру, хотя с другой стороны – а вдруг это именно то, чего мне не хватает?

Хрен его знает, в любом случае мне сейчас не до подобных квестов. Если этот вояка не согласиться на мои условия, придется воевать. Мне, конечно, не впервой, но генералишку действительно нельзя недооценивать. Он так просто не сдастся, до последнего будет зубы скалить. И все же ему придется отступить, потому что я намерен выиграть любыми путями и способами. А если уж я что-то решаю, то остановить меня может только смерть.

Глава 3

«Должно быть, семена нашей гибели посеяны ещё до нашего рождения.»

-Настюша, - тихонечко позвала сестрёнка, обдавая щеку тёплым дыханием с запахом клубничной зубной пасты.

-Мм, - со стоном зарылась я лицом в душистую подушку, не в силах открыть глаза.

Так хорошо спалось под легкий шелест штор, раздуваемых ветерком, который то и дело врывался сквозь открытые настежь балконные двери, наполняя комнату умопомрачительным ароматом соснового леса и заливистым пением каких-то птичек. Всё это действовало настолько умиротворяюще, что даже жаркое, июльское солнце, нагло светящее прямо в глаза, не могло вырвать меня из объятий Морфея.

-Просыпайся, - по слогам пропела Каролинка, легонечко толкая в плечо, но её очередная попытка оказала совершенно обратный эффект.

Всё-таки колыбельки не просто так придумали: под раскачивание и напев действительно спится просто потрясающе. И я спала, точнее – нагло дрыхла, не обращая внимание на сестру, пока она не подключила тяжелую артиллерию в лице самого избалованного и вреднючего существа – фаворитки гостившей у нас Риммы Георгиевны, - мальтийской болонки с пышным именем Розамунда – Аделаида – Стефания.

Да-да, вы не ослышались, именно Розамунда – Аделаида – Стефания и никак, мать её, иначе! На сей пафосной ноте и закончился мой блаженный сон, ибо заткнуть мелкую пустолайку, можно было только повторяя её идиотское имя.

-Каролина, зачем ты её сюда притащила? - поморщившись, спихнула я надоедливую собачонку с кровати.

Вы не подумайте, животных я очень люблю. Но нормальных животных! Сдувать же пылинки с чьей-то изнеженной, драгоценной игрушки меня совершенно не прикалывает. А с этой раскормленной королевишны их не просто сдувать надо, а еще в определенном ритме, чтоб не дай бог нежную Розамунду – Аделаиду - Стефанию не продуло. Поэтому я предпочитала держаться подальше от блохастой любимицы Риммы Георгиевны, как и от неё самой.

Мать папы Гриши – восьмидесяти трехлетняя старуха с крайне скверным характером нас с мамой не жаловала, впрочем, как и всех остальных.

У меня вообще было чувство, что окружающих она воспринимает исключительно, как объектов для осуждения, обличения и перевоспитания. Что-что, а нудные проповеди были её коньком. Читала их старуха с упоением и в такой суровой, не терпящей возражений, манере, что оставалось только пожалеть бедного папу Гришу и простить ему все эти заскоки с режимом. С такой матерью удивительно, как он вообще умом не тронулся. Мы вот с мамой были уже близки к этому, хотя прошла всего неделя со дня приезда Риммы Георгиевны. Обычно она гостила три, и это был сущий ад, особенно, для мамы. Ибо невыносимая старуха помимо привязанности к несравненной Розамунде, питала, как ни странно, тёплые чувства к бывшей супруге папы Гриши, о чём не переставала напоминать.

Раньше маму это безусловно раздражало, но она не слишком зацикливалась на замечаниях свекрови, списывая их на старческий маразм. Теперь же, взвинченная переездом, выборами и напряженными отношениями с папой Гришей, едва держала себя в руках. Точнее, вообще не держала и то и дело срывалась.

Доставалось всем, но в первую очередь, конечно же, мне. И хотя я привыкла быть виноватой во всех маминых бедах, её бесконечные психи меня порядком утомили за четыре месяца.

Как я и предполагала, грандиозные планы Можайского Жанна Борисовна не поддержала и закатила не менее грандиозный скандал, который длился не одну неделю и сопровождался бесконечными упрёками, нецензурной бранью и даже угрозой развода. Но на нашего генерала это не произвело ровным счётом никакого впечатления. Послав маму по известному маршруту из трёх букв, он посоветовал ей либо смириться, либо уже в самом деле подать на развод и не делать ему мозги.

Выбор, если это можно так назвать, был не ахти, поэтому маме пришлось наступить на горло своей гордости и начать готовиться к переезду. Чего ей это стоило, одному богу известно. Виду она, конечно, не подавала, но я знала, что пренебрежение Можайского задело её гораздо сильнее, чем казалось на первый взгляд. И мне было за неё обидно.

Хотя, если вдуматься, то в общем-то всё закономерно: за что боролась, как говорится, на то и напоролась. Хотела состоятельное «плечо» - получи, но не жалуйся, что работа и амбиции у него превыше желаний любимой женщины. Мама это, конечно, понимала, но всё равно бесилась жутко. У папы Гриши тоже нервы были ни к черту, так что жили мы, как на пороховой бочке, мечтая об одном – чтобы эти выборы поскорее прошли, и все успокоились.

Наша «мечта» сбылась две недели назад, и мы, наконец-то, переехали. Вот только покой в семью не вернулся, напротив, атмосфера стала еще более напряжённой: папа Гриша увяз в работе, бесконечно «висел» на телефоне и психовал, мама бесилась и капала на мозги: ужасный город, ужасный дом, ужасный салон, ужасные люди. Визит Риммы Георгиевны с Сонечкой (дочерью папы Гриши от первого брака) только подлил масло в огонь. Для полного «счастья» не хватало лишь Можайского-младшего, но и он, насколько мне известно, должен был вскоре заявиться. В общем, обстановка такая, что можно смело вешаться.